Проулок — небольшой, но такой же чистый, как весь город — Лося всегда восхищал: прирезать глазом не моргнут, а вот кровь потом начисто вытрут. Впрочем, когда изо всей медицины только гигиена, и эпидемии не где-то там в газетах, а прямо вот за северной заставой…
Рисковая публика собиралась в кабачке к вечеру. Сейчас под расписными тарелками, где три медведя делили вещи заколотого витязя, одиноко скучал тот самый Капитан.
— Разрешите?
— Садись, Лось, — Капитан узнал гостя от входа; может, еще и за дверью — по стуку каблуков на булыжной мостовой.
— Выпьешь?
— Немного.
— Я и сам чуть-чуть. Сейчас Янг подойдет. И… Рейвен сказала, поговорить надо.
— А почему тут, почему не на Ремнанте?
— По той же причине, что не на Земле. Нейтральная территория. Да и там, на Земле… Мало ли, что моему начальнику в голову придет. Государственные интересы дело такое… Государственное. Сам, наверное, уже понял?
Гость стянул берет, повесил на колышек. Пригубил стопку в полной тишине. По примеру собеседника, отодвинул ее на край стола.
Закусили горячим: румяными лепешками, начиненными рубленой говядиной. Прежде, чем Лось выдал обычную шутку: “До чего же мы, лоси, вкусные!” — по улице снова зашумели чьи-то шаги. В кабак протиснулся золотоволосый богатырь, одетый, пожалуй, легко для ранней весны: штаны-сандалии да жилетка поверх тонкой рубашки. По такому пренебрежению холодом Лось и Капитан легко узнали в пришельце Охотника. А по Рейвен, появившейся следом, оба поняли: здоровый мужик и есть этот самый…
— Таянг, — сказал мужик, протягивая руку.
Капитан пожал руку:
— Гусев Алексей.
— Лося знаю. Руби спрашивала, как ты тут.
— Нормально, — Лось не смутился. — Привет ей. Постараюсь вернуться, как дела позволят.
— Ну да, ты ж у нас теперь владелец шахты. Почти Шни, только маленький, — Таянг улыбнулся, но только губами, не глазами и не телом. Ждал, чем кончится главный разговор, понял Капитан и не стал далее тянуть:
— Привет, Рейвен. Ты хотела поговорить — я слушаю.
Лось и Таянг как по команде, уткнулись в тарелки — Лось в свою, а Таянг в Капитанову.
— Зашла поблагодарить, Стрелок. В себе разобралась, дыру на сердце закрыла, а все потому, что ты в обвинения не полез.
— Я вот удивляюсь, как ты меня одной рукой не прибила.
— Я Охотник с открытой аурой, водила банду. На истерики ни сил, ни времени не остается… Ты же сам знаешь!
— Выпьем за то, что разошлись миром?
Хлопнула дверь, вбежала Янг:
— Я опоздала, мам, прости! Тут же ни леталок, ни “шмеля” не протащишь. Все ножками, ножками.
— И еще Хоро украшала тебя полчаса, — Рейвен оглядела дочку, демонстративно прищурившись. — Как будто ты и так недостаточно хороша!
Янг повернулась на пятке. Ничем она особенным не украшалась. Легкие песочного цвета брюки, высокие ботинки. Пояс и навесные карманы. Золотистая блузка — в тон волос. Серьги всучить не позволила: она Охотник, мешаться будут, не дай гримм, зацепятся за что. Взяла только золотую шейную гривну с большим лиловым камнем, Хоро сказала: “фианит, стоит мелочь, зато к твоим глазам прямо идеально подходит”…
Но таково свойство людей счастливых, что Янг ничем не уступала ни грозной Рейвен в черно-красном, ни безмятежно-спокойному отцу, Таянгу.
Янг подошла к Стрелку и привычно оперлась подбородком на его плечо.
— Мы живые, так будем же жить! Ну вот сложилось так… — Янг махнула рукой. — Что теперь: всем плакать по углам, лишь бы посторонние люди про нас плохо не сказали?
