Война не столько закончилась, сколько выдохлась. Подобно Объединителю, человечество потерпело поражение из-за огромных масштабов арены и, обессиленное, вернулось в свою родную Галактику — хотя реликты были брошены на произвол судьбы вдали от дома. Долгое единство Третьей целостности было утрачено.
— Но мы не вернулись к полной фрагментации, не совсем, — сказал Рит. — Сейчас в человеческой политике начала появляться новая сила: бессмертные.
Бессмертные были в рядах человечества почти со времен Майкла Пула. Некоторые из них были спроектированы так, чтобы быть именно такими, людьми или даже нелюдьми, а другие были детьми спроектированных. Конечно, никто из них не был по-настоящему "бессмертным"; просто они не могли предвидеть время, когда умрут. Они появлялись и умирали в своих собственных медленных поколениях, подгруппа человечества, которая считала свои жизни десятками тысячелетий или более.
Враждебность смертного человечества к этим бессмертным была неумолимой. Это сплачивало бессмертных вместе, объединяя их для общей защиты — даже если, зачастую, во взаимной ненависти. Но они всегда зависели от массы человечества. Бессмертные или нет, они все еще были людьми; если бы остальная часть человечества была уничтожена, было действительно сомнительно, что бессмертные смогли бы выжить долго. Итак, хотя их взгляд на мир сильно отличался от взгляда смертных, бессмертные нуждались в своих недолговечных родственниках.
Бессмертные больше наслаждались долгим днем Коалиции. Стабильность и централизованный контроль были тем, к чему они стремились превыше всего. Для них крах Коалиции и последовавшие за ним бурлящие эпохи бифуркации были катастрофой.
Когда, спустя двести тысяч лет после времен Майкла Пула, буря внегалактической войны, наконец, утихла, бессмертные решили, что с них хватит. В этот момент человеческой раздробленности и слабости они начали действовать. Они приступили к объединению разрозненных остатков человечества в новую целостность — Четвертую, — которую они назвали Содружеством.
Новое Содружество ползло по израненным звездам. Это был медленный процесс. Ко времени Алии с момента основания Содружества прошло триста тысяч лет; было замечательной мыслью, что великий проект Четвертой целостности уже занял большую часть истории человечества. Но бессмертные были терпеливы.
А тем временем они начали программу, направленную на то, чтобы поделиться своим долголетием с как можно большим количеством смертных. Даже это было посвящено интересам самих бессмертных — ибо, каково бы ни было их происхождение среди многочисленных подвидов человечества, новые бессмертные быстро унаследовали бы ценности и заботы тех, кто организовал их появление.
Рит был полон энтузиазма. — Это действительно замечательное видение, Алия. Бессмертные — не элита. Они делают нас похожими на себя, даря нам в дар свою невообразимо долгую жизнь...
Но этот холодный расчет отталкивал Алию. Это было так, как если бы холодный поцелуй бессмертного превратил смертную в одну из них, заставив ее заразиться их долгими нечеловеческими перспективами. Это была чума не-смерти, с беспокойством подумала она.
Рит вздохнул: — И они задумали еще один грандиозный проект. В сердце Содружества бессмертные начали строить Трансцендентность. Бессмертная мечта о новой форме человеческой жизни, высшей форме — улучшении всех нас, достигнутом благодаря новому единству. Сон, чудесный сон!..
Алия снова повернулась к резервуару свидетельствования, установленному на случайный момент шестого десятка Пула, трехмерный фрагмент, вырезанный из его четырехмерной жизни. Как странно, что она оказалась таким образом объединена с Майклом Пулом — он в самом начале великого приключения человечества, а она, возможно, в его конце. Но она не была уникальной. В принципе, согласно предписанию Трансцендентности, каждый человеческий ребенок должен участвовать в свидетельствовании о прошлом.
Странным фактом было то, что для большей части человечества деятельность свидетельствующих и более широкая программа Искупления, на которую намекал Рит, были наиболее заметным проявлением амбиций зарождающейся Трансцендентности. Но теперь Алия подумала, как странно, что Трансцендентные, стремясь к будущему, должны быть так одержимы прошлым.
Она попыталась выразить это Риту.
— Искупление — это воля Трансцендентности, — сказал он безапелляционно. — Итак, чтобы понять Трансцендентность, ты должна понять Искупление.
— Но какое это имеет значение? Майкл Пул никогда не знал, что я наблюдала за ним всю его жизнь.
— Это, безусловно, имеет значение для нас, не так ли? Единственная альтернатива знанию — не знать, игнорировать все страдания запятнанных кровью поколений, которые предшествовали нам. Разве это не принизило бы нас?
— Не знаю, — честно сказала Алия.
— У нас есть время обсудить это позже. — Он встал. — Это был насыщенный разговор. Ты дала мне много пищи для размышлений, Алия.
— Я? Но ты учитель.
Он улыбнулся. — Я продолжаю говорить тебе. Мудрость, которая тебе нужна, находится внутри тебя, а не во мне. И я думаю, ты очень хорошо учишься находить эту мудрость... Ты чувствуешь, что готова ко второму выводу?
