Глава IV
Случайные встречи и заботы
В погоне за такими встречами
заключался главный смысл его
существования; для этого
он жил, для этого работал,
для этого держал себя в форме.
Герберт Уэллс.
Анна-Вероника
Александр легко перебрался через южную стену храмового двора. Поплутав среди брошенных домов, вышел не то на широкую тропу, не то на узкую дорогу. В густой пыли, покрывавшей вытоптанную землю, он не увидел ни одного колесного следа, зато в изобилии имелись отпечатки босых человеческих ступней, звериных лап и копыт. Не нарушая традиции, юноша тоже шел босиком, хотя сандалии и лежали у него в сумке. В это путешествие он вышел с изрядным грузом. Кроме костюма, флаконов, оружия и одеяла пришлось тащить запас продовольствия и воды. Тем не менее, Алекс шел скорым шагом, неся в руке копье со снятым наконечником. Заметив впереди какую-то возвышенность, похожую на сваленные в кучу детские кубики, он догадался, что это и есть остатки того самого обелиска, о котором говорил Небраа. Кажется, толстяк его не обманывал. Неизвестно, как глубоко ушли в землю эти огромные глыбы из полированного гранита, но и то, что осталось на виду, производило сильное впечатление. Между неровно обломанными параллелепипедами со сторонами в два — три метра за долгие годы набился песок, выросла трава и кустарники. Тем не менее, полированные грани до сих пор поблескивали в лучах восходящего солнца вкраплениями слюды.
Обогнув циклопические развалины, Александр увидел впереди и слева длинный полуразрушенный забор брошенной усадьбы, а на дороге мужчину, бодро шагавшего ему навстречу, с корзинкой за плечами.
Юноша понимал, что окрестности Абидоса являются самым опасным участком его долгого пути. Если этот сын келлуанских полей узнает чужака-убийцу, придется его валить, а этого совсем не хотелось. Алекс еще после ночной драки в себя не пришел. Решив воспользоваться опытом посещения базара, он сунул за щеку финик и, скорчив страдальческую рожу, засеменил вперед.
Расстояние между ними сокращалось, а Александр никак не мог решить, что отвечать на неизбежные вопросы. Крестьянин с любопытством и без видимой опаски следил за его приближением.
— Здравствуй, — он растянул в благожелательной улыбке потрескавшиеся губы. — Какая нужда погнала тебя в такую рань?
— Послали, — пробурчал юноша. Достал свернутый папирус и, не давая рассмотреть его, как следует, вновь убрал в сумку. — К старосте Озерок.
— Ты слуга Дома людей?
Александр неопределенно кивнул и тут же схватился рукой за щеку.
— Зубы? — сочувственно протянул мужчина.
Юноша кивнул.
— Пожуй чеснока и подержи во рту, — заботливо посоветовал келлуанин.
Алекс безнадежно махнул рукой.
— А лягушачью кожу пробовал?
Александр удивленно вскинул брови.
— Надо поймать лягушку, выпотрошить, а кожу подержать во рту, — авторитетно заявил мужчина. — Боль утихнет.
— Лучше сразу выдрать, — пробормотал юноша, его даже передернуло при одной мысли о столь экзотическом способе лечения. Придерживая разбухший финик языком, он поинтересовался:
— А ты куда направляешься?
Собеседник, наморщив узкий лоб, видимо не сразу сообразил, что у него спрашивают. Потом понимающе кивнул:
— На рынок к храму Себера. Чеснок несу да чечевицу. Хоть и у самих еды мало осталось, да топор очень нужен. Разлив скоро, думаю пока дом подновить, а то крыша совсем худая.
Юноша вспомнил случайно подслушанный во время дневного визита разговор.
— Лучше сходи на базар к храму Сета, — посоветовал он, вытирая наползавшую слюну. — Туда инструмент из Каноба привезли. Там бронза самая лучшая.
— Дорого, наверное, будет? — почесал немытую шевелюру собеседник.
— Попробуй, — Алекс равнодушно пожал плечами. — От храма Себера недалеко.
