Нанотехнологические манипуляции с этим процессом упростили бессмертие.
Это также упростило конструирование Лизерль.
Лизерль изучала это, рассеянно почесывая свои обитаемые, искусственно созданные руки. Она все еще не знала почему.
С мальчиком по имени Мэтью, из своего класса, она отправилась в путешествие вдаль от дома — впервые без родителей. Они полетели на флиттере к берегу, где она играла ребенком, двенадцатью днями ранее. Она нашла разрушенный пирс, где обнаружила мидии. Место казалось менее ярким — менее волшебным — и она почувствовала грустную ностальгию по утрате свежести своих детских чувств.
Но были и другие компенсации. Ее тело было сильным, гибким, а солнечный свет был подобен теплому маслу на ее коже. Она бегала и плавала, наслаждаясь блеском насыщенного озоном воздуха в легких. Они с Мэтью притворно боролись и гонялись в полосе прибоя, карабкаясь друг на друга, как молодые обезьяны — как дети, подумала она, но не совсем с полной невинностью....
С приближением заката они позволили флиттеру вернуть их в дом. Они договорились встретиться на следующий день, возможно, еще куда-нибудь съездить. Мэтью легко поцеловал ее в губы, когда они расставались.
В ту ночь она почти не могла заснуть. Она лежала в темноте своей комнаты, запах соли все еще ощущался в ее ноздрях, образ Мэтью был жив в ее сознании. Ее тело, казалось, пульсировало от горячей крови, от ее бесконечного, непрекращающегося роста.
На следующий день — ей исполнилось шестнадцать — Лизерль быстро встала. Она никогда не чувствовала себя такой живой; ее кожа все еще светилась от соли и солнечного света на берегу, и внутри нее было горячее напряжение, боль глубоко в животе, стеснение.
Когда она добралась до отсека для флиттеров перед домом, Мэтью ждал ее. Он стоял спиной, и слабый солнечный свет заставлял светиться тонкие волоски у основания его шеи.
Он повернулся к ней лицом.
Он неуверенно потянулся к ней, затем позволил своим рукам опуститься по бокам. Казалось, он не знал, что сказать; его поза неуловимо изменилась, плечи слегка опустились; на глазах он начинал стесняться ее.
Она была выше его. Заметно старше. Она внезапно осознала все еще детскую округлость его лица, неловкость его манер. Мысль о прикосновении к нему — воспоминание о ее лихорадочных ночных снах — казалась абсурдной, невозможно юношеской.
Она почувствовала, как напряглись мышцы на ее шее; ей показалось, что она вот-вот закричит. Мэтью, казалось, отодвинулся от нее, как будто она смотрела на него через туннель.
И снова трудящиеся наноботы — проклятая, непрекращающаяся нанотехнологическая инфекция ее организма — отняли часть ее жизни.
На этот раз, однако, было слишком тяжело вынести это.
— Почему? Почему? — Ей хотелось выкрикнуть оскорбления в адрес своей матери — причинить ей боль.
Филлида никогда не выглядела такой старой. Ее кожа, казалось, туго обтягивала кости лица, морщины были глубокими. — Мне жаль, — сказала она. — Поверь мне. Когда мы — Джордж и я — вызвались добровольцами на эту программу, мы знали, что это будет больно. Но мы и представить себе не могли, насколько сильно. Ни у кого из нас раньше не было детей. Возможно, если бы они у нас были, мы смогли бы предвидеть, каково это будет.
— Я урод — абсурдный эксперимент, — кричала Лизерль. — Конструкт. Почему вы сделали меня человеком? Почему не каким-нибудь бесчувственным животным? Почему не виртуалом?
— О, ты должна была быть человеком. Как можно человечнее... — Филлида, казалось, пришла к какому-то решению. — Я надеялась подарить тебе еще несколько дней нормальной жизни, прежде чем это закончится. Ты, казалось, обрела немного счастья...
— По частям, — с горечью сказала Лизерль. — Это не жизнь, Филлида. Это гротеск.
— Знаю. Прости, любовь моя. Пойдем со мной.
— Куда?
— На улицу. В сад. Я хочу тебе кое-что показать.
Подозрительная, враждебная Лизерль позволила матери взять ее за руку, но заставила свои пальцы лежать безжизненными, холодными в теплой ладони Филлиды.
Была середина утра. Солнечный свет заливал сад; цветы — белые и желтые — тянулись к небу.
Лизерль огляделась; сад был пуст. — Что я должна была увидеть?
Филлида торжественно указала вверх.
Лизерль запрокинула голову, прикрывая глаза от света. Небо представляло собой обжигающе-голубой купол, отмеченный только высоким шлейфом пара и огнями жилых домов.
— Нет. — Филлида мягко отвела руку Лизерль от ее лица и, обхватив ее подбородок, повернула ее лицо, как цветок, к Солнцу.
Свет звезды, казалось, наполнил ее голову. Ослепленная, она опустила глаза и уставилась на Филлиду сквозь пелену размытых изображений на сетчатке.
Солнце. Конечно...