Она глубоко вздохнула. — Давай сделаем это.
— Тогда завтра мы совершим новый выход на сушу.
После того, как он ушел, она лениво пропустила проекцию резервуара вперед.
Там был Пул, карабкающийся по этому странному рифу из сломанных механизмов. Разгоряченный, грязный, он казался обеспокоенным, взволнованным; казалось, он пытался дотянуться до чего-то или кого-то.
А затем он повернулся и посмотрел вверх, из резервуара, прямо в глаза Алии.
Она ахнула. Хлопнула в ладоши, и резервуар свидетельствования очистился. Изображение Пула исчезло, этот суровый обвиняющий взгляд растворился в размытом пятне кубических пикселей.
Этого не должно было случиться.
Я заказал капсульный автобус, чтобы меня отвезли обратно в аэропорт.
Капсула, немногим более дюжины сидений в сверкающем стеклянном пузыре со спрятанным в полу двигателем на водородном топливе, бесшумно подкатила к входной двери моей матери. Там был еще один пассажир, очевидно, направлявшийся в аэропорт, как и я. Я забрался на борт со своим чемоданом. Моя мать смущенно поцеловала меня на прощание на ступеньке. Капсула запечаталась и с шипением улетела.
Мы влились в дорожную систему, собственное локальное восприятие автобуса связалось с общесистемным интеллектом, опосредованным небом, полным спутников, и невидимой связью микроволновых сигналов. Трафик постепенно рос, пока мы не увидели, по меньшей мере, двадцать транспортных средств, с жужжанием удаляющихся по серебристому покрытию: автобусы-капсулы, подобные моему, такси, грузовики доставки, транспорт для людей с ограниченными возможностями, транспорт экстренных служб, такой как машины скорой помощи и пожарные машины. Мой автобус, когда он вплыл в этот поток, пристроился к другим таким же, нос к хвосту, пока мы не оказались в веренице из восьми или десяти единиц, легко катящихся по дороге. Я мог видеть головы моих попутчиков в ярких колпаках других капсул. Время от времени к нам присоединялись другие капсулы, или поезд открывался, выпуская капсулу, которая скользила по дороге, чтобы совершить какую-нибудь местную посадку или высадку.
По свободной дороге мы двигались довольно быстро, может быть, со скоростью сто километров в час, и на нескольких оживленных участках могли следовать за впереди идущим автомобилем всего в нескольких сантиметрах. Это было движение на такой скорости и в такой близости, что когда-то напугало бы меня до смерти. Но, конечно, за рулем никого не было, ни одного человека. Мы, пассажиры в наших стеклянных пузырях, были драгоценными сокровищами, убаюкиваемыми металлом, керамикой и электронным интеллектом, перемещавшимися по дорожной системе в безопасности и тишине — и загрязняющими окружающую среду не более, чем облачка водяного пара тут и там, остатки водорода, сгорающего в кислороде.
Мы придерживались полосы серебристого покрытия. По центральной линии старого асфальтового покрытия был нанесен современный умный бетон, оснащенный миниатюрными процессорами: самодиагностирующийся и самовосстанавливающийся, он не должен нуждаться в обслуживании в течение десятилетий. Но вдали от этого покрытия были заброшены целые полосы, и старое асфальтовое покрытие крошилось, вызывающая зелень сорняков пробивалась сквозь черноту — первая стадия восстановления природы. При взгляде на эти распадающиеся акры черного вещества возникало ностальгическое чувство. Я представил себе огромные нескончаемые потоки транспорта, миллионы тонн металла, стекла и бензина, которые когда-то лились по этим магистралям. А в стороне от дороги можно было увидеть еще более впечатляющие достопримечательности: заброшенные заправочные станции, мотели и торговые центры — все это было частью обширной инфраструктуры, которая когда-то поддерживала поток машин и, в свою очередь, подпитывала его.
Как странно, что все машины исчезли!
Конечно, именно экономика, а не чувствительность к состоянию окружающей среды, погубила автомобиль.
Переломный момент наступил в 2020-х годах. На протяжении десятилетий национальная экономика и наша политизированная свобода передвижения были крайне ограничены нашей зависимостью от нефти. А теперь нефть была на исходе: инженерам приходилось разжигать пожары в скважинах, чтобы вытеснить остатки нефти, или посылать вниз микробов, чтобы извлечь ее из пор в породах-коллекторах. Дома мы страдали от резких скачков цен, отключений электроэнергии, диверсий, и из-за последних сокращающихся поставок нас втягивали во все более запутанные конфликты на Ближнем Востоке, в Центральной Азии. А затем произошло потепление, печальные последствия которого и связь с углеродной экономикой становились все более очевидными. Оглядываясь назад, это было нелепое время, время истерии и отчаяния — и растущего осознания. Переворот в Саудовской Аравии стал последней каплей. Запасы нефти стран, не входящих в ОПЕК, давно иссякли, и закрытие кранов на крупнейших оставшихся месторождениях мира, даже на короткое время, стало экономическим ударом, который вызвал увольнения и стагфляцию.
