Лизерль.
— Хм?
У нас есть ответ. Мы думаем.
— Скажите мне.
Стандартная модель предсказывает, что облако фотино должно содержаться внутри термоядерного ядра, в пределах десяти процентов от общего диаметра Солнца. Верно? Но, согласно наилучшему соответствию, которое мы получили с вашими данными...
— Продолжайте, Киван.
На самом деле значительная плотность фотино наблюдается до тридцати процентов диаметра. В три раза больше, чем в модели; почти треть от...
— Лета. — Она посмотрела вниз. Сердце Солнца все еще мирно сияло чередующимися оттенками розового и голубого. — Это, должно быть, означает, что термоядерное ядро заполнено фотино.
Даже через грубую телеметрическую связь с червоточиной она могла расслышать тревогу в его голосе. — Температура в центре сильно упала, Лизерль. На самом деле...
— На самом деле, — тихо сказала она, — возможно, процессы термоядерного синтеза уже полностью прекратились. Не так ли, Киван? Возможно, ядро Солнца уже погасло, как задушенное пламя.
Да. Лизерль, больше всего меня беспокоит то, что никто здесь не может придумать механизм естественного образования такого облака фотино...
— Каков прогноз жизненного цикла? Сколько времени осталось жить Солнцу?
На этот раз без колебаний. — Ноль.
Сначала это грубое слово не имело никакого смысла. — Что?
Ноль в масштабах, о которых мы говорим, - временных масштабах, измеряемых миллиардами лет. На практике нам остается, возможно, от одного до десяти миллионов лет. Лизерль, это ничто с космической точки зрения.
— Знаю. Но это связано с предсказаниями Суперэта, не так ли? Данные, которые они собрали с помощью "цепочки червоточин" Майкла Пула.
Да.
— Киван, вы не должны слишком расстраиваться. Пять миллионов лет — это в пятьдесят раз больше продолжительности человеческой истории на данный момент...
Может быть. — Голос Кивана зазвучал жестче, как будто он лично возмущался старением Солнца. — Но у меня есть дети. Я надеюсь, что через пять миллионов лет у меня все еще будут живы потомки. Черт возьми, я надеюсь, что сам все еще буду разумным. Почему нет? Прошло всего пять мегалет; мы вышли из средневековья, Лизерль.
Она заглянула глубоко в сердце Солнца, подсознательно пытаясь задействовать больше своих функций. У нее были органы чувств, позволяющие улавливать призрачные оттенки потоков нейтрино и фотино, и если бы она просто — достаточно — постаралась, то смогла бы разглядеть само облако темной материи.
— Мне придется копнуть глубже, — пробормотала она.
Что?
— Я сказала, что иду глубже. Я хочу выяснить, что там внизу. В ядре.
Лизерль...
— Давайте, Киван. Избавьте меня от предупреждений об осторожности. Вы не можете сказать мне, что Суперэт вложил в меня так много до сих пор только для того, чтобы заставить меня вернуться обратно, прямо в чертову фотосферу.
Вы уже достигли поразительного.
— И я могу достичь гораздо большего. Я ухожу, Киван. Как и было задумано. Я хочу увидеть, что именно потушило наше Солнце. — Или, с беспокойством подумала она, кто.
Скоулз колебался. — Правда в том, что вы всего лишь эксперимент, Лизерль. Черт возьми, мы даже не знали, с какими условиями вы там столкнетесь.
— Так что я не буду торопиться. Вы можете переделать меня по ходу дела. У меня есть все время в мире.
Я буду следовать за отскакивающими фотонами. Возможно, мне потребуется миллион лет, чтобы добраться до центра. Но я собираюсь добраться туда.
Лизерль, Суперэт хочет, чтобы вы продолжали. Но - вы должны это выслушать - он готов рискнуть тем, что вы не вернетесь. Ваше путешествие может быть односторонним, Лизерль. Вы понимаете? Лизерль?
