В то же время за два предшествующих принятию "закона Димы Яковлева" десятилетия в США улетели свыше 60 тысяч российских сирот, в том числе с тяжёлыми заболеваниями. Только в 2011 году американские приёмные родители взяли из приютов 956 детей, в том числе 89 детей-инвалидов. Среди них были дети с синдромом Дауна и другими тяжелейшими аномалиями, требующими оперативного лечения за границей.
Но после принятия бесчеловечного закона тысячи детей не смогли уехать в новый дом и остались в интернатах. По этой причине, например, в Нижегородской области умер ребёнок с синдромом Дауна, которого планировали усыновить американцы. Российские врачи поздно обнаружили у ребёнка порок сердца, лечение которого могли обеспечить в Штатах. Наверняка много случаев остаются неизвестными широкой общественности по причине того, что никто из посторонних не знает, что происходит за высокими заборами тысяч подобных учреждений по всей стране. Часто в этих учреждениях процветает воровство администрации, насилие, прочие страшные злоупотребления. Контроль формально над ними есть, но опять же многое нивелируется российской специфической действительностью. Узнаем ли мы когда-нибудь с высокой степенью достоверности сколько могильных холмиков появилось благодаря жестокому закону?
На предложение Госдепа США всё же позволить, в виде гуманитарного жеста милосердия, приёмным родителям хотя бы забрать уже готовых к переезду за океан 259 детей-сирот, уполномоченный при президенте РФ по правам ребёнка Павел "Стаханов" цинично заявил о своём сочувствии к сиротам, отметив, что "закон не будет иметь обратной силы"...
Никто из принимавших столь жестокое решение политиков не захотел поставить себя хотя бы на минуту на место этих детей, ведь у них уже почти появились мамы и папы, но вместо путешествия к новому дому за малышей всё переиграли там на верху и оставили их в серых казённых стенах. Что будут думать эти люди, когда вырастут и получат российские паспорта, о власти, которая зачем-то оставила их в приюте, из которого их просто выпихнут во взрослую жизнь с тяжёлыми диагнозами, от которых они в ряд ли избавятся в отечественных детских домах. Если это называется патриотизмом, то пусть будет проклят такой людоедский патриотизм!
Сегодня ни один разумный человек не станет идеализировать американскую действительность. Но есть вещи, которые трудно отрицать, и которыми невозможно не восхищаться. Стремление тысяч американцев усыновлять детей из других стран невропатолог и детский врач в США Михаил Мирер объяснил национальной ментальностью. Он заметил, что в России новым родителям свойственно стесняться и скрывать от самого ребёнка и знакомых, что он из детдома, а в Америке этого не стыдятся. Многие из его окружения имеют приёмных детей: "из двадцати четырёх докторов, моих коллег, у семнадцати есть усыновлённые дети". Мирер рассказал, как пожилой врач-итальянец забрал девочку, от которой после родов отказалась мать, — она стала его десятым ребёнком
В Америке очень многие усыновляют детей. Усыновляют бедные и богатые, образованные и не очень. Более того, всегда есть большая очередь из тех, кто хочет усыновить. Люди усыновляют не по тому что чего-то хотят потом от приёмных детей, а потому, что не могут иначе. Это настолько нормально здесь, что усыновление, — такое же рутинное дело, как рождение своих. Большинство семей, которые усыновили, уже имеют своих детей.
Ежегодно граждане США усыновляют около 120 тысяч детей, многие из которых имеют серьезные проблемы со здоровьем: синдром Дауна, ВИЧ, детский церебральный паралич, туберкулез и т.д. Например, за 2010 год американцы усыновили 1082 ребенка с психофизическими нарушениями из России. Огромные усилия требуются для того, чтобы обеспечить таким детям должный уход и медицинское обслуживание, чтобы дать образование и помочь их социализации.
Но почему люди выбирают заведомо трудный путь, что движет ими? Детских домов, в привычном для нас понимании, в США нет, имеются только временные приюты, в которых дети находятся некоторое время до определения их в приемную семью. Так как за сиротами выстраивается очередь, то многие ищут возможности усыновить ребёнка за рубежом.
В целом для усыновления благоприятна сама морально-нравственная обстановка в США, особенно это касается широко распространённого среди американцев признания традиционных христианских ценностей, милосердия и заботы о ближнем. Люди с ограниченными возможностями в Америке являются полноправными членами общества, созданы все условия для того, чтобы сгладить различия между ними и здоровыми людьми. В США сведены к минимуму отчуждение и изоляция, с которой такие люди сталкиваются, например, в России и некоторых других странах.
В Америке потенциальные родители могут не бояться остаться один на один с решением проблем их приемного ребенка, нуждающегося в особом уходе. Агентства по усыновлению и различные организации активно помогают будущим родителям: проводят специальные занятия, предоставляют им всю важную и необходимую информацию, специальное оборудование.
