Тим шел по перрону, минуя людей и разные компании. Тетка-общественница в модной блестящей куртке из ткани-“металлик”, именуемая за это “курица в фольге”, яростно размахивая руками, выдавала инструкции стройотряду:

— Хватит вам двух презервативов! Средства механической защиты вообще — идеологически неверный путь, не наш метод! Мы, советские люди, с половыми заболеваниями и абортами должны бороться нравственностью и патриотизмом!

Студенты, конечно, не молчали. Из плотной толпы штормовок, платков, рюкзаков и курток долетало:

— С нравственностью понятно! Поясните по поводу патриотизма!

И кто-то — всегда же находится такой “кто-то”! — басил в спины, понимая, что его тут не вдруг заметишь:

— А лучше покажите, как его правильно натягивать!

Сержант Шкуренко миновал веселую толпу, поневоле улыбнувшись. На Земле его странная сонливость вроде как отступила, чему Тим, конечно же, радовался.

В зале воинских перевозок его уже встречал майор-комендант и назначенные взамен грузчиков два бойца, судя по трепетным взглядам, заинструктированные майором всклень.

— Товарищ майор, сержант Шкуренко, сопровождающий груз…

— Вольно, сержант. Есть хотите?

— Так точно!

— Вижу теперь, что вас вылечили. Сейчас боец в столовую проводит. Котлеты не берите, сегодня советую рыбу взять.

— Благодарю, товарищ майор!

— Вольно, без чинов… — майор кивнул на Тима своим бойцам:

— Вы у меня пример просили, так вот вам пример. Вы на выпуске все пищите, но лезете в “теплые” округа: Киевский, Одесский. А надо начинать свою службу с таких, как Туркестан, Забайкалье, Дальневосточный. Чтобы, пока молодой и относительно сильный, ошибаться в тех местах, где уже к ошибкам привыкли. Куда при заменах штрафников ссылают. А потом, ближе к пенсии, у вас в личном деле будут хорошие, правильные записи. И хороший шанс честно, без блата, перевестись в курортное место. Прибалтика там, Крым… Вот и получится нормальная честная офицерская карьера.

— Прошу разрешения, товарищ майор, но я срочник.

— Вы не курсант офицерского училища?

— Никак нет.

— Жаль! Очень жаль! Подумайте, я вам рекомендации дам хоть сейчас. Хотите в Рязань?

— Благодарю, товарищ майор, но я хочу не воевать, а строить.

Майор вздохнул:

— Опять, как хороший матерьял, так мимо нас. Но могу только пожелать удачи. Строители тоже ведь нужны.

Повернулся к своим бойцам:

— Так, бережно взяли, аккуратно понесли, в машину четко поставили. Парадный расчет на месте?

— Так точно, старшего лейтенанта Мощенко ждем.

— Сержант, вы пока обедайте, за вами пришлю бойца. Мы вас развезем по адресам, с вами наш офицер съездит… Мы их призывали, мы обязаны и вернуть.

— А Тожедуб из поселка, не отсюда.

— Вечером на поезд вас посадим, в Ярославле военкомат встретит, мы им уже отзванивали.

Сержант молча откозырял и пошел за провожатым в столовую: не на вокзале, где-то в городе. Провожатый по пути рассказывал: там-де лучше кормят. Платить вам не надо, у вас литер воинский, военкомат платит. А совет майор дал хороший, рыбу там лучше всего…

Вышли под сверкающим фасадом вокзала: где-то метр от стены сплошное остекление. На площади молодой, ретивый милиционер в ярко-белых ремнях поверх шинели охранял пахнущее бензином чучело Масленицы, чтоб его не сожгли вне графика. Поодаль на стене Тим увидал громадный плакат, оба края которого оказались обрезаны соседними домами. Плакат гласил: “путат — слуга Наро”. Тим подумал: не написать ли старинный плутовской роман: “О глупом купце Наро и хитроумном слуге его Путате”?