Она отключилась от шепчущего, отдаленного голоса и уставилась в океанические глубины Солнца.
ЧАСТЬ II
Траектория: Подобная времени
8
Обхватив ногами ветку дерева капок, Мастер стрел поднял свой лук в сторону небесного купола. Натянутая тетива врезалась в твердую плоть его трех средних пальцев, а сам лук вызывал ощущение тяжести, мощи. Стрела балансировала в его руке, легкая, совершенная.
Голая, безволосая кожа Мастера была скользкой от напряжения во время восхождения. Здесь он был близко к вершине навеса, и щелчки, шорохи, трели и кашель приближающегося вечера раздавались отовсюду в огромном слое жизни вокруг него. Где-то группа обезьян-ревунов заявляла о своих территориальных претензиях, их жуткие, почти хоровые вопли то усиливались, то затихали.
Он отпустил тетиву лука.
Стрела со свистом взмыла в воздух, и направляющая леска, которую она буксировала, распустилась мимо лица Мастера легчайшим дуновением ветерка.
Он услышал треск в ветвях в нескольких ярдах от себя, когда стрела вернулась обратно. Но леска не упала; Мастеру удалось зацепить ее за верхнюю ветку капока.
Он перекинул лук через плечо, подобрал колчан и стал карабкаться по ветвям, его босые ноги легко находили опору на покрытой мхом коре. Он нашел стрелу в куче мха на стыке ствола баньяна с веткой. Работая быстро и эффективно, Мастер стрел распутал веревку у себя на поясе и прикрепил ее к леске; веревка, сплетенная его дочерью из волокон лианы, была толщиной с его палец, и, действуя на ощупь, Мастер обнаружил, что веревка тяжелая и завязать ее непросто.
Когда веревка была надежно закреплена, он стал тянуть за направляющую леску. Веревка заскользила вверх сквозь слои листьев. Вскоре Мастер протянул ее вокруг ветки наверху. Он потянул за веревку; невидимая ветка капока немного подалась, но хватка была более чем достаточной, чтобы выдержать его тяжесть.
Он отсоединил направляющую леску и обмотал ее вокруг талии. Он прикрепил к веревке две металлические рукоятки. К каждой рукоятке было присоединено стремя, и Мастер вставил в них свои ноги. Стоя и перенеся тяжесть тела на одно стремя, он передвинул другое на несколько футов вверх. Затем приподнялся и передвинул другое стремя выше первого. Таким образом, Мастер плавно поднялся сквозь оставшиеся слои навеса. Рукоятки легко скользили по веревке вверх, но храповики не позволяли им сдвинуться вниз. Одна из рукояток немного болталась — он подозревал, что она изношена, — но оставалась достаточно надежной.
Пробираясь сквозь слои зелени к небу, Мастер расслабился в знакомом ритме простого упражнения, наслаждаясь ощущением жара в суставах, когда его мышцы работали. Тяжелый пояс на его талии с карманами для инструментов и еды мягко врезался в кожу; он едва замечал лук и колчан, перекинутые через плечо.
Рукояти, веревки и стремена принадлежали Мастеру стрел по меньшей мере двадцать лет. Они были одним из самых ценных его владений: от них зависела его жизнь, и они были почти незаменимы. Жители леса умели делать веревки, луки и краску для лица, но у них просто не было сырья для изготовления захватов и стремян — или, если уж на то пошло, ножей, очков и многих других необходимых повседневных предметов. Даже старик Уваров, катающийся по лесной подстилке в своем кресле, признавал это.
Чтобы получить свой набор альпинистского снаряжения, молодой Мастер стрел обменялся с нижними людьми.
Он провел много дней, собирая лесные продукты: фрукты, мясо птиц, чаши с соком копайферы. Он сложил свои товары в один из огромных шлюзов, установленных в глубине леса. Он сообщил о своих потребностях нижним людям с помощью тщательно продуманной серии царапин, сделанных острием его ножа на покрытой шрамами поверхности шлюза.