Киван Скоулз сказал: — Черт возьми, Лизерль, вам придется ответить должным образом. Все и так достаточно сложно без...
— Я знаю. Мне жаль. Кстати, как вы себя чувствуете?
Я? Я в порядке. Но вряд ли дело в этом, не так ли? А теперь давайте, Лизерль, здешняя команда на меня наседает; давайте пройдем тесты.
— Вы хотите сказать, что я здесь не для того, чтобы развлекаться?
Скоулз, говоривший из своего безопасного обиталища далеко за пределами фотосферы, не ответил.
— Да. Тесты. Хорошо, сначала электромагнитные. — Она настроила свой сенсориум. — Я погружена во тьму, — сухо сказала она. — На всех частотах очень мало свободного излучения — возможно, рентгеновское свечение фотосферы; это немного похоже на вечернее небо. И...
Мы знаем, что системы функционируют. Мне нужно знать, что вы видите, что вы чувствуете.
— Что я чувствую?
Она раскинула руки и поплыла назад по "воздуху" пещеры. Огромные конвективные ячейки сталкивались и сливались, как живые существа, киты в этом иллюзорном море газа.
— Я вижу конвекционные фонтаны, — сказала она. — Заполненную ими пещеру.
Она перевернулась на живот, так что теперь скользила лицом вниз, обозревая плазменное море под собой. Она открыла глаза, меняя режим восприятия. Конвективные соты отошли на задний план ее ощущений, и на первый план вышли трубки магнитного потока, затвердевающие в воздухе; за ними конвективный узор представлял собой схематичную рамку, наложенную друг на друга. Каждая из трубок была шириной в сотню ярдов, каналы прорезали воздух; они были длиной в тысячи миль и заполняли воздух вокруг нее, вплоть до моря плазмы.
Лизерль погрузилась в трубку; она почувствовала покалывание от повышенной магнитной силы. Ее стенки пронеслись мимо нее, грациозно изгибаясь. — Это чудесно, — сказала она. — Я внутри трубки с магнитным потоком. Это огромный туннель; он похож на ярмарочный аттракцион. Я могла бы пройти по этому пути вокруг Солнца.
Может быть. Я не знаю, нужна ли нам поэзия, Лизерль. Киван Скоулз заколебался, а когда заговорил снова, его голос звучал строго ободряюще, как будто его проинструктировали быть с ней милым. Мы рады, что вы чувствуете себя... э-э... счастливой, Лизерль.
— Мое новое "я". Может быть. Что ж, это было улучшение по сравнению со старым; вы должны признать это.
Да. Я хочу, чтобы вы вспомнили о загрузке. Вы можете это сделать?
— Загрузка? А что?
Бросьте, Лизерль. Очевидно, это еще один тест.
— Тест чего?
Ваших отслеживаемых функций. Мы хотим знать, работают ли...
— Мои функции. Вы имеете в виду мою память.
...Да. У него хватило такта изобразить смущение. Вспомните, Лизерль. Вы можете вспомнить?
Загрузка...
Это был ее девяностый день, ее девяностый физический год. Она была невероятно слаба — не могла даже ходить, или есть сама, или умываться.
Они перевезли ее в обиталище поближе к Солнцу. Они чуть не опоздали с загрузкой; у них был случай, когда инфекция каким-то образом проникла к ней и поселилась в легких, едва не убив ее.
Она хотела умереть.
Физически она была самым старым человеком в системе. Она чувствовала себя так, словно находилась под водой: она едва могла что-либо ощущать, пробовать на вкус или видеть, как будто была заключена в какую-то мертвящую, вязкую жидкость. И она знала, что ее разум отказывал.
Это произошло так быстро, что она почувствовала это. Это было похоже на ужасный обратный ход ее ускоренного детства. Каждый день она просыпалась с новым уменьшением своей личности. Она боялась засыпать, но не могла избежать этого.
Она не могла вынести унижения от этого. Все остальные были бессмертны и молоды; и технология антивозрастной терапии, которая сделала их такими, использовалась, чтобы убить Лизерль. Она ненавидела тех, кто поставил ее в такое положение.
Ее мать навестила ее в последний раз за несколько дней до загрузки. Лизерль с трудом узнала Филлиду — эту молодую плачущую женщину, всего на несколько месяцев постаревшую с тех пор, как она подняла свою малышку к Солнцу.
Лизерль прокляла ее, отослала прочь.
Наконец, ее, лежащую в постели, перенесли в загрузочную камеру в центре обиталища.
Вы помните, Лизерль? Это было... непрерывно?
— ...Нет.
Это был сенсорный взрыв.
В одно мгновение она снова стала молодой, все ее чувства были живыми и отчетливыми. Ее зрение было острым, слух — невероятно точным. И медленно, очень медленно она начала осознавать новые чувства — чувства, превосходящие человеческие. Она могла видеть тусклое инфракрасное свечение животов и голов людей, работающих вокруг оболочки ее собственного покинутого тела, блеск рентгеновских фотонов из солнечной фотосферы, просачивающихся сквозь защитную оболочку обиталища.