Тут они с провожатым прибыли в столовую, где их быстро и вполне вежливо, без обычного пренебрежения к бесплатным клиентам, покормили той самой рыбой, да так ловко, что Тима снова потянуло в сон. Только сейчас Тим не испугался: он после еды всегда спать хотел, а тут еще и по сырому марту побегал, неудивительно, что в тепле разморило.

Поглядел на часы: до возвращения за ним посыльного оставалось минут пятнадцать. Вместо чтобы ждать момента засыпания, Тим начал обдумывать свою фантазию. Например, что он может летать. Как тот Ариэль в романе Беляева. Ага, наверху-то ведь холодно. Как быть: одеваться в летные унты, треух собачьего меха — или тихо и низко летать? А вот сейчас надо попасть в Ярославль, там где-то рядом поселок, откуда Игорь призывался, как лететь? Вдоль железки, наверное, иначе с пути сбиться недолго…

Тим знал секрет: надо задать мозгу бытовые вопросы, привязанные к не бытовой ситуации. Мозг начинает решать эти вопросы и засыпает. Прошло всего полторы минуты, как Тим, прислонившийся к спинке лавки, ровно засопел. И прибежавший за ним посыльный, поглядев на безмятежный сон, позавидовал: сразу видно, служил человек по-взрослому. Засыпать в любой миг научился!

Однако, машина готова и семеро одного не ждут.

— Просыпайся, сержант! У нас готово все.

Тим поднялся, не думая, что говорить родственникам. Он успешно отстранял от себя эти мысли всю дорогу, осталось еще чуть-чуть перетерпеть. И с ним же еще офицер будет из военкомата, наверное, опытный…

Ладно, как-нибудь оно будет!

Сержант Шкуренко поправил форму. Здесь-то да, а вот в Ярославле…

В Ярославле еще не сошли снега. Тим подошел к автобазе, обратил внимание на непривычную чистоту окраинной улочки, практически — тупика, упиравшегося в болотину. Перед самой автобазой улочка расширялась до небольшой площади с выметенными дорожками, чистыми лавочками, всеми целыми фонарями.

Тим шагал, напевая:

— Пятая ударная, шестьсот сороковой

падают мысли, как зубы в унитаз.

Все-таки я выжил под чертовой горой,

но хрен туда я сунусь еще хотя бы раз…

Напротив самой автобазы, на фоне серого забора какого-то еще предприятия, стоял старинный грузовик, заботливо прикрытый навесом от непогоды. Блестели начищенные ручки, полированные рамки окон старой деревянной кабины, даже оковки кузова кто-то позаботился очистить от ржавчины и чем-то прозрачным покрыть ради блеска. Лаком, что ли?

Табличка вовсе древняя: “АМО”. Тим про такое читал только в учебнике истории, и то краем глаза. Первый автозавод, вроде бы. Еще до конвейерных гигантов.

Ну ладно, сержант, хватит время тянуть. Нечего сопли жевать, сделать уже, за чем пришел; Тим обернулся к проходной, откуда уже минуту рассматривал его дед-сторож в пухлом ватнике.

— Здравствуйте.

— И ты не хворай, военный. Ты на работу наниматься?

— Сочников Кирилл тут работает?

— Есть у нас такой. Что за дело к нему?

— Служил с братом жены его, тот просил кое-что передать.

— Эй, кликни там Кирюху, к нему посетитель… — дед-вахтер указал на лавку, где Тим устроился как мог, удобнее, сунув уши в поднятый воротник. Парадная форма у ПГшных войск — девичья погибель, но уши в ней мерзнут.

Прибежал невысокий парень:

— Кому че надо? Че тебе, солдатик?

— Игорь просил передать, — сказал Тим, выпрямившись и лениво потягиваясь, — чтобы ты к его сестре вежливей относился.

И ударил с левой руки, разворачиваясь всем телом, как Леня “Квадрат” учил досылать снаряды. Хлопок в челюсть прозвучал выстрелом пастушьего кнута; Кирюха подлетел на пол-пяди, запнулся и вытянулся в снегу во весь невеликий рост.

