— Возможно, вы правы, — согласился он. — И если великий викарий Робейр добьется своего, я подозреваю, что земли Храма тоже будут намного больше похожи на нас.
— Мы должны посмотреть, как это сработает. — На лице Шарлиэн отразилось сомнение, но затем она пожала плечами. — Если кто-то и может заставить это сработать, то, вероятно, это он, но он взялся за ужасно амбициозную задачу.
— Я и не подозревал, каким даром преуменьшения вы обладаете, ваше величество, — сухо сказал Стонар.
Великий викарий Робейр был явно полон решимости восстановить порядок — и благопристойность — в Церкви Ожидания Господнего. И, как и предполагала Шарлиэн, у него была своя работа.
С момента кампании "риф Армагеддон" викариат сократился более чем на треть из-за чисток Жэспара Клинтана и "кулака Бога", и за последние несколько месяцев более четверти выживших ушли в частную жизнь, в основном, чтобы избежать длительного тюремного заключения. Сорока двум их коллегам не предоставили такой возможности. Большая часть улик против тех, кто стали известны как "сорок два", была собрана за десятилетия терпеливых усилий убитыми братьями Уилсин и их союзниками, и великий викарий Робейр неустанно настаивал на их преследовании. Тридцать четыре человека уже были приговорены — восемнадцать из них к смертной казни, — а остальные восемь судебных процессов находились на завершающей стадии. Оправдательные приговоры были... маловероятны, и Стонар подозревал, что великий викарий был мотивирован почти в такой же степени своим долгом перед Уилсинами, как и необходимостью добиться свершения правосудия.
И все же правосудие должно свершиться — не просто свершиться, но и с очевидностью свершиться, — если кто-нибудь когда-нибудь снова собирается доверять Храму. Человек, которого Зион называл добрым пастырем, понимал, что Церковь Ожидания Господнего должна быть очищена, восстановлена и — особенно — реформирована как можно более прозрачно. Это была одна из причин, по которой он отказался заполнять вакансии в викариате по предварительной записи. Это было прерогативой великого викария в соответствии с церковным законодательством, существовавшим более пяти столетий, но эти вакансии должны были заполняться путем выборов их коллегами-викариями.
Не то чтобы он не был готов безжалостно использовать свои прерогативы там, где считал это необходимым.
Земли Храма находились в процессе серьезной политической реорганизации. Стонар подозревал, что великий викарий предпочел бы перейти от прямого церковного правления к какой-либо форме светского правления. Этого явно не должно было произойти, но ему удалось положить конец сложившейся за последние двести лет практике назначения викариев для управления епископатами. Вместо этого они стали тем, чем были изначально: архиепископствами, управляемыми прелатами, назначаемыми великим викарием по совету и с согласия викариата. Он также упразднил рыцарей земель Храма и отменил особые привилегии и льготы для духовных администраторов этих земель. И, для пущей убедительности, он постановил, что отныне архиепископы Матери-Церкви будут следовать чарисийской модели и проводить минимум восемь месяцев в году в своих архиепископствах, а не в Зионе.
Он перестроил систему церковных судов так же основательно, как викариат и епископат. Они были выведены из-под юрисдикции ордена Шулера и восстановлены в ордене Лэнгхорна. Должность великого инквизитора была упразднена, и для наблюдения за полной реформой инквизиции был назначен новый адъютант, архиепископ Игназ Эймейр. Эймейр был настолько популярным выбором, насколько это вообще возможно... что, по общему признанию, на данный момент мало о чем говорило.
На великого викария оказывалось огромное давление, чтобы он пошел еще дальше и просто отменил Наказание или, по крайней мере, отказался от его применения, как это сделала Церковь Чариса, но он не сделал этого. Каким бы ужасным ни было Наказание, оно слишком глубоко укоренилось в Священном Писании, чтобы отменить его, не переписав все в корне, а это было дальше, чем был готов пойти такой человек, как Робейр Дючейрн. И все же он предпринял шаги, чтобы предотвратить то, как им злоупотребляли и извращали.