Она сохранила свои человеческие воспоминания, но они качественно отличались от того опыта, который она накапливала сейчас. Ограниченные, частичные, субъективные, неидеально записанные: как выцветающие картины, подумала она.
...За исключением, возможно, того единственного золотого дня на пляже.
Она изучала оболочку своего тела. Теперь оно было почти заметно разрушающимся, пустым...
— Помню, — сказала она Кивану Скоулзу. — Да, я помню.
Теперь флюоресцентная трубка изгибалась вправо; и, следуя за ней, она осознала, что следует по спиральной траектории. Она позволила себе расслабиться в движении и наблюдала за пещерным миром, за поворотом трубки вокруг нее. Трубки потока, соседствующие с ее собственной, тоже скрутились в спирали, поняла она; она следовала за одной нитью в жгуте из скрученных вместе трубок потока.
Лизерль, что происходит? Мы видим, что ваша траектория быстро меняется.
— Я в порядке. Запуталась в жгуте, вот и все...
Лизерль, вам следует убираться оттуда...
Она позволила трубке повернуть себя кругом. — Почему? Это весело.
Может быть. Но вам не стоит выходить на поверхность; мы обеспокоены стабильностью червоточины...
Лизерль вздохнула и позволила себе замедлиться. — О, черт возьми, с вами просто неинтересно. Я бы с удовольствием прорвалась сквозь солнечное пятно. Какой отличный способ умереть.
Мы еще не закончили с тестами, Лизерль.
— Что вы хотите, чтобы я сделала?
Еще один...
— Просто скажите мне.
Проведите полную самопроверку, Лизерль. Всего на несколько минут... отбросьте виртуальные конструкции.
Она заколебалась. — Почему? Системы, очевидно, функционируют в соответствии со спецификациями.
Лизерль, вам не нужно усложнять мне задачу. Скоулз, похоже, оправдывался. Это стандартный набор тестов для любого ИИ, который...
— Ладно, черт возьми.
Она закрыла глаза и внезапным, импульсивным усилием воли позволила своему виртуальному образу себя — иллюзии человеческого тела вокруг нее — рассыпаться.
Это было похоже на пробуждение от сна: мягкого, уютного сна детства, пробуждение, чтобы обнаружить себя погребенной в машине, грубой конструкции из болтов, шнуров и шестеренок.
Она рассматривала себя.
Четырехгранный интерфейс червоточины был подвешен в теле Солнца. Разреженный, обжигающе горячий газ конвективной зоны вливался в его четыре треугольные грани, так что поверхность раздела была окружена скульптурой из струящегося газа, цветком, динамично вырезанным из плоти Солнца, почти скрывающим саму поверхность раздела. Она знала, что солнечное вещество перекачивалось через червоточину ко второму интерфейсу на орбите вокруг Солнца; газы конвективной зоны выходили, сверкая, из дрейфующего тетраэдра, превращая его во второе миниатюрное Солнце, вокруг которого могли группироваться людские обиталища.
Откачивая газ и тепло, которое он переносил, интерфейс охлаждал сам себя, позволяя себе выжить — с его драгоценным, хрупким грузом хранилищ данных...
Хранилищ, которые поддерживали осознание Лизерль самой себя.
Она проверяла себя на многих уровнях одновременно.
На физическом уровне она изучала четкие матрицы данных, их смещение, объединение. И на это накладывалась логическая структура хранения данных и путей доступа, которые представляли компоненты ее разума.
Хорошо... хорошо, Лизерль. Вы присылаете нам хорошие данные. Как вы себя чувствуете?
— Вы продолжаете спрашивать меня об этом, черт возьми. Я чувствую...
Улучшенной...
Больше не запертой в одной точке, в коробке из костей за глазами, сделанными из желе.
Что привело ее в сознание? Это была способность осознавать, что происходит в ее сознании и в окружающем мире, и что происходило в прошлом.
По любым тестам она была более сознательной, чем любой другой человек, потому что у нее было больше механизмов сознания.
Она была в высшей степени сознательной — самым сознательным человеком, который когда-либо жил.
Если, с беспокойством подумала она, она все еще была человеком.
Хорошо. Хорошо. Ладно, Лизерль. Нам нужно поработать.
Она позволила своему сознанию еще раз воплотиться в виртуально-человеческую форму. Ее восприятие немедленно упростилось. Видеть явно человеческими глазами было утешительно... и все же, как она думала, ограничивало.
Возможно, пройдет совсем немного времени, прежде чем она почувствует, что готова отказаться даже от этого последнего остатка человечности. И что потом?
Лизерль?
— Слышу вас.
Она повернулась лицом к ядру.
— У этого есть цель, Лизерль, — сказала ее мать. — Оправдание. Ты не просто эксперимент. У тебя есть миссия. — Она махнула рукой на раскинувшиеся дружелюбные здания, из которых состоял дом. — Большинство людей здесь, особенно дети, ничего о тебе не знают. У них есть работа, цели — своя жизнь, которой они должны следовать. Но они здесь ради тебя.