Когда он вернулся в шлюз на следующий день, там лежало альпинистское снаряжение, которое он хотел, сверкающее новизной и аккуратно разложенное. Лесных товаров не было и в помине.
Лесной народ полагался на артефакты нижних людей, чтобы выжить. Но точно так же Мастер стрел часто думал, что, возможно, нижним людям нужна лесная пища, чтобы выжить. Возможно, там, внизу, под лесом, было темно, они были отрезаны от света; возможно, нижние люди не могли выращивать себе пищу самостоятельно. Мастер вздрогнул; ему внезапно представилось племя ночных существ с огромными глазами, крадущихся, как лори, по безжизненным, вечно темным уровням у него под ногами.
Он добрался до верха своей веревки. Ветвь, через которую она была переброшена, насчитывала в толщину всего пару ладоней, но держалась достаточно прочно. Гнездо древесного стрижа — шар из коры и перьев, склеенный слюной, — прилепилось сбоку к ветви, укрывая его единственное яйцо.
Он выбрал ветвь потолще и уселся на нее, обхватив ногами место соединения со стволом. Он аккуратно положил свой лук и колчан рядом с собой, надежно закрепив их. Он достал из-за пояса немного сушеного мяса и принялся жевать жесткую соленую мякоть, осматриваясь по сторонам.
Теперь он подобрался вплотную к верхушке дерева капок. Несколько последних ветвей огромного дерева вырисовывались силуэтами на фоне темнеющего небесного свода над ним, их гроздья коричневатых листьев шелестели.
Массив кроны была, возможно, ярдах в тридцати ниже небесного купола, но этот единственный гигантский капок возвышался над остальными, его верхние ветви почти касались неба. Вечерняя темнота делала этот верхний мир почти таким же темным, как лесная подстилка далеко внизу. Но Мастер знал толк в капоке; в конце концов, он взбирался на него большую часть своих восьмидесяти лет.
Он был на вершине мира. Вдалеке по небу пронеслась птица, ее цвета казались яркими всплесками на фоне угасающего света. За небесным куполом проступали звезды. Ветви капока были густой, спутанной массой под ним, скрывая его огромный ствол. Семена — кусочки пушистого пуха — плавали повсюду, листья наполнялись последними лучами дневного света. В десяти ярдах под кроной дерева лес представлял собой волнистый ковер, плотный слой зелени, с приближением ночи становившийся маслянисто-черным, который простирался до горизонта, упираясь в стены самого небесного купола.
Гарри Уваров отправил Мастера стрел сюда, чтобы осмотреть небо. Поэтому Мастер поднял лицо.
Было заманчиво протянуть руку и посмотреть, сможет ли он дотронуться до неба.
Конечно, он не мог сделать это — небесный купол по-прежнему находился по меньшей мере в двадцати футах над ним, но было бы достаточно легко пустить стрелу и посмотреть, как она ударит по невидимой крыше.
Небо не изменилось. Звезды были тонкой, нерегулярной россыпью, едва нарушавшей глубокую пустоту неба. Большинство звезд были тусклыми красными точками света, похожими на капли крови, которые часто было трудно разглядеть.
Уваров никогда раньше не проявлял интереса к звездам; теперь, внезапно, он приказал Мастеру залезть на деревья, сказав ему, что небо должно быть усеяно звездами, белыми, желтыми и синими. Что ж, он был совершенно неправ.
Мастер чувствовал, что старый Уваров был важен: драгоценен, как талисман. Но с годами его слова и повеления казались все более иррациональными.
Мастер искал небесные узоры, знакомые ему с детства. Там были три звезды одинаковой яркости, расположенные аккуратным рядом; там был знакомый круг звезд, в котором доминировал яркий алый отблеск.
