Но Регине было все равно.
Она сидела в задней части телеги с Картумандуа, завернутая в кукуллус, сгорбившись, прижимая к животу трех матрон. Она не разговаривала, не играла в игры и неохотно ела. Она даже не боялась, несмотря на постоянные мрачные предупреждения Северуса об опасности, исходящей от бакаудов. Эти странники, наводнившие сельскую местность, были беженцами из разрушенных городов и вилл, или остатками варварских вторжений, или даже бывшими солдатами, покинувшими свои посты. Бакауды были симптомами медленного распада общества провинции, и все они должны были восприниматься как угроза.
Она спала столько, сколько могла, хотя ее дремота прерывалась тряской телеги. По ночам она лежала на набитых соломой тюфяках, а иногда просто на одеялах и плащах, разбросанных по земляному полу, слушая пьяную возню Северуса с Картумандуа. Иногда она бодрствовала всю ночь, пока не наступал рассвет. По крайней мере, она была одна в темноте. И если бы она оставалась бодрствовать, у нее было бы больше шансов забыться сном во время дневных невзгод.
Но когда она засыпала, каждый раз, просыпаясь, была разочарована возвращением в эту неуютную реальность, бесконечным, бессмысленным, прямым, как стрела, дорожным покрытием и тем фактом, что теперь она была одна, одна, если не считать матрон — и, возможно, ее матери, которая бросила ее, чтобы отправиться в Рим.
* * *
Наконец они приблизились к городу, окруженному стеной. Город был расположен у реки, на равнине, усеянной фермерскими хозяйствами. За городом круто поднимался склон холма с россыпью зданий по бокам и на вершине.
Городская стена была по меньшей мере в два раза выше Регины. Она была облицована квадратными плитками из серого сланца, но местами плитки сгнили или были содраны, обнажив сердцевину из больших бетонных блоков, перемежающихся слоями плоского красного кирпича. Конечно, рядом с великой северной Стеной она была карликом.
Они подошли к воротам, массивному сооружению с двумя цилиндрическими башнями, увенчанными зубцами. Там было два больших входа, через которые проходила дорога, и два боковых прохода поменьше, очевидно, предназначенных для людей. Но боковые проходы были завалены щебнем, а одна из больших арок обрушилась.
Перед воротами стоял мужчина, преграждая им путь. На нем были остатки солдатских доспехов — полоски потускневшего металла, удерживаемые на груди кожаными лентами со множеством заплаток. Он был вооружен — но всего лишь, как это ни комично, чем-то похожим на железную косу фермера. Северус вел переговоры. Как бывшему солдату, ему было проще поддерживать контакт с привратником, и они делились скучными, непонятными деталями назначений, званий и обязанностей.
Со стен наблюдали другие мужчины, вооруженные мечами и луками. Они задумчиво смотрели на Регину и Карту. Регина сидела, сгорбившись под своим плащом, пытаясь казаться бесформенной и незначительной.
Старому солдату или нет, Северусу пришлось заплатить пошлину, чтобы его впустили в город, на что он громко ворчал. Телега с грохотом въехала в ворота, подпрыгивая на обломках. Стена была достаточно толстой, чтобы ворота представляли собой нечто вроде туннеля, и стук лошадиных копыт отдавался коротким эхом.
Когда они снова вышли на свет, то оказались внутри города, но первым впечатлением Регины была зелень. По бокам от дороги почти каждый клочок земли был обработан, отдан под сады и огороды. Бродили животные: овцы, козы, куры, даже свинья копалась на разбитом участке дороги. Суетились люди, взрослые и дети ходили или бегали повсюду, все они были одеты в простые шерстяные туники и плащи. Стоял сильный запах животных, готовящейся пищи и еще более густая вонь, лежащая в основе всего этого, — вонь сточных вод.
Это совсем не было похоже на город. Это был кусочек сельской местности, отрезанный стеной. Но тут и там из зелени вырисовывались более величественные сооружения — арки, колонны, и к небу поднимались струйки дыма.
Под управлением Северуса телега осторожно двинулась вперед сквозь толпу.
