Посетитель, хоть ему было и неприятно это признавать, вынужден был согласиться с нею:
— Я сделал ставку на поддонков общества и клинических идиотов, а когда понял, в какое болото они меня завели — давать задний ход было поздно. Мне постоянно докладывали, что в своих пабликах крайне правые постоянно костерят меня: считают недостаточно решительным и жёстким в отношении врага, упрекают за то, что не применил химическое, газовое, ядерное оружие. Любая попытка замириться с украинцами привела бы к непредсказуемой реакции неонацистов. А если учесть, что среди озлобленных неудачами на фронте военных у правых хватало сочувствующих, то дело для меня запахло бы керосином...Я очень надеялся, что нуждающийся в моих газе и нефти Запад в какой-то момент согласится на предложенный им компромисс и позволит мне сохранить лицо, но Мюнхен-38 многому научил европейцев и они не пошли на это...Я сам себя загнал в ловушку, из которой видел только один выход — взвинчивать и взвинчивать степень эскалации в надежде что Фортуна и на этот раз выручит...
Грудь Путлера тоже оказалась чудовищно изуродована следами от жестоких ранений и издевательств. По словам бывшего хозяина России, его не просто пришли убивать, а хотели отвести душу даже над его мёртвым телом — вымести годами копившуюся злобу...
— Нет я ни в коем случае не утверждаю что невинная жертва! Часть вины на мне, но только часть...
Казалось старик сам растерялся от своей откровенности, всё же возраст и деменция брали своё...
— Долгие годы я предлагал Западу дружбу, но они не согласились на равное партнёрство, — в голосе будто ещё больше усохшего от самокопаний коротышки зазвучала почти детская обида. — А сколько раз я предлагал ему, Зеленскому, замириться! В очередной раз во время выступления перед своими "Шариковыми" в Кремле. Кажется это было поздней осенью или следующей весной... Я тогда объявил мобилизацию населения на войну и предупредил Киев, что он не оставляет мне выбора. Зеленский грубо послал меня в ответном обращении из Киева — ядерный удар и миллионы погибших на их совести, — не на моей...
Сразу после своей кремлёвской речи, я покинул... (тут у говорящего на какое-то время переклинило мозг и он совсем потерялся во времени), покинул берлинский Шпортпалас и помчался на аэродром. Но не сел на специальный борт "Судного дня", а воспользовался небольшим джетом. На нём я рванул за Урал. Отлетев от Москвы подальше, я отдал тот самый приказ... Но опять же не стал после приземления спускаться в свой командный супербункер под горой, так как понимал, что американские "томагавки" просто завалят меня там. А на обычном армейском вертолёте забрался подальше в тайгу, приказал сесть на случайно наобум выбранной поляне, отошёл под вековые кедры — подальше от свиты, упал на колени и стал молить Бога о том, чтобы американцы не успели меня отследить по своим спутникам. Боже! Никогда — ни до, ни после я так не молился...
Можно ли верить, что чёрный карлик, излучающий только зло, когда-нибудь начнёт угасать? Ещё полчаса назад Лиза не сомневалась: червивое сердце Путлера не способно ни на что доброе, что он таким был и останется до конца... С другой стороны, ведь было же когда-то в нём что-то доброе?
Глава 291
— Я снова будто маленький мальчик полный страхов, — словно в присутствии родственной души вспоминал Путлер и поглядывал увлажнившимися глазами на Кныша. — Чувствую себя возвращающимся из школы — для меня это была дорога жизни и смерти, как этот поезд! Из-за каждого угла, каждой подворотни могла вывернуть кодла шпаны и тогда унижения и мучения мои будут бесконечны...
С видом постного евангелиста Путлер вежливо отклонил протянутую ему для успокоительного глотка забытую профессором флягу, при этом на глаза политика навернулись слёзы, а трагическое лицо подёргивалось — ну как тут было не посочувствовать человеку!
— На самом деле я уже на пятый день после начала войны с Украиной понял, что совершил самую большую ошибку в своей жизни, — исповедовался ей великий грешник. — Но исправить что-то уже было невозможно. И тогда я по-настоящему испугался! Так со мной случалось только в детстве, ибо осознал, что теперь меня обязательно убьют. И жил до самого конца с совершенно невыносимым ощущением растущего ужаса.
Происходило нечто такое, что трудно было представить — подсудимый признавал себя не просто виновным, а великими грешником. Он будто реально искал для себя возможности встать на путь раскаяния! Только возможно ли такое в принципе?! Претендовавший всегда на роль скрепоносца и носителя сакральных истин, впервые выглядел жалким. Лиза без труда представила, что бы началось там, в зале суда, после этих слов:
"Эй, гений, а как же все твои разглагольствования о собственной непогрешимости?!"
Публика точно развеселиться — любопытно же поглазеть на сбросившего героическую маску юродивого. И больше не надо изображать жалость в психически больному. Большинство людей безжалостны к павшим кумирам, особенно если перед этим людей вынуждают поверить в их безумие. Так что, скорее подсудимого в итоге освистают за попытку выжать из народа жалость к своей несчастной жизни. Будут безжалостно крутить пальцами у виска, откровенно гоготать и свистеть, безнадёжно топча, как топчут сброшенных революцией бронзовых истуканов бывших царей...