Под наблюдением целой команды специалистов (как правило эти люди действуют в качестве волонтёров или их работу оплачивает государство и различные некоммерческие фонды) ребенок успешно проходит важные жизненные этапы, он учится справляться с трудностями, обзаводится друзьями, добивается успехов, ведет полноценную жизнь здорового человека. Изменяя жизнь одного ребенка, родители чувствуют, что делают огромный вклад в изменение всего мира. Это не просто воспитание ребенка, это выполнение большой человеческой миссии. Такими родителями обычно руководят высокие гуманистические идеи и оптимизм: вера в то, что они смогут поставить ребенка на ноги (ведь с американским уровнем медицины можно добиться результатов, немыслимых для развивающихся стран) или просто сделать его счастливее.
Не было бы никакой олимпийской чемпионки Джессики Лонг, международного общественного деятеля, а была бы несчастная затюканная Таня Кириллова, прозябающая на нищенской пенсии по инвалидности (если бы дожила до совершеннолетия) без всяких перспектив в жизни, не случись в её жизни чуда в лице приёмных родителей Стивена и Элизабет Лонг, у которых, с кстати, четверо родных детей и ещё один приёмный сын, также из России...У нас очень любят в последнее время ставить памятники святым царям и князьям. Но вы спокойно можете увидеть обычных святых наших современников, отправившись в Техас, там в небольшом городке живёт обычная семья, которая усыновила двух мальчиков с тяжелейшим диагнозом врождённый даунизм. В России то же есть подвижники, но их к сожалению, пока не так много. Многие наши люди пока заняты тем, как их семьям выжить в тяжёлой экономической ситуации. Некоторые наши соотечественники и хотели бы по доброте душевной помочь, да боятся взваливать на себя дополнительный груз ответственности. А техасцы не испугались и сумели окружить этих детей такой любовью, что выросли двое счастливых молодых людей, сумевших найти своё достойное место в жизни. Конечно, и в России есть такие добрые самоотверженные люди, но из них не спешат делать героев нации и пример для подражания (они же не чемпионы по смешанным единоборствам).
Актер Алексей Серебряков в интервью независимому блоггеру Юрию Дудю рассказал, что он и его жена успели усыновить двоих детей. Это произошло ещё до принятия жестокого закона. "Но я, очень сожалею, что с того момента, как мы переехали в Канаду, благодаря закону, принятому Госдумой, мы не можем больше усыновить никого. Потому что моя жена гражданка Канады", — сказал актер. На вопрос Дудя, является ли "закон Димы Яковлева" "законом подлецов", Серебяков ответил: "Это "закон мерзавцев". Это даже не подлецы, это мерзавцы".
Самое пикантное в этой ситуации то, что большинство из принимавших закон депутатов имеют двойное гражданство, или являются резидентами США, западноевропейских стран. Или у них в Штатах (во Франции, Германии) учатся дети, большую часть времени проживают семьи. Там у них недвижимость, бизнес — будущее. А здесь, в России, у таких "патриотов" — только кормушка. И такие законы они принимают чисто из конъюнктурных соображений, и ещё, наверное, потому, что им наплевать на судьбу несчатных сирот, — "пусть загибаются уроды в скотских условиях...".
Глава 205 "Пепел, мопс и миллиард"
Талантливый по исполнению и одновременно полный мрачной философии барельеф на фасаде крематория на несколько минут приковал к себе взор писателя. Работа неизвестного художника завораживала. Она изображала семью в момент наивысшего горя, когда вдова и дети стоят над умершим мужем и отцом. Жутковатая сцена была проникнута гнетущим ожиданием момента, когда тело покойника будет отправлено в огонь печи. Ты невольно начинал сопереживать этой неизвестной тебе семье и ожидать с ними события, которое вот-вот случится и которое ты лично никогда не увидишь. Но ты всё равно будто чувствовал бесконечный ужас и тоску этих людей, и уже с этим ощущением входил внутрь ужасного здания.
В центре траурного зала уже стоял гроб. Самый дешёвый из тех, что имелись в похоронном бюро при местной больнице. В нём лежал человек с незнакомым Лирину худым лицом, на котором толстым слоем лежал оплаченный писателем грим. Костюм и ботинки покойника тоже были приобретены за его счёт. И он был единственным, кто пришёл проститься с этим человеком. После очень короткой церемонии гроб накрыли крышкой. И гроб поехал. Вероятно, прямиком в печь. Как на конвейере. Такова Москва — город живущий в невероятном темпе. В роддоме: родился, запеленали, маме отдали — следующий! Женишься — за тобой опять очередь — уже зовут: "следующий!". Умер — тоже очередь, следующий!
Через сорок минут Антон Павлович вышел на улицу, остановился через десяток шагов, словно ожидая кого-то задержавшегося внутри. Поднял воротник, поёжился на промозглом воздухе. Поднял глаза в свинцовое серое московское небо, куда сейчас поднимается пепел человека, назвавшегося зачем-то его отцом....
В пакете, который достался Лирину от кремированного "отца" в качестве наследства, помимо нехитрого набора вещей, оказались две сшитые между собой толстые тетради с потёртыми обложками и пожелтевшими от времени страницами. Из одной, — стоило писателю взять её в руки и бегло перелистать, — выпал бланк с гербом СССР пожелтевшего от времени командировочного предписания, датированного первыми неделями января 1948 года: "Комитет по государственным сталинским премиям при Совете министров СССР. Командировочное удостоверение на Михоэлса Соломона Михайловича. Пункт отправления: Москва. Пункт назначения: Минск. Цель: отбор кандидатов по линии Союза театральных деятелей СССР для награждения Сталинской премией. Срок командировки: с 7 по 14 января 1948 года".