Карта прошептала Регине: — Ну что ж, мы прибыли. Ты знаешь, где находишься? — Когда Регина не ответила, она спросила: — Тебе вообще все равно?
— Веруламиум, — огрызнулась Регина. — Я не глупая.
Карта улыбнулась. — Но я бы назвала его Верламионом. Это был город катувеллаунов, моего народа. В те дни, когда мы сражались с самим Цезарем, под командованием нашего великого короля Цимбелина...
— Я все это знаю. Итак, ты вернулась домой.
— Да. — Карта наклонилась и посмотрела ей в лицо. — Но это мой дом, — сказала она. — Теперь я не рабыня.
— Я должна быть твоей рабыней, Картумандуа?
— Нет. Но ты здесь гостья. Ты должна это помнить.
Регина отвернулась, не желая быть с Картой, не желая быть здесь, в Веруламиуме, не желая быть нигде. Но даже она была впечатлена, когда телега остановилась у большого городского дома, расположенного на углу двух пересекающихся улиц. Центральный двор был окаймлен открытой галереей, обрамленной тонкими колоннами. В самом дворе стояла небольшая хижина, которая могла быть сторожкой привратника, но она была заколочена досками. Имелись некоторые признаки ветхости, но выкрашенные в белый цвет стены и крытые красной черепицей крыши в основном были целы.
Из зданий вышли три человека. Мужчина и женщина постарше были одеты похоже, в простые шерстяные туники, но мужчина помоложе был одет в более яркие цвета. Женщина, как оказалось, была служанкой по имени Марина. Она помогла Северусу снять сбрую с лошадей и отвела их в маленькую конюшню за пределами главного комплекса.
— Марина — служанка, но не рабыня, — прошептала Карта на ухо Регине. — Помни об этом.
Пожилой мужчина, сияя, обнял Карту. Но Северуса он, казалось, избегал. Он повернулся к Регине и вежливо поклонился. — Картумандуа написала и рассказала мне все о тебе. Тебе очень рады в нашем доме. Я дядя Карты — брат ее матери. Меня зовут Караузий... — Он был невысоким, коренастым мужчиной, ниже, чем Карта, с большими мозолистыми руками фермера. У него был темный цвет лица, как у Карты, глубокие карие глаза и широкие черты лица, хотя в его аккуратно подстриженных черных волосах пробивалась седина, а его широкий нос был приплюснутым и кривым, как будто его сломали.
— А это мой сын. Его зовут Аматор.
Юноше было около восемнадцати. Его туника была короткой и экстравагантно раскрашенной, и он сколол ее на одном плече серебряной брошью, оставляя другое плечо открытым. У него был фамильный колорит, и черты его лица, такие же широкие и резкие, как у Карты или ее дяди, нельзя было назвать красивыми. Но когда он молча поклонился Регине, его взгляд был напряженным.
Она почувствовала, как что-то шевельнулось внутри нее: что-то теплое, даже волнующее — и все же с оттенком страха и отвращения, которые она впервые испытала, столкнувшись с пьяной похотью Септимия. Она отвернулась, смущенная. Она чувствовала, что взгляд юноши следит за ней.
Пока Карта, Северус и остальные разгружали телегу, Караузий отвел ее в комнату, где ей предстояло спать. Пол в ней был выложен простой плиткой, а стены выкрашены в зеленый цвет. К ужасу Регины, здесь стояли две лежанки, а также небольшие шкафы и сундуки. — Я буду жить с Картой?
— Ну, нет, — неловко сказал он, — Карта и, ммм, Северус захотят быть вместе. Я освободил для них еще одну комнату, где крыша не так уж плоха... Ты поселишься с Мариной.
— Со служанкой?
Он напрягся. — Марина хорошая женщина, она чистоплотная и тихая. Я уверен, что с тобой все будет хорошо. — Он заколебался. — Послушай, Карта рассказала мне, что произошло. Я знаю, что все было сложно.
— Я благодарна тебе за гостеприимство...