Келлуанин рассмеялся, поправил поудобнее широкий ремень на плечах.
— Будешь возвращаться, заходи ко мне ночевать. Спросишь Умелого Маралума. Меня в Панках все знают.
— Да сопутствует тебе милость Птаха и всех великих богов, — произнеся эту тираду, Александр едва не выплюнул финик.
— Ой, как тебе нехорошо, — сочувственно покачал головой Маралум. — Обязательно сходи к лекарю, нельзя же так мучиться?
Алекс кивнул и с облегчением сожрал надоевший финик, когда разговорчивый земледелец отошел метров на двадцать. Но испытания его на этом не закончились. Он поравнялся с заросшей дорогой, ведущей в покинутую усадьбу, когда увидел впереди большую группу крестьян, очевидно, тоже спешивших на рынок. "Вот блин! — мысленно выругался Александр. — Надо было пересидеть где-нибудь! С утра, по холодку, они же все на базар попрутся, как бабульки после пенсии! Начнут расспрашивать. В чем-нибудь да проколюсь!". Юноша с тревогой огляделся. Можно попробовать спрятаться в пожухлой траве или в развалинах. Вот только келлуане его уже заметили, и поспешное бегство встречного путника неизбежно привлечет не нужное внимание.
Чуть замедлив шаг, он с тревогой искал выход из создавшейся ситуации и вдруг чуть согнулся, прижав руки к животу, и мелкими шажками посеменил к разрушенному проему ворот. Несмотря на всю простоту здешних нравов, справлять малую или большую нужду при всем честном народе тут все же было не принято. Келлуане тоже уединялись для столь интимного общения с природой. Воспользовавшись этим обстоятельством, Алекс присел на корточки, пристально наблюдая за приближавшимися крестьянами. Когда до них оставалось не более пятидесяти шагов, юноша поднялся, оправил юбку и с чувством исполненного долга пошел к дороге, но внезапно вновь схватился за живот и почти бегом вернулся в развалины. Нечего и говорить, что невольные зрители встретили такое представление смехом и похабными шутками. Проводив взглядом шесть человек, нагруженных разнообразными корзинами, юноша встал и тут понял, что вынужден еще на какое-то время задержаться. Демонстрация намерений не могла остаться без последствий для его кишечника, после которых возле развалин разнесся такой запах, что ему сразу захотелось оттуда уйти.
Александру встретились еще три человека, но они так спешили, что не обратили на него никакого внимания. Солнце поднималось в зенит, а юноша приближался к деревне. Пять или шесть живописно разбросанных домиков, окруженных привычными глиняными стенами. В центре деревянный столбик с какой-то плохо различимой фигуркой. Пахнет свежим хлебом, навозом и еще чем-то, несомненно, деревенским. Вот только Алексу очень не понравилась группа разновозрастных детишек, расположившаяся возле колодца. Голые мальчишки и девчонки от трех до десяти лет увлеченно плескались в грязной луже, оглашая окрестности радостным визгом. Только бы эти беспокойные сердца не привязались к нему, как тогда в Вишневом омуте.
Немолодая женщина с грустным лицом гнала низенькую тощую бело-черную корову с большими острыми рогами и странным горбом на спине. Александр отступил в сторону, освобождая дорогу лениво шагавшей скотине.
— Куда идешь путник? — поинтересовалась келлуанка.
— В Озерки, — хмуро ответил юноша, прижимая ладонь к щеке. — К старосте.
Крестьянка подняла глаза к небу.
— Тяжело будет. Глаз Амош-Раа изливает на землю зной. Подожди до вечера. Отдохни у колодца.
— Не могу, — Алекс старался говорить как можно невнятнее. — Господин велел торопиться. И зуб у меня болит.
Келлуанка поджала сухие губы и пошла дальше, погоняя корову легкими ударами прутика.