Чтобы гарантировать, что больше не будет Жэспара Клинтана, он заменил должность великого инквизитора новым инквизиционным судом из трех викариев, члены которого выбирались из орденов Лэнгхорна, Бедар и Паскуале; ордену Шулера было намеренно отказано в таком членстве. Великий викарий сформулирует политику инквизиции; адъютант будет ее проводить; а суд определит, кто нарушил — или не нарушил — фундаментальную доктрину. Никогда больше ни один викарий не будет обладать властью осудить даже одно дитя Божье, не говоря уже о целых королевствах, за ересь. Более того, любое осуждение за ересь судом инквизиции могло быть обжаловано в викариате в целом, и Наказание Шулера могло быть назначено только после того, как приговор будет подтвержден большинством голосов всего викариата и лично великого викария.
Наказание останется в силе... Но будет ли оно когда-нибудь применено снова, это совершенно другой вопрос, учитывая ограничения, которыми великий викарий Робейр оградил его от этого.
Были некоторые, в том числе Грейгор Стонар, у которых были смешанные чувства по этому поводу. Лорд-протектор мог вспомнить по меньшей мере две дюжины инквизиторов, которые полностью заслужили свое Наказание. Но если они избежали Наказания, они не избежали другого наказания. Великий викарий пообещал правосудие в качестве важнейшего компонента минимальных условий мира, которые примут союзники, и он сдержал это обещание. Более трехсот бывших инквизиторов, большинство из которых были из концентрационных лагерей, были лишены священнического сана, чтобы предстать перед светскими сиддармаркскими судами за преступления, охватывающие широкий спектр от воровства и вымогательства до изнасилований, пыток и убийств.
Стонар знал, что были те, кто считал, что великий викарий забрасывает слишком широкую сеть. Который спокойно указал, что некоторые из обвиняемых действовали не как орудия Жэспара Клинтана, а из искренней веры в то, что Сам Бог призвал их искоренять ересь любыми необходимыми средствами.
Может быть, они действительно думали, что служат Богу, — подумал теперь лорд-протектор. — И, возможно, в какой-то великой схеме вещей это имеет значение. Но для меня это ничего не значит, клянусь Богом.
Двадцать шесть миллионов человек жили на трети территории республики, которая была оккупирована армией Бога. Семь миллионов из них были убиты в концентрационных лагерях Жэспара Клинтана. Еще четыре с половиной миллиона человек погибли во время насилия "Меча Шулера " или умерли медленнее от голода или переохлаждения, пытаясь спастись от него. И еще четыре с половиной миллиона бежали из республики или были насильственно переселены на земли Храма церковными военными. Одиннадцать с половиной миллионов убитых и четыре с половиной миллиона беженцев составляли двенадцать процентов населения республики до джихада, и это не считая военных потерь, понесенных армией Сиддармарка, как во время "Меча Шулера", так и после него.
Особенно острым вопросом предстояло стать беженцам. Ненависть между сторонниками Храма, поддержавшими "Меч Шулера" и вторжение Церкви, и теми, кто остался верен республике, была горькой, как мышьяк, и глубокой, как Западный океан. Стонар не знал, можно ли это когда-нибудь вылечить... И даже если бы это было возможно, это была бы работа поколений.
В конечном счете, нам придется найти какой-то способ решить проблему статуса беженцев. Выяснить, смогут ли они когда-нибудь вернуться домой — или, если уж на то пошло, что произойдет с имуществом, которое они бросили, когда бежали. Но будь я проклят, если увижу какие-нибудь ответы. Черт возьми, по крайней мере четверть из них, вероятно, виновны в убийстве! Так настаиваем ли мы на том, чтобы попытаться как-то расследовать их все? Выяснить, кто виновен, и повесить ублюдков? Или мы признаем, что на данный момент не можем этого сделать? Просто позволить им всем вернуться домой с какой-то общей амнистией, если это то, чего они хотят? И как, черт возьми, мне удержать от уничтожения всех выживших воинов "Меча Шулера", если они вернутся?