Сержант Шкуренко покачался на пятках, дождался, пока Сочников откроет глаза и ощупает челюсть.

— Вот емана…

— Емана будет, если не прислушаешься.

Дед-вахтер покачал головой:

— А что Игорь сам не пришел?

— Вам, видать, никто не сообщал… Ну и понятно, он же тут не работал.

— Он тут практику проходил после школы, на слесарке. Мы же все тут знакомые, его сестра с Кирюхой тут и сошлась. Так че с Игорем?

— Погиб Игорь. В частях Постоянной Готовности, при исполнении служебных обязанностей. Извиняй, отец, я подписку давал, не могу сказать больше. Мы в одном танке служили.

— Давно?

— С полгода. Я в госпиталь попал, три дня, как выпустили, да пока сюда приехал. А он… Вот.

— Нет, подожди, надо ж всем рассказать…

— Не надо всем рассказывать, отец. Я подписку давал. Я родне прах привез, они знают. В местный военкомат сходите, там все знают. Что разрешено, и вам расскажут. А мне лишнего лучше не говорить.

По правде говоря, Тим за подписку откровенно прятался. Если бы оно и открылось, думал Тим, всякий бы его в том оправдал. Тяжело приносить плохие вести. Спросят ведь: за что погиб, а как отвечать? Государственные интересы? Про них парторг скажет красиво, их специально этому учат.

Сам себе Тим на этот вопрос ответ имел, но такой ответ, что в слова не переложишь, а и переложишь, поймет совсем не каждый. Больно уж эфемерная штука — радуга.

Радуга над шпилями горкома, выше еще одна, и еще выше, чуть ухватить глазом — третья.

Утром радуги видны отовсюду: из порта, где Пламен принимал “Опытовый катер Т-99” у Матвея Григорьевича; из Вычислительного Центра, где Варен заступил на первую “взрослую” вахту математиком-программистом сетей связи; наконец, из невысокого домика биостанции на западной окраине города, где Айсен, сидя на уже заметно потертых досках крыльца, наскоро раскидал на детали верный “98К”, разложил все детали перед собой на белой ткани, и чистил-протирал по одной, откладывая с левой стороны на правую.

Краем уха Айсен слышал, как в клубе биостанции кто-то из новичков, сопя от старания, писал доклад к вечернему комсомольскому собранию, и сразу проговаривал вслух, вроде как репетировал.

— … По выражению Маркса: «Человек — животное политическое».

Кто-то возразил звонким голосом, девичьим:

— С чего вдруг Маркса, если всю жизнь считалось, что Аристотеля?

— Ты права. Давай дополним так: «Человек — животное политическое и с несовершенной памятью».

Вмешался мужской тенор:

— Аристотель — это бритый Маркс с плоскими ногтями.

Засмеялись. Айсен знал, что все там сидят за большим столом перед большими цветными фотографиями здешних героев.

Сначала те, с Опушки Динозавров. Разгильдяй Косин и аккуратист Остапов. Петька Климентенок, хорошо умел петь. Их сержант — почему-то Айсен так и не вспомнил фамилию — а еще тот молодой аспирант, Ярослав, что ли.

Потом те, кто попался под нож во время бунта. Комсорг строительного батальона — он, вроде как, пытался остановить своих, но почему-то не вынул вовремя оружия, и его истыкали то ли ножом, то ли игольчатым штыком, то ли шилом — хоронили в закрытом гробу. Айсен тогда, помнится, как раз на биостанцию оформлялся. На катере хорошо, а в лесу охотнику все-таки лучше…

Сегодня принесли новые фотографии. Третий батальон шестьсот сорокового танкового полка Постоянной Готовности: длинное название, и длинный список. Айсен подумал: неужели так во всех клубах Радуги? И еще подумал: как долго их будут помнить на самом деле?