Он махнул рукой. — Это не имеет значения. Я попрошу Марину переночевать в другом месте, просто ненадолго, пока ты не освоишься. Возможно, даже на кухне. Она добрая душа и не будет возражать... Ты можешь немного побыть в комнате одна. Как, это годится?
Она сделала шаг в комнату. — Спасибо.
— Не хочешь отдохнуть? Если тебе нужно принять ванну...
— Нет.
— Когда придет время есть...
— Могу я поесть здесь? У себя в комнате?
Караузий, казалось, опешил, но широко развел руками. — Не понимаю, почему бы и нет. Позже я пришлю Карту поговорить с тобой.
— Да. Все будет хорошо... — Она закрыла дверь за добрым маленьким человечком и с облегчением отступила в темноту и тишину.
Она свернулась калачиком на одной из лежанок — той, которая пахла поменьше, — и спала до тех пор, пока не пришла Карта с маленькой миской воды, чтобы постирать и почистить одежду.
* * *
В тот первый день она вышла только для того, чтобы воспользоваться туалетом в маленькой баньке. Карта принесла ей еду, мягко напомнив, что она может поесть в кругу семьи. Регина поднялась с лежанки только для того, чтобы установить свой ларариум, просто импровизированное маленькое святилище в пустом шкафу, в центре которого угрюмо и молча стояли три матроны. Она зажгла свечу рядом с ними и дала им кусочки своей еды и разбавленное вино, которое подавалось к ней.
Они не будут баловать ее вечно.
На второй день Карта силой вывела Регину из комнаты и медленно провела ее по двору, показывая планировку дома.
— Здесь у нас триклиний... — Это было латинское слово, обозначающее "столовую", происходящее от ложа, которое тянулось по трем сторонам комнаты. Мозаичный пол был цел, а расписные узоры на стенах, имитирующие колонны и проблески сказочных садов, были чистыми и опрятными, хотя и выглядели выцветшими. В одном углу комплекса находилась еще более просторная комната, но она была загромождена низкими столиками и кухонными принадлежностями, горшками, сковородками и грудами посуды и столовых приборов; к одной стене был прислонен ряд амфор на узком основании. — Это была приемная, — сказала Карта немного задумчиво. — Теперь это кухня. Там даже был пол с подогревом, но Караузий говорит, что заставить рабочих поддерживать его в рабочем состоянии просто невозможно. В любом случае, при приготовлении пищи в ней достаточно тепло. И, знаешь, внутренний двор выходит на юг; летом это настоящая ловушка для солнца...
По двум оставшимся сторонам двора располагались отдельные комнаты, небольшая баня и узкая лестница, ведущая вниз, к семейному алтарю. Дом был великолепным, хотя и не таким величественным, как вилла ее родителей. Но, очевидно, он знавал лучшие времена. Многие комнаты были заколочены, а в одной виднелись следы пожара.
Пока они шли, она увидела вспышку цвета, гибкое движение на дальней стороне двора. Это был юноша, Аматор. Он следил за ними, наблюдая за ней своим тяжелым, влажным взглядом.
Регина удалилась в свою комнату, как только смогла уйти от Карты.
На третий день раздался стук в дверь. Она открыла ее, ожидая, что снова появится Карта. Это был Караузий. Он улыбнулся ей, сложив руки на животе. — Можно мне войти?
— Я...
Прежде чем она успела воспротивиться, он шагнул в дверной проем. Он оглядел комнату, ее маленькие стопки одежды и личных вещей и уважительно кивнул на ее ларариум. — Мне ужасно жаль, моя дорогая, но, боюсь, Марине нужно вернуть ее комнату. Вряд ли ей удобно спать на кухне. И, кроме того, на ней нет чистой одежды.
— Хорошо, — отрезала Регина и села на лежанке, скрестив руки на груди. — Впусти служанку обратно. Я буду спать на кухне. Или в конюшне с лошадьми.
— Ну, это абсурд. — Он присел перед ней на корточки, черты его лица смягчились в полумраке. — Мы только хотим, чтобы ты чувствовала себя желанной. Добро пожаловать и оставайся в безопасности.