— Хорошо, что хорошие люди существуют. — Здоровяк выпил стопочку, та в его ладони смотрелась форменным наперстком. — Плохо, что они плохо существуют. Иногда…
Капитан, он же Стрелок, собрал все стопки и снова отодвинул на край стола.
— Рейвен… — пожал плечами. — А, не буду говорить ничего, сама все знаешь. Охота на тебя никогда не закончится.
— Да, мы тут подумывали переехать, — сказала Рейвен. — Только не на Землю и не сюда. Говорили, в Квохорском лесу много странных зверей, а я, как-никак Охотник.
Охотник вбежал под горелое бревно ворот:
— Едут!
Хуторяне кинулись к западному выходу из селения — благо, ни те ворота, ни главные, после двух штурмов никто не чинил, никаких препятствий к бегству. В опустевшем селении остались кузнец — уцелевший в обоих предбывших штурмах, он снова отважился положиться на судьбу — да старшина охотников, который просто не мог бегать из-за распухшей ни с того, ни с сего ноги.
Волшебная повозка на этот раз подъехала к самым проваленным воротам, но внутрь не ломилась. Выскочившие из нее люди прежде всего вытаращились на остовы повозок, приведенных теми, первыми. Те, которые потом на хутор напали, все подожгли. От близко стоявших повозок загорелся и частокол хутора — ну, а тушить обычно в бою некогда и некому. От богатого, крепкого мехового хутора уцелело пять усадеб, кое-как подновленных и обнесенных грубыми стенками из остатков тех дворов, кому повезло меньше.
Правда, выжившим никто не помешал собрать остатки чародейных жезлов, но старшие запретили их лишний раз касаться. Если в мир возвращается колдовство, если под облаками видели настоящего дракона — а видели так много людей и в столь многих местах, что никак уже не сочтешь за выдумку! — чародейные вещи запросто могут оказаться проклятыми.
Решили дождаться тепла и отнести всю магическую добычу в Квохор, повергнуть к статуе Черного Козла — а там уже пусть боги разбираются, кому какая судьба.
Но приехали, видать, родичи или, скорее, хозяева тех, первых. Честно сказать, эти куда воспитаннее. Вышел из темно-зеленой коробки здоровенный муж, руки мало не до пола… Нет, просто очень длинные руки. Но жутко выглядит, жутко…
Заговорил, однако, на вполне разборчивом языке Квохора:
— Житель поселение, привет я.
Старшина охотников, опираясь на кузнеца, проковылял по грязной дорожке к воротам.
— Привет, путник. Что нужно тебе?
— Вор, грабитель ищу я. Наши вещи оно взять. Вот эти, — длинный махнул на ряд сгоревших грузовиков у осыпавшейся кучи головешек, где раньше стояла стена хутора.
— Кто сказать, где оно есть, награда быть.
Хуторяне переглянулись. Начало вроде бы нестрашное.
— Откуда вы, воины?
— Радуга поселение, восход-полуночь ехать, немало.
Длинный осторожно подошел поближе, достал большой белый лист — хуторяне видели такое в городе, у сборщиков на воротах. Называется “бумага”, на нем бывают знаки: кто вошел, что принес, какую пошлину дал.
Но здесь на “бумаге” оказались большие лица… Старшина и кузнец узнали их мгновенно, а пришлый здоровяк понял, что узнали, что видели раньше, и зачастил:
— Сказать, где они есть! Награда! Ткань! Зерно! Топор железо!
Старшина охотников сел на мокрое копченое крыльцо, только и уцелевшее от усадьбы Тохты. Тот хорошо умер, в бою отошел, с оружием…
— Сходи, принеси, — сказал он кузнецу. — У меня нога распухла, сам видишь.
И поглядел снизу вверх на гостя, хлопнул по бревну рядом:
— Присядь, расскажу.
Длинный сел, а люди его прекратили лазить по сгоревшим чудным возкам, собрались рядом, приготовились тоже внимательно слушать. Но часть их так и осталась поодаль, настороженно озираясь, держа эти свои смертные жезлы наготове… Старшина охотников видел точно такие жезлы на убитых.