К писателю подошёл какой-то человек и подчёркнуто вежливо спросил:
— Вы Антон Павлович Лирин?
— Да.
— С вами хочет поговорить бывшая жена президента Крымова...Машина здесь — мужчина указал Лирину на шикарный лимузин неподалёку. Но когда они подошли, шофёр предложил ему сесть не на заднее сиденье, как полагается, а впереди рядом с собой, и сразу же надеть медицинскую маску и перчатки. Оказалось, просторный задний диван занимала миниатюрная собачка в платьице — любимый мопс хозяйки. Водитель завёл нажатием кнопки двигатель, включил радиоприёмник, попутно пояснив, что возил хозяйкиного питомца в салон на педикюр. В это время по радио в выпуске новостей передали, что президент страны Николай Крымов решил не ограничиваться военной поддержкой сирийского народа в его борьбе с мировым терроризмом, и распорядился срочно оказать помощь руководству Сирии в один миллиард долларов.
Глава 206 "Святая обитель"
Этот небольшой женской монастырь располагался в нескольких часах езда от города. Матушка-игуменья была женщиной очень энергичной и заражала неутомимостью, энтузиазмом и неиссякаемым оптимизмом три десятка монахинь. Возрождать обитель ей на первых порах пришлось фактически в одиночку из руин. Сто лет назад тут уже стоял монастырь, но его постигла та же участь, что и тысячи других храмов по всей Руси. Однако трудности настоятельницу не пугали, самым важным для неё было то, что место намоленое, а с божьей помощью никакое дело начинать не страшно.
С ранней молитвы и до полуночи, когда матушка последней отправлялась в свою келью, она поспевала везде и для всех была примером неиссякаемой духовной силы. Всё тут держалось на ней! В свои 45 лет настоятельница могла дать фору любой двадцатилетней мирянке.
Конечно, не всё было так просто, случались и у неё моменты отчаяния, когда хотелось опустить руки, ведь жизнь в монастыре далеко не сахар. Епархия отпускала на обитель очень скудное финансирование, ручеёк пожертвований тоже не мог покрыть и половину текущих нужд крохотной обители. Вокруг-то лишь бывшие колхозы а ныне загибающиеся деревеньки, народ в которых бедствовал и спивался.
Правда в пяти километрах от монастыря ещё в девяностые появился элитный дачный посёлок с солидными коттеджами, собственными магазинами, оборудованным речным пляжем и развлекательным центром. Туда на лето из города съезжались богатые отдыхающие с семьями. Но у дачников имелся свой храм, куда они несли свои пожертвования — белокаменный, с богатой утварью, выстроенный именитым архитектором, батюшка приезжал на службу из города на дорогом внедорожнике.
Вот и приходилось монахиням крутиться самим, чтобы с божьей помощью выжить. Сёстры держали солидное подсобное хозяйство. Благодаря большой распорядительности игуменьи, талантам и трудолюбию послушниц монастырь разводил домашний скот, имелась своя пекарня и маслобойня, столярная и иконописная мастерские; даже устроили богадельню для беспомощных одиноких старух из окрестных сёл. Тяжёлый ежедневный труд с побудками до рассвета и отбоем далеко за полночь, молитвы, да посты — жизнь 30 монашек была посуровей солдатской и даже лагерной. Далеко не всякий крепкий мужик выдержал бы дольше месяца такую каторгу и скорей всего дал бы дёру. А хрупким на вид "сёстрам Христовым" всё было не в тягость, а даже в радость, ибо все они приняли постриг добровольно, по велению сердца из огромной любви к Богу и святым его. Любовь к Богу, к Христу, служение Добру и любви к ближнему стала для них наслаждением и счастьем — гораздо большим, чем любые земные удовольствия... Корысть же, то есть приоритет тела и сознания над душой и любоќвью давно потеряли в глазах бывших мирянок какую-либо ценность.
Местное население на первых порах с большим недоверием отнеслось к пришлым людям, были даже попытки вредить монахиням. Но постепенно доброта и искренность новых соседей растопили лёд отчуждения. Едва встав на ноги "святая коммуна" стала предлагать небольшой заработок сельчанам, чтобы поддержать их (правда платили за работу монастырские немного; и деньги на руки местным мужикам, — среди которых преобладали запойные алкаши, — не выдавали — только жёнам), но народ всё равно от безысходности готов был молиться на благодетельниц. Среди послушниц нашлись недавние медработники и учителя (единственный на всю округу фельдшерский пункт и школу закрыли ещё в начале нулевых в рамках программы "оптимизации" государственных расходов для неперспективных сёл). Но благодаря монастырю в депрессивном умирающем районе снова затеплилась жизнь, начал меняться к лучшему нравственный климат, люди поверили, что всё ещё может как-то образоваться к лучшему, словно замаячил свет в конце туннеля...