За деревней потянулись ровные серо-черные, прямоугольные поля, поросшие редкими клочками сухой травы. Наверное, сюда тоже скоро придет разлив. Юноша знал, что во многих местах этой благодатной страны крестьяне умудрялись снимать по три урожая. Но после того как зарос Роянский канал, и озеро Вачам стало пересыхать в сухой сезон, земли вокруг Абидоса перестали быть столь плодородными. Сейчас здесь с трудом получают только один урожай в год.
Жара стала еще более невыносимой. В горле пересохло, а глаза слезились от мелких песчинок, что гонял по воздуху горячий ветер. Совсем скоро погода сменится, но в последние дни сухого сезона солнце палило немилосердно. Александр облизал потрескавшиеся губы. Нет, так дело не пойдет. "Надо куда-нибудь спрятаться, подумал он, вытирая лоб. А то я никуда не дойду, изжарюсь по дороге". Впереди и в стороне от тропы — дороги показались симпатичные заросли. Юноша прошуршал в траве древком копья, отгоняя змей и прочую гадость. Развернул одеяло, набросил на куст и с удовольствием уселся в тени. Босые ноги с непривычки болели. Хорошо еще, что у них тут по дорогам стекляшки не валяются и жестянки всякие.
Мысли Алекса текли лениво, как новости на Первом канале. Посидел, сжевал немного изюма, сделал пару глотков невкусной, теплой воды и прилег, вытянув загорелые ноги на солнцепек. "Не обжарятся". Очень скоро он задремал. Поспать по-настоящему не давали мухи, то и дело садившиеся на потное лицо. Тем не менее, немного отдохнуть у него все же получилось.
Не дожидаясь, пока жара полностью спадет, юноша свернул свой маленький лагерь и пошел дальше. Он рассчитывал, что местные все еще прячутся по домам от жгучего гнева Амош-Раа. Страдая от жажды и наслаждаясь одиночеством, Александр уже пару часов шлепал босыми ногами по мягкой пыли, не встречая ни одного человека. Местность немного изменилась. На плоской, как стол, равнине стали то тут, то там появляться невысокие пологие холмики. Еще через час он разглядел на вершине одной из таких возвышенностей группу домов. Наверное, это и есть Озерки? Дорога раздваивалась. Одна спускалась в небольшую лощину, где желтели заросли камыша. Очевидно, где-то там и расположен водоем, подаривший название деревни. А вторая шла мимо полей, по краям которых через каждые сто пятьдесят — двести метров стояли невысокие каменные столбики. Юноша в деревню не пошел, твердо решив ночевать под открытым небом. Неподалеку он встретил группу возвращавшихся в селение мужчин и женщин, нагруженных корзинами. Один из келлуан окликнул Алекса.
— Эй, ты куда?
— В Билд, — не останавливаясь, бросил тот, уверенный, что уставшие люди преследовать его не станут.
Крестьяне встали.
— Постой, глупец! — раздался вдогонку надтреснутый старческий голос.
Юноша обернулся.
— Тебе не добраться в город до темноты. Пойдем в деревню. Выпьем пива, а с утра пойдешь в город.
— Я тороплюсь, — покачал головой Александр.
— Ты хочешь закончить жизнь в желудке льва? — воскликнул кто-то из толпы.
— Я буду молиться, чтобы этого не случилось! — не оборачиваясь, отозвался юноша.
Келлуане проводили его сочувственными взглядами, ясно говорящими, что если человек дурак, то это надолго. Не обращая внимания на подколки, парень уходил все дальше по дороге, уже различая впереди рощу акаций на невысоком бугре.
Добравшись до нее, он первым делом обулся. После чего трофейным, бронзовым кинжалом срезал несколько кустов, покрытых длинными колючками в мизинец длиной, и уложил их друг на друга, образовав невысокую стенку, которая будет прикрывать его со спины. Отыскал какие-то кустарники без пугающих острых украшений, заготовил себе топлива на ночь, а когда солнышко стало быстро закатываться за горизонт, несколькими ударами кремня запалил пучок сухой, как порох, травы.