И снова длинный чужак, в полинялой пятнами одежке — немало, должно быть, поскитался под весенними ливнями в поисках грабителей! — понял как-то, что видел староста такие вот штуки, узнает не по чужим рассказам.
— Они пришли ночью, — старшина, конечно, не стал говорить, что в полдень сами лесовики намеревались прийти резать находников. — Быстро убили стражу. Мы успели сбежать и отсиживались в лесу.
Длинный, видимо, понимал с пятого на десятое. Парень рядом с ним — точь-в-точь писарь городской стражи! — черкал палочкой по “бумаге”, и вот он понимал язык неплохо.
Врать старшина охотников не хотел. Не те силы. Пожалуй, от этих он бы и за стенами Квохора не спрятался, вдруг что.
— Но они тут ничего не жгли. Поставили свои повозки, а людей хотели взять под себя. Мы не могли сопротивляться: каждый имел такой вот… Жезл.
Хуторянин осторожно показал рукой на АКМ длинного.
— А на другой день пришли степняки.
— Кхаласар? — понимающе кивнул писарь.
— Нет, — хуторянин шумно выдохнул. — Только сам кхал и сотня-две кровных всадников. Мы тогда сидели в лесу. Кто оставался, рассказывали: кхал очень славный. Коса такая длинная, что приходилось возить на седле. Кто-то из… Тех, кого вы ищете… Указал на степняков жезлом, и они ускакали.
Пришел кузнец с мешком, но пока стоял молча, слушал тоже. Старшина охотников откашлялся, сплюнул.
— Через несколько дней степняки вернулись. Ночью. И с ними тоже пришел колдун, что умел убивать громом.
— Я тогда пробрался в селение, — пробасил кузнец. — И видел. Он без жезла, так: рукой указывал, и человек падал.
— Короткоствол, — буркнул писарь.
— Шаришь, Клетка.
— То известный колдун, — сказал кузнец. — Его называют Башалам-Хар. Он живет в клахасаре Дрого. Говорят, что знаменитый Звездный Календарь Ваэс Дотрак сделал именно он. Говорят, что он пророк и скачет с духами во время грозы. Думаю, то правда, ведь я сам видел, как он поражает громом.
— Коллега, — вздохнул Длинный. — С той стороны.
— Вот они тут все и подожгли. В бою. Но тела этих… — старшина указал пальцем на “бумагу” с рисунками, — степняки не убирали. И Башалам запретил им брать что-либо с убитых. Мы решили тоже его послушать. Собрали все чужие вещи и закопали в лесу. Ты не врал про награду?
— Врать нет. Зачем? Ты показать место мы?
— Лучше, — по жесту старшины охотников кузнец развязал мешок и вытряхнул на остатки крыльца сушеные головы, вполне узнаваемые. — Забирайте.
Длинный поднял ближнюю голову за волосы.
— Ба! Саид Гиреев, нашей дворничихи сын!
Плюнул в грязь и добавил снова на своем языке:
— Вот как точно не ждал встретиться… Воистину, жизнь — прыжок из пизды в могилу.
Положил сушеную голову. Вздохнул:
— А особо упорных приходится тащить.
Клетка зашуршал карандашом по бумаге. Уточнил:
— Сначала из пизды, потом в могилу?
Длинный махнул рукой:
— Негатив, Штурман, Косарь! Выдайте людям рулон брезента, мешок зерна и обменных топориков по числу голов!
Глянул в блокнот Клетки:
— Конь на один перегон? Как же, помню. Много ты уже написал. Получится не повесть, пожалуй — роман.
— Роман? — Мазуров перелистал томик. Отложил. — А как там, в исходной?
— В исходной истории рассказ, — Ефремов закрыл папку. — Пока это все о новостях культуры.
— А что там с американским фильмом про тот бой?
— Мы им предложение выслали, — главный идеолог устало прикрыл веки. — Пока молчат, обсуждают, наверное.
— … Наверное, русские узнали об этом из открытой печати, сэр. — Тед Сорренсен допил минеральную воду и налил еще.
— Подождите с фильмом, — Кеннеди потер лоб. — Генерал… Доложите подробно, что там произошло на самом деле. Генерал?