— Я не хочу быть здесь. Я не хочу быть с вами.
Он выглядел обиженным. — Тогда где ты хочешь быть?
— В Риме, — сказала она. — С моей матерью.
Он вздохнул. — Но в Галлии полно варваров, моя дорогая. Не думаю, что кто-то собирается ехать в Рим в ближайшее время. По крайней мере, пока все не уляжется. А пока, — чуть более резко, — возможно, пришло время извлечь из этого максимум пользы.
Она рассмеялась над ним. — Что лучше? Лучшего нет. Я застряла здесь, в этой дыре. И...
— Но эта дыра — все, что доступно, — сказал он ровным, но твердым голосом. — Теперь послушай меня.
— Не так давно я, моя жена и мой сын, все мы были слугами, как Марина. Мы работали на вилле недалеко от городских стен. Когда начались неприятности, владельцам стало трудно. Они были расточительны и не хотели прекращать свои траты, даже когда их сбережения иссякли. Они пытались продать нас — продать всех нас, чтобы мы работали на ферме, — но мы не были рабами. В конце концов владельцы сбежали, забрав с виллы все ценное — деньги, драгоценности, керамику, даже большую часть мебели. Но они бросили здания и землю. И нас.
— И вот мы взялись за дело. Мы сами начали обрабатывать землю. Мы пригласили наших родственников и друзей жить на фермах. Вскоре у нас появились излишки, которые мы привезли в город, чтобы купить товары для себя. Это было всего три урожая назад.
— После второго года мы накопили достаточно, чтобы иметь возможность купить этот дом у владельца, отчаянно пытающегося сбежать в Лондиниум. Хотя нашей виллой по-прежнему управляют посторонние, внутри стен нам безопаснее.
— Мы хорошо поработали. В стенах города осталось всего десять таких домов, и из них три пустуют. Без сомнения, все уляжется, когда император справится со своими проблемами. Но тем временем мы будем делать то, что мы, катувеллауны, делали всегда. Мы будем усердно работать, будем поддерживать друг друга, и у нас все получится.
Он встал. — Ты даже не катувеллаунка. Но Карта привела тебя сюда. Я приглашаю тебя стать частью этой семьи, этого сообщества. Тебе придется много работать, потому что мы все должны работать. Если да, то пожалуйста. Если нет — что ж, мы даже не можем позволить себе нанять еще одну служанку. Ты должна это понять. — Он стоял над ней, ожидая.
Наконец она сказала: — Кухня.
— Что?
— Я бы хотела пойти на кухню. Пожалуйста.
Он казался озадаченным. Но он сказал: — Очень хорошо. — Он протянул руку.
Марина работала на кухне, готовила обед для семьи. Стоял насыщенный запах рыбного соуса, который Марина смешивала с салатом из бобов и фруктов. Это была флегматичная, жизнерадостная на вид женщина лет тридцати. Ее каштановые волосы были собраны сзади в простой пучок. Она улыбнулась Регине, очевидно, не обидевшись на эту незнакомку, которая так долго занимала ее комнату.
Регина огляделась. К стенам над великолепными выцветшими картинами были прикреплены полки; на них громоздились ступки, дуршлаги, прессы для сыра, мензурки, кувшины, блюда и чаши из металла, стекла и керамики. В амфорах, прислоненных к стенам, согласно надписям, когда-то хранились оливковое масло, финики, инжир, рыбный соус и восточные специи. Теперь, после значительного ремонта, в них содержались орехи, пшеница, ячмень, овес, а также мясо животных и рыбы, соленое, маринованное или копченое.
Печи не было, но посреди мозаичного пола был устроен очаг, а в потолке грубо вырезан дымоход. Сегодня огонь не горел, но краска на потолке и верхних стенах была покрыта пятнами сажи. Многие фрагменты мозаики потрескались или обуглились от высокой температуры. Над обугленным участком была установлена решетка, а над ней на цепи висел большой котел. Регина разглядела, что на мозаике была изображена девушка, стройная и бледная, окруженная прыгающими дельфинами.