Ничего не изменилось в небе над ним, в звездах за куполом. Мастер даже не знал, что Уваров ожидал от него найти.
Он забрался на самую верхушку капокового дерева, чтобы между ним и голым небом был приятный слой зелени. Затем он привязал себя к стволу веревочной петлей, положил голову на руку как на подушку и стал ждать сна.
Вибрирующий вой клаксона эхом отразился от домов, пустых улиц, небесных стен.
Морроу проснулся сразу.
Какое-то мгновение он лежал в постели, уставившись в свет без видимых источников, заливавший потолок над ним.
По крайней мере, проснуться было легко. Иногда по утрам клаксон не звучал — он был таким же несовершенным и подверженным поломкам, как и любое другое оборудование в мире, но в те дни Морроу обнаружил, что его глаза открываются вовремя, как обычно. Он представлял свой мозг как изношенную древнюю вещь, на поверхности которой отпечатались бороздки привычки. Он просыпался каждый день в одно и то же время.
Точно так же, как делал это последние пять столетий.
Он с трудом спустил ноги со своего тюфяка и встал. Он начал обдумывать предстоящую смену. Сегодня ему предстояла беседа с планировщиком Милпитасом — еще одна беседа, подумал он, — и почувствовал, как у него упало сердце.
Он подошел к окну и помахал руками взад-вперед, чтобы немного улучшить кровообращение в верхней части тела. Из своего дома здесь, на второй палубе, Морроу мог разглядеть сквозь открытый многослойный настил некоторые детали третьей палубы внизу; он смотрел вниз на дома, фабрики, офисы и — возвышающиеся над всеми остальными зданиями — внушительные выступы храмов планировщиков, разбросанные по разделенным уровням подобно массивным облакам. За зданиями и улицами возвышались стены мира: листы металла, ребристые для прочности. И над всем этим простиралось многоуровневое небо, крышка из балок и панелей, ограждающая и давящая.
Он выполнял свои утренние ритуалы — умывался, брил лицо и кожу головы, ел какую-нибудь скучную пищу с высоким содержанием клетчатки. Он надел свои самые чистые рабочие брюки стандартного образца. Затем он отправился на встречу с планировщиком Милпитасом.
Сообщество занимало две палубы, вторую и третью. Жилые палубы были расположены в соответствии с круговой геометрией, в виде секторов и сегментов, отделенных друг от друга дорогами, очерчивающими хорды и радиусы. Четвертая палуба, уровень под третьей, была доступна, но необитаема; Суперэт давным-давно постановил использовать ее в качестве источника сырья. И был еще один уровень выше, называемый палубой номер один, который также был необитаем, но служил другим целям.
Морроу понятия не имел, что находится над первой палубой или под четвертой. Планировщики не поощряли любопытство.
Когда он пересекал палубу, вокруг было мало людей. Он, конечно, шел пешком; мир был всего в милю шириной, поэтому почти всегда было достаточно пеших прогулок или езды на велосипеде. Морроу жил в сегменте 2, непрестижном участке палубы рядом с внешним корпусом. Храм находился в секторе 3 — почти диаметрально противоположном, но близко к центру палубы. Морроу смог сократить радиальные проходы, миновав сектор 5, и пройти почти прямо к храму.
Большая часть сектора 4 все еще была известна как Пул-парк — Морроу слышал, что это название закрепилось за ним с момента запуска корабля. Впрочем, сейчас в нем не было ничего похожего на парк. Морроу не спешил пораньше добраться к Милпитасу и медленно шел мимо рядов бедных, похожих на лачуги жилищ и лавок. На лавках были написаны имена их владельцев и названия их товаров, а также грубые, яркие изображения того, что можно было приобрести внутри. Тут и там, между стенами магазинов за выживание боролись сорняки и полевые цветы. Он миновал пару роботов-ремонтников: низко подвешенные тележки, оснащенные щетками и совками, с трудом пробирались по изношенным улицам.