Решение — или, по крайней мере, разрешение — должно быть найдено... в конце концов. Вот почему он и великий викарий назначили Артина Зэйджирска, архиепископа Тарики, Жэйсина Канира и Данилда Фардима в комиссию, которая очень тихо пыталась решить этот вопрос. Стонар не ожидал, что они добьются успеха, но если кто-то и мог найти ответ, то, вероятно, это были бы те трое.
И правда в том, что справиться с этим, вероятно, самая легкая часть!
Несмотря на все усилия великого викария Робейра, между Храмом и Сиддармарком зияла пропасть, которую, как считал Стонар, вряд ли можно было когда-нибудь полностью преодолеть. Слишком многие в Сиддармарке потеряли слишком много — и слишком многих — из-за зверств, которые позволил совершить Храм. Возможно, четверть оставшегося населения Сиддармарка идентифицировала себя как сторонников Храма. Еще двадцать процентов официально присоединились к Церкви Чариса. Но это оставило более половины тех, кто не был готов стать членами Церкви Чариса, но в равной степени был полон решимости никогда больше не подчиняться доктринальному авторитету Храма.
Не могу сказать, что с нетерпением жду возможности увидеть, как все это уладится. По крайней мере, Дючейрну хватило ума официально заявить, что ни Церковь Чариса, ни Церковь Сиддармарка не являются — и никогда не были — еретическими.
Церковь Чариса продолжала отрицать власть великого викария, кем бы ни был этот великий викарий, что представляло собой существенное нарушение церковного законодательства. Но великий викарий Робейр заявил, что существует разница между церковным законом и церковной доктриной, и что до тех пор, пока любая Церковь придерживается учения и требований Священного Писания, она никогда не может быть еретической. Он выразил надежду — по крайней мере, официально, — что примирение и воссоединение когда-нибудь станут возможными.
Возможно, я получу первое из них, — подумал Стонар. — Ни за что на свете она не воссоединится — только не с Чарисом. Но, возможно, примирения и мирного сосуществования будет достаточно. Клянусь Богом, мы все поняли, что океаны крови — это не способ разрешить доктринальные разногласия...
— Извините меня, ваши величества.
Глубокий голос вырвал Стонара из его мыслей.
— Да, Мерлин? — сказал император Кэйлеб, поворачиваясь лицом к сейджину, который только что вошел в гостиную.
— Мерлин! — взвизгнула кронпринцесса, протягивая руки к своему крестному отцу, и высокий сейджин в доспехах рассмеялся.
— Прости, милая, — сказал он ей, касаясь кончика ее носа указательным пальцем. — У меня сегодня дежурство.
— О. — Эйлана нахмурилась, но она была дочерью монархов. Она уже начала узнавать о долге. — Завтра?
— Вероятно, нет. — Сапфировые глаза Мерлина встретились с глазами Кэйлеба. — Есть кое-что, что взрослые должны сделать завтра утром. Я думаю, что это, вероятно, займет нас, по крайней мере, до обеда, но тогда увидимся.
— Обещаешь?
— Да, обещаю. Довольны, ваше императорское высочество?
— Да, — сказала она, поднимая нос в достоверной имитации одного из принюхиваний своего отца. Мерлин усмехнулся, но затем снова посмотрел на Кэйлеба и Шарлиэн.
— Прибыли граф Тирск и его дочери, — сказал он им. — Я проводил их в столовую. Айрис и Гектор составят им компанию, и я сказал им, что вы скоро присоединитесь к ним.
— Архиепископ Стейфан смог приехать? — спросила Шарлиэн, протягивая руку, чтобы снять Эйлану с ее насеста.