Расстелил одеяло и, усевшись, принялся ужинать, запивая водой изюм и черствые булочки. Александр понимал всю опасность ночевки под открытым небом. От здешних хищников и огонь не спасет, тем более, что сучья горели плохо, отравляя воздух противно пахнущим дымом. Ему необходимо оружие, и меч в данном случае не подойдет. Хорошо, что гвардейцы сепаха были вооружены еще и копьями. Юноша прихватил одно из них. Вот только тащить его открыто не решился, поэтому снял наконечники. Один оставил в развалинах у храма Баст, а второй заботливо убрал в сумку.
Алекс достал завернутое в тряпочку бронзовое лезвие с отточенными краями, длиной сантиметров в пять и острым кончиком. Пока еще совсем не стемнело, сходил к одинокому толстому дереву и срезал большой кусок коры.
Вернувшись к костру, парень насадил наконечник и крепко прикрутил его тонким кожаным ремешком. Из коры вырезал что-то вроде футляра с завязочками, на манер шкатулок, в которых тонгане посылали письма, и только после этого вытащил флаконы с зельями Энохсета. Повернув их к свету костра, Александр отложил в сторону тот, что со знаком скорпиона, а остальные убрал. Очень осторожно отвернул крышку, стараясь ненароком не вдохнуть ядовитых испарений. Опустил внутрь измочаленную веточку и, затаив дыхание, стал намазывать тягучей и лакировано — черной субстанцией наконечник.
Закончив с приготовлением оружия, Алекс закопал использованную палочку в ямку, сполоснул руки остатком воды и улегся на бок, положив под голову сумку. Первый грозный рык он услышал еще до полуночи. Вынырнув из полудремы, заменявшей сон, юноша расшвырял алевшие угли палкой и бросил в огонь несколько сучьев. Вдруг откуда-то сзади донесся резкий воющий то ли крик, то ли визг. Юноша вздрогнул и машинально схватился за копье. Но ночь опять накрыла округу тишиной, нарушаемой только треском цикад да уханьем птиц. Александр задремал, а через несколько минут опять проснулся. "Задолбали своими концертами!" — зло думал он, тараща в темноту усталые от бессонницы глаза. Усталый, не выспавшийся юноша с нетерпеливым ожиданием поглядывал на восток, где из-за края земли показался блистающий краешек солнца. Облегченно переводя дух, он надел на отравленный наконечник футляр из коры, снял его с древка, завернул в старую набедренную повязку и убрал в сумку. Кто знает, вдруг еще пригодится?
Затушив костёр пионерским способом, Алекс свернул одеяло, и отчаянно зевая, отправился дальше.
Мирные путешественники выходили из Абидоса рано утром либо вечером, чтобы переночевать в Панках или Озерках и к вечеру прийти в Гивры, а уж оттуда до Билда оставался один переход.
Долгая пешая прогулка прогнала сон, и парень с удивлением заметил, что ветер уже не обжигает дыхание, а навевает легкую, почти незаметную прохладу.
Спускаясь в очередную неглубокую ложбинку, он услышал впереди крик, потом грозный рев. Александр оглянулся, но ничего не заметил. Вновь кто-то громко, с надрывом закричал. Алекс бегом бросился на вершину холма, на бегу нашаривая завернутый в тряпку ядовитый наконечник. Воздух вновь прорезал рев разъяренного зверя, а совсем близко раздался вопль:
— Помогите! О великий Ануб, грозная Самха и милосердный Хафра! Кто-нибудь спасите!
На пригорок, прижимая к груди окровавленную руку, выбежал щуплый мужчина. Обернувшись назад, он, спотыкаясь, бежал навстречу юноше, оглашая окрестности криками о помощи.
— Что случилось? — рявкнул тот.
Келлуанин повернулся к нему и едва не упал. Только тут Алекс разглядел, что его сухую мускулистую грудь пересекали три глубокие, обильно кровоточащие царапины.
— Там! — вскричал он, наклонившись вперед и опираясь левой рукой о колено. — Мой господин Раамос! Помогите! Лев! Спасите единственного сына господина Фиубиса!