Хватит, сказала президент Амин, вторая женщина-глава государства. К тому времени, когда она заняла Белый дом в 2024 году, освобождение Америки от ее зависимости от нефти наконец стало политически возможным. Амин, нужная женщина в нужное время, сформулировала глубокую, но обманчиво простую мечту об Америке, принимающей новую судьбу — Америке, которая заботится о своей ответственности за будущее человечества, "насколько мы можем видеть с нашего сияющего холма". Однажды это видение приведет к Управлению.
Но сначала нам нужны были новые стратегии в области энергетики и транспорта.
Амин разработала первую версию нашей стратегии современной энергетической инфраструктуры с распределенной генерацией и опорой на водород и ядерную энергию — со скорой заменой последней установками Хиггса. Конечно, было сопротивление. Политическим кульминационным моментом первого срока Амин стала грандиозная битва между законодателями и Экссон-Мобил-Шелл-Бритиш Петролеум, последним из крупнейших углеродных конгломератов. И когда ОПЕК увидела, что ее база власти исчезает, мы также столкнулись с внешними угрозами.
И, что еще более травмирующе, нас пришлось отучать от автомобиля.
Политически это оказалось просто. В долгосрочной перспективе мы должны были перейти к новой транспортной парадигме, основанной на водороде, биотопливе и электрических элементах. Но сейчас, когда мы отказались от нефти, Амин добилась резкого повышения топливной экономичности и ввела новые экологические и будущие налоги, отражающие истинную цену автомобиля с момента его производства за счет выброса углерода в воздух. Это "ценообразование по полной социальной стоимости", как назвали его экономисты, просто сделало частные автомобили недосягаемыми.
Переход произошел за одну ночь, как смена моды. Было удивительно, как, когда стоимость бензина стала достаточно высокой, вы внезапно обнаружили, что вам на самом деле не нужно так много ездить. Вместо этого вы садились на автобус и поезд, которых внезапно стало много, или шли пешком. Вы совершали покупки там, где жили: произошло возрождение "деревенской этики", поскольку начали процветать местные клиники, школы и магазины, предоставляя все необходимое в пределах пешей досягаемости. И был бум средств связи. Поскольку наши физические транспортные возможности сокращались, мы все включились в "виртуальную экономику": дистанционная работа внезапно стала более востребованной.
Это казалось легким. Мы все были удивлены тем, как мало нам на самом деле нужно было от вождения. Но, конечно, дислокация была ошеломляющей.
Последствия только для Детройта были достаточно серьезными, поскольку старые заводы либо закрылись, либо с трудом переоборудовались для производства значительно меньшего объема новых интеллектуальных транспортных средств на водородной основе, таких как автобусы-капсулы. Целому ряду отраслей-поставщиков пришлось развернуться или свернуть свою деятельность. Нефтяная инфраструктура должна была быть отремонтирована или заменена, чтобы соответствовать новой парадигме использования водорода и биотоплива. Тем временем предприятия массово перемещались из городских центров, а люди возвращались обратно. Некоторые более современные населенные пункты, такие как целые районы Большого Лос-Анджелеса, внезапно стали непрактичными, непригодными для проживания без автомобиля; стоимость недвижимости взлетела до небес. Сельское хозяйство было отраслью, столь же зависимой от своих распределительных сетей, как и любая другая, и поставки продовольствия росли и падали, пока мы все пытались приспособиться.
Конечно, это был огромный риск. Нация в целом стала богатой и могущественной в условиях мировой экономики, построенной на углеводородном топливе; изменение этой фундаментальной основы создавало политические и экономические опасности. Но мы и раньше проходили через масштабные экономические преобразования, например, когда нефть обогнала уголь примерно в 1900 году. Всего через несколько лет ситуация начала улучшаться, и изменения настолько укоренились, что казалось странным, что мы не совершили скачок намного раньше. В конце концов, это был всего лишь вопрос воли, которую удалось собрать Амин.
Все это время я занимался своей карьерой инженера-ядерщика, и мне пришлось пройти через это. Несмотря на бум технологий виртуальной реальности, я обнаружил, что провожу вдали от дома гораздо больше времени, чем хотелось бы. Возможно, это способствовало кризису, с которым позже столкнулась моя семья. Так или иначе, мы все прошли через это. Я думаю, это была необходимая корректировка, чего бы это ни стоило.
Но политика Амин, сосредоточенная на внутренних проблемах, имела оборотную сторону. Америка замкнулась в себе в течение особенно неприятного десятилетия. Конечно, это было потепление. Доступ к воде был в центре внимания многих полей сражений, от Нила до Амазонки и даже Дуная, но энергетические войны также становились все более опасными. Изменение климата уничтожило целые нации — даже Нидерланды обезлюдели. Америка не была застрахована от этого; в кукурузном поясе случались засухи, разовые бедствия, подобные урагану в Новом Орлеане. По всей планете были голод, болезни и опустынивание, а также дрейфующие стада беженцев. Когда рухнула нефтяная экономика, с поразительной быстротой начали разрушаться нефтегосударства, вызывая целый ряд новых проблем.