Путлер отёр лицо платком и вздохнул поглубже, заново переживая события своего конца:
— Когда я понял, что проиграл, то на меня накатил такой страх, что я потерял сон и аппетит. Учёные говорят, что вообще-то человек не может жить в постоянном страхе слишком долго — организм просто не выдержит. Обычно это часы или пару суток. Но я жил в непрекращающемся ужасе за свою жизнь бесконечно долго. Боялся матерей, чьи дети погибли, пропали, были изувечены на войне, и на боль которых мне долго было насрать. Но теперь меня душил вечный страх, что я останусь с толпой обезумивших от горя матерей и вдов, невест и бабушек — один, без охраны! И женщины с чёрными лицами и ненавидящими глазами разорвут меня на части, или набьют мне в горло, нос, уши бумажками, которыми я пытался откупиться за смерть их близких, и я задохнусь... я пробуждался едва живой, задыхающийся, мокрый от пота! Пытка становилась невыносимой, но избавить меня от неё не могли лучшие врачи, это продолжалось месяцами... Врагу такого не пожелал бы. Мне требовалась куча таблеток снотворного, успокоительного, мышцерасслабляющего чтобы заснуть. И столько же по утрам, чтобы была энергия что-то делать. Препараты постоянно приходилось менять, ибо развивалось привыкание.
Путлер говорил торопливо, с дрожью в голосе, будто ища поддержки:
— Моё лицо опухло и превратилось в "подушку". Мои проблемы со здоровьем усилились. Я даже завидовал Димону Медведцеву — счастливчик мог безнаказанно напиться и постоянно уходил в многодневные запои; я себе такого позволить не мог со своими многочисленными болячками. Мне это было абсолютно противопоказано. Я был даже рад когда всё наконец кончилось...
Гость откинулся на спинку предложенного ему кресла, закрыл глаза и произнёс неожиданно плаксивым голосом:
— А потом ужас вернулся, когда я осознал, что меня всё-таки достали из небытия, чтобы судить! Мой прежний страх никуда не делся. Он постоянно со мной и стал только сильней. Я снова в большой опасности. Она угрожает мне даже за пределами этого поезда. Особенно теперь, — когда "наследнички" сделали из меня "божка", уставив всю Москву моими бронзовыми истуканами, гипсовыми идолами, наполнив кабинеты моими бюстиками и чугунными "пресс-папье" с моими "ликами", — я знаю, что мёртвый я им полезней, чем живой...
Путлеру вдруг показалось, что за дверью кто-то есть и он стал умолять Лизу защитить его! Лиза з не знала, что ей делать. А тут сидящий на ковре Кныш открыл рот от того, что вытворяет взрослый дядя, затем испуганно заплакал, и Лизе пришлось успокаивать сначала взрослого. В итоге ей это удалось. Путлер перестал вести себя как параноик, только вытирал со лба испарину и тихо бормотал: "Мне надо выговориться, поймите меня".
— Вы верите мне? — спросил он, когда Елизавете удалось успокоить и малыша.
Озадаченно глядя на непохожего на самого себя обвиняемого, Ласточкина не знала, что и ответить. Вообще-то её не так просто было задурить и разжалобить — десятки профессиональных аферистов во время допросов пытались на неё воздействовать и им ничего не удалось. Так что Ласточкиной казалось, что она выработала иммунитет на фальшь. Но вместо язвительного недоверия и каверзных вопросов демонстрировала скорее сочувственное отношение.
Угадав её настроение, Путлер улыбнулся ей, как доброму другу, ведь они больше не враги:
— Разве вы не видите, что мне не нужны тайные и явные союзники, которые могли бы помочь мне избежать наказания — благодаря ушлому адвокату я формально фактически оправдан на этом суде. Но история показала, что я во всём ошибался. Во всём! Когда вытаскивал с помойки и словно сказочная фея превращал "крыс в принцев", это я о своих питерских дружках. Но мне было мало своих собственных подонков! Зачем-то выкупил из киевской тюряги своего "кума" Миколу Хмыря, и из американской — "торговца смертью" Бута. Зачем? Сам не отвечу. Все умные и порядочные желали, чтобы я скорее сдох, я стал царём рабов, дураков и мерзавцев!
Путлер грустно согласился, что психиатр не так уж далёк от истины, когда назвал его больным на всю голову человеком.
— Это было крайне глупо, — раздать оружие в руки сотням тысяч мобилизованных, послать их на годы в окопы, на смерть, и не суметь, даже с помощью лучшей в мире пропагандисткой машины, доходчиво объяснить этим мужикам необходимость войны и смерти! Я действительно заслужил "Оскара" за наиболее идиотские поступки и достижения в категории лидеров государств. Так что зря я обижался на ваших коллег, когда они говорили мне об этом.