— Пока нет, ваше величество. Граф Тирск сказал мне, что архиепископ задерживается, но все еще надеется присоединиться к вам сегодня вечером. По лучшим оценкам графа, он пробудет еще час или около того. И он говорит, что архиепископ специально приказал ему сказать вам, чтобы вы не задерживали ужин. Что-то о нагревании кастрюль, перетирании посуды и осквернении второй по качеству кухни в Сиддар-Сити.
— Это похоже на него. — Кэйлеб усмехнулся, затем посмотрел на свою дочь. — Так, дай мне подумать. Ты бы предпочла поужинать с кучей скучных взрослых или поесть наверху, в детской, с Жосифин и Жудит?
— Наверх! — быстро сказала Эйлана, и Кэйлеб печально покачал головой.
— Снова бросила, — вздохнул он.
— Я заберу ее, ваше величество, — сказала Глэдис Паркир, и Шарлиэн поцеловала дочь в макушку, прежде чем передать няне.
Интересно, сколько династических союзов возникает из ужинов в детских? — размышлял Стонар, когда уносили величественно машущую на прощание взрослым Эйлану, и настала очередь Шарлиэн усмехнуться.
— Не знаю, превратится ли это в "династический союз", милорд, но хотя я вижу, насколько хорошо она ладит с внучками графа Тирска, все равно больно!
Это был один из способов выразить это, — размышлял Стонар. — Ливис Гардинир был утвержден не просто первым советником Долара, но и регентом короля Ранилда V после отречения Ранилда IV. Это будет четырехлетнее регентство, и, учитывая возраст Тирска, он, вероятно, уйдет в отставку, как только увидит, что его новый король принял корону по своему праву. Казалось, что юноша будет заметно лучше своего отца, который, честно говоря, никогда не хотел быть королем, и если Тирск планирует уйти в отставку, сэр Рейнос Алверез, новоиспеченный граф Дрэгон-Айленд и преемник герцога Сэлтара в королевском совете, поддержит определенную преемственность. Если уж на то пошло, Стейфан Мейк, новый архиепископ Долара, также был членом регентского совета, и если он не будет возведен в сан викария — что вполне возможно, по крайней мере, через несколько лет — он будет еще одним стабилизирующим влиянием на юношу.
Тем временем королевство Долар установило удивительно теплые отношения с империей Чарис. Тот факт, что союзники Кэйлеба и Шарлиэн, сейджины спасли семью Тирска от почти неминуемой смерти, несмотря на то, что случилось с Гвилимом Мэнтиром и его людьми, не остался незамеченным для королевства в целом. Как и забота барона Сармута о том, чтобы избежать жертв среди гражданского населения при нападении на Горэт... или возвращение Кейтано Рейсандо целым и невредимым вместе с каждым доларским матросом, солдатом и офицером, которые сдались чарисийцам. За последние восемь лет множество доларцев и чарисийцев убили друг друга, но по сравнению с бойней в Сиддармарке они вели удивительно чистую войну. Все закончилось взаимным уважением, и, по словам Хенрея Мейдина, по меньшей мере дюжина чарисийцев, включая герцога Делтака, уже изучали инвестиционные возможности Долара.
На самом деле, Долар, казалось, был готов выйти из джихада в удивительно хорошей форме. Были моменты, когда Стонар ловил себя на том, что возмущается этим, но Чарис вкладывал в Сиддармарк еще больше средств. И как бы хорошо ни преуспевал Долар, Деснейр и Харчонг — это совсем другая история.
У деснейрцев все еще были свои золотые прииски. Вот и все, и ярость Деснейра была необузданной, хотя и бессильной, когда союзники объявили, что республика и империя Чарис совместно гарантируют независимость великого герцогства Силкия на вечные времена. И Стонар получил определенное удовольствие, наблюдая за реакцией Деснейра, когда император Марис узнал о планах Чариса углубить и расширить Сэлтарский канал, чтобы фактически позволить океанскому судоходству пересекать великое герцогство, никогда не касаясь деснейрского морского порта. Делфирак, вероятно, тоже был бы не в восторге от этой идеи.