Дедушка говорил: пока нету крови в земле, эта земля не твоя. Старая мудрость, которая по молодости всегда кажется смешной и больше ненужной…

Айсен дочистил остаток и принялся собирать маузер: неспешно, навек заученным порядком. Словно бы дед стоит, как обычно, за плечом и тихонько сопит кривой трубкой-“носогрейкой”…

А нет, вон из флигеля вопли. Там лабораторная работа по биофизике. Определяется потребление кислорода здешними чайками, и сильно ли такая величина отличается от земной птицы? Айсен усмехнулся. Чаек он героям наловил быстро. Живыми и неповрежденными, как просили. Чайка не очень умная птица. Варен, помнится, переводил какого-то английского автора, “что-то там Джонатан Ливингстон”, так те чайки по сравнению с обычными прямо академики, Одиссеи, Локи и Ходжи Насреддины в одном флаконе.

Судя по звяканью и шлепанью манжет, в лаборатории подгоняли стеклянную маску под птицу. Маска одна, птиц, как положено для статистики, шесть, чтобы получить минимальный набор измерений. Крайние отбросить, из четырех получить среднее. Но это потом, сперва на чайке надо закрепить маску, чтобы газ проходил только в счетчик, и чтобы птица не задохнулась. Потом засунуть птицу в аэродинамическую трубу… Тут у экспериментаторов, помнится, вышел затык: летать в трубе птицы категорически отказывались.

Попросили тогда Варена, тот через широкополосные каналы Вычислительного Центра достучался до земного Информатория, где заказал оригинальную английскую работу Такера, от шестьдесят восьмого года. Такер ацтекских чаек гонял и вроде бы попугаев. Так чертов буржуй додумался сажать птицу на сетку под напряжением… С высоковольтным трансформатором, проводами, газоанализатором — и все это навешено на аэродинамическую трубу местного аэроклуба! — установка для студенческой лабораторной превратилась в форменную “машину времени” из кино Гайдая. Айсен сделал несколько снимков и потом выслал домой, хвастаться…

Но вот звяканье-шлепанье стихло. С очень важной чайкой в клетке и наморднике студенты шумною толпою повалили на остановку автобуса, чтобы ехать в аэроклуб, к трубе. Айсен знал, что они вернутся к закату и минимум до полуночи будут оформлять результаты: “нет, а теперь перепишите действительно правильно!” — но, насколько якут смог понять по недолгому полугодию своей работы, так и выглядела нормальная студенческая жизнь.

Айсен поднялся, собрал инструменты и подкладную ткань, упаковал все в сумку. Подхватил винтовку и пошел ставить ее в пирамиду, мимо все так же сопящих над завтрашним докладом комсомольцев. От группки спорщиков отбился совсем юный пионер в зеленом костюме колониста. Он писал за угловым столиком, проговаривая про себя так, что Айсен слышал без малейшего к тому усилия:

— Наш городок небольшой… Наша секция любит Пастернака. Соседи с юга увлекаются Есениным. Из-за этого и происходят все наши драки на пограничной дороге…

Айсен усмехнулся. Драки, конечно… Три дня, как народный суд Радуги прекратил уголовное дело в отношении инженера-полярника Видикона Германенко, который ударил ножом радиста Семена Хрипунова в столовой зимовочной станции “Три Огня”. Потому что Семен в запале раскрыл инженеру интригу детективного романа, что Видикон читал. Ну, тот и не выдержал.

Айсен прошел в свою каморку, закрыл винтовку в пирамиде, накрутив на кодовом замочке очередное число. После бунта отношение к оружию резко поменялось. Больше огнестрел никто “просто так” не таскал и без присмотра не оставлял нигде.

Затем Айсен вышел в теплый закат. Жилье он выбрал недалеко от биостанции, и теперь никакого автобуса не ждал, а просто шагал по нагретому за весенний день асфальту. Пройдя улочку поменьше, обогнув каменную фишку пожарного гидранта, замаскированного под сельский колодец, Айсен свернул в проулок — небольшой, но такой же чистый, как весь город.