В своё оправдание подсудимый пожаловался, что всему виной его разочарование в людях:
— Друзья? Я стал для них больше, чем Бог! Екатерина Великая раздавала любимцам деревни и тысячи крепостных душ; Путлер Таврический раздавал фаворитам нефтяные вышки, желая купить себе всё то, о чём мечтает человек. В обмен же получил фальшивую преданность и холуйскую любовь. Одиночество среди людей, скука и пустота — вот всё, что меня ожидало вместо оплаченного земного рая!
По горькому признанию обанкротившегося политика, разного рода "эксперты" липли к нему всю жизнь как мухи, вываливая на него свои "гениальные" идеи. Только под занавес до него наконец дошло, что высокие звания и громкие научные регалии вовсе не гарантируют большого ума и чистоты помыслов; что все эти советники говорили только то, что он хотел слышать — ради своих шкурных интересов...Конечно, экс-президент встречал и других экспертов — умных, бескорыстных. Но к тому времени был уже слишком развращён непрерывным подхалимажем...
— Я уже не желал слушать неприятную правду, когда порядочные люди пытались мне объяснить, что совсем не Европа и не США наши враги, что они-то как раз всегда Россию выручали из той ямы, в которую она, словно пьяный мужик, каждый сама по собственной глупости сваливалась... Восточный тигр — хитрый, коварный, умеющий подкрасться на мягких лапах притворившись неопасным и усыпив бдительность, для смертоносного прыжка — вот кого следовало опасаться! Теперь-то я знаю, какую дорогую цену Россия заплатила за мою глупость и бездарность. В 2022 году я разбил страну о стену — всмятку! Как переоценивший собственной мастерство шофёр, которого категорически нельзя было пускать за "баранку". В кого же я выродился! Впавший в безумное самомнение африканский царёк, который не видит дальше собственного носа. Весь мир потешался надо мной, а я казался себе великим, слушая толпу льстивых певунов, заслоняющих от меня истину!
Где-то Лиза понимала, что это говорит ей живое воплощение лицемерия, и всё же впитывала его откровения, как губка влагу. Ведь ей приоткрывался внутренний мир истинного (как ей начинало казаться) Путлера, куда он ещё никого до этой минуты не впускал:
— Я помню как вскоре после перемещение сюда, в будущее, лежал на кровати подняв глаза к зеркальному потолку и вдруг впервые увидел своё новое отражение: на специальной больничной кровати лежит спелёнатая мумия. В плотно обмотанной специальными регенерирующими бинтами голове, похожей на яйцо, были сделаны прорези для глаз, носа и рта — для трубочки через которой меня кормили специальными смесями. Маска смерти, да и только! Я сам себе был отвратителен... Прошёл довольно приличный срок прежде чем учёные привели меня в удовлетворительное состояние и сняли бинты, но чего я только не передумал за это время, вынужденный сутками оставаться в постели... Когда ты уже умер и тебе вдруг выпадает уникальный шанс вернуться, и в одиночестве оглянуться на прожитое, ты вольно-невольно начинаешь пересматривать свою жизнь...
Глава 292
Чтобы больше не пугать Кныша они вдвоём перешли в гимнастический зал по соседству, хотя Владимир Владимирович с сожалением заметил Лизе, что в другой раз с удовольствием бы повозился с её сынишкой, ведь у него у самого были внуки, которых он обожал.
Елизавета продолжала с некоторой оторопью слушать откровения подсудимого. Она то включала, то выключала видеокамеру на личном органайзере — слишком уж личные подробности своей жизни доверял ей собеседник, например о своём детстве, которое, было ужасным.
— В детстве в "гимнастике" мне сильно доставалось...так мы называли нашу "мужскую" школу, до революции в ней располагалась гимназия, так мы переиначили в "гимнастику". Я был самым маленьким и слабым в классе...в начале шестидесятых это был почти приговор.
Путлер безостановочно рассказывал ей о своём детстве, снова и снова возвращаясь к самым унизительным сценам издевательств, которым подвергался со стороны более старших сверстников и даже родного отца. Лиза сочувствовала, говорила, что понимает какая эта была для его неокрепшей психики травма.
— Меня часто били, унижали, пока знакомый урка с нашего двора не решил взять над такой мелюзгой шефство. До сих пор не знаю, зачем ему это понадобилось, но он сильно повлиял на мою дальнейшую жизнь. Взрослый блатарь показал мне несколько уличных приёмов как отбиться от более сильного противника, навроде резкого и внезапного удара выставленными пальцами по глазам или тычка в нос противника собственным лбом. Он же научил меня главному правилу улицы: бей всегда первым, бей внезапно, и в самое болезненное место! Никакой пощады врагу!
Ласточкина не по наслышке знала что такое улица и двор в неблагополучном городе или районе, и была вынуждена согласиться, что не смотря на все ушибы и кровь, это была ценная жизненная школа, ибо она в конечном итоге позволила простому ленинградскому мальчишке, задроте, сделать выдающуюся карьеру. Путлер ответил, что сам так долго считал, и только недавно в нём произошла переоценка: а что им двигало и почему всё в итоге пришло к такому печальному финалу?
— Я думал что ухватил жар-птицу за хвост, что я везунчик, а оказалось это была наклонная плоскость.