Генерал прошел к столу — тяжело ступая, опираясь на простецкую полированную трость. Молодцеватый лейтенант за его правым плечом быстро раскатал по столу небольшую карту.
Кертис Лемэй обвел взглядом собравшихся. Кеннеди, понятно. Макс Тейлор… Выскочка, но пусть. Остальные — штатские. Скорее всего, не поймут. Впрочем, это все неважно. Важно: чтобы поняли те, кто стоит за Кеннеди. Кто платит ему в партийную кассу. Кто проталкивает его в Белый Дом. Кого Кеннеди, в конце концов, обязан будет выслушать.
Генерал опустился в кресло, взял предупредительно поданный карандаш.
— Если кратко, джентльмены, то выход у нас один: Бомба. Или ее аналоги. На сухопутных фронтах нам ничего не светит. В лучшем случае, мы могли бы их сдерживать, но и то: одних русских. Без Альянса, без Китая.
— Генерал, мне докладывали, что нашим танкам очень мешал снег в прицелы.
— Сэр, Верховный главнокомандующий, сэр. Мне тоже докладывали. Докладывали, сэр, что в России бывает снег, и даже с ветром, и даже довольно часто. Практически половину года. Сэр, если наши танки и наши люди годны на что-то лишь в ясную погоду — зачем вообще расходовать на них средства, сэр?
— Вы, конечно, предлагаете положиться на авиацию и ракеты?
— В нашем батальоне четыре роты по четырнадцать armor’s, итого пятьдесят шесть. В русском батальоне три роты по десять tank’s, плюс танки командира и заместителя, итого тридцать два. И при таких исходных данных мы потеряли три роты из четырех в обычном встречном столкновении, на сравнительно ровном рельефе, где нет леса с пехотными PRG под каждым кустом, где нет авиаподдержки. Мне докладывали, что русская артиллерия просто не успела к бою, а если бы успела?
— Зато наша артиллерия…
— Ну, кого-то там они подожгли первыми залпами, — генерал постучал карандашом по карте. — Вот, смотрите, мы двигались лоб в лоб. Сейчас мы свели воедино все радиопереговоры, кое-что поняли. Снег на самом деле помешал нам их увидеть. И еще. Мы двигались в походной колонне, а kommi спускались в боевом порядке. И, сэр, они нарушили мир. Они первыми открыли огонь.
— Косвенное подтверждение этому, — Тед Сорренсен кивнул на госсекретаря, — что большевики первыми вышли на переговоры, предложили компенсацию.
— Вину они признали, но землю не вернули, — посопел генерал, пока собравшиеся рассматривали несложную карту и совсем уж простую схему на ней. — И наши подбитые танки утащили к себе. Все усилия по засекречиванию программы “ХМ” теперь в унитазе… Мы даже не знаем, каковы их потери.
— Ваша оценка?
— Мы опросили экипажи, понятно. Нанесли их ответы на карту. У нас получилось: подбито больше двадцати русских танков.
Мужчины переглянулись. Кеннеди протянул:
— Но у них в батальоне всего тридцать две машины. Потеряв две трети сил, никакой вменяемый командир вперед не пойдет… Предположим, большую часть потерь они понесли в ближнем бою, когда атаковали позиции “Лансов” и подвижный тыл. Но это значит, что еще до начала атаки у них имелось достаточно танков, чтобы выбрать именно эту самую атаку! А не бегство под прикрытием того же снега и, скажем, дымзавесы.
— Есть одно соображение, сэр, — генерал потер глаза, хотя на карту смотрел всего ничего. — По некоторым признакам, против нас вышли части Постоянной Готовности. А это фанатики. Отбор, постоянная накачка комиссарами. Отдельный комиссар в каждой роте, каково? Им на стрельбы денег не жалеют… Наши агенты на полигонах в Индонезии, где проще подобраться, наблюдали за такой частью Постоянной Готовности с русскими инструкторами. Первая неделя месяца — индивидуальное вождение. Вторая неделя — в составе роты. Третья неделя — в составе батальона. Четвертая неделя: полковое учение. В следующий месяц они все повторяют.
