Ролевик: Рунолог. Мелочь пузатая

— Вэль Пхиос, к вашим услугам! — хватка стала сильнее. — Аккуратнее, тут высоко.

Вот тут-то меня и перетрясло, натурально, всем телом. Уж не знаю, оскорбился он или нет, мою смущенную улыбку при желании можно было бы счесть и как принесенные извинения.

Разместили нас в одноэтажном доме с крытой колоннадой по периметру: гулять под этим дождем не любит никто, даже разумная нежить, а в доме все время сидеть — тоска замучает. К тому же, такая конструкция защищает стены от воды. Внутри дома бедновато, но чисто, пять комнат, кухня, гостиная... стены и пол отделаны стеблями злака, напоминающего бамбук, мебель сплетена из него же. Окна застекленные, но без теплового экрана, защита от насекомых — слабое темное заклинание. У нас в деревне люди богаче живут, на каждом доме висит по десятку стандартных бытовых плетений — от пожара, от гниения, от насекомых, тепловые насосы, тепловые экраны, у многих — стазисные ящики в подполе, а у кого нет, тот самостоятельно простые чары сохранности накладывает. Но тут ими не обойдешься — при таком оттоке энергии сами плетения требуют двухслойной защиты, а она потребляет как бы ни больше, чем то, что она защищает. В месте, столь бедном на силу, работают только темные заклинания, построенные на обратном ходе энергии. Тьма все проглотит... но далеко не все построишь на Тьме. Например, темное лечение основано на уничтожении вызывающего болезнь: проклятий и порч, инфекций, инвазий, перерожденных клеток, а этим никак не ускоришь заживление, ну, если не использовать жертву. Максимум — преобразить боль в энергию. Подпитать кого-то собственной силой — шиш. Хоть я никогда не была чистой темнавкой, но ощутила такое в Гнезде Виверны, не было бы в нем стихийного источника — ничем не смогла бы помочь раненым. Вот только на архипелаге он был, и сильнее виверновского раз в полтораста, неужели заглох?

Пока это обдумывала, успела помыться и переодеться, воду мне прямо в комнату в бадье принесли, такие же быстрые и мертвые слуги, как те, у причала. Этих мне удалось рассмотреть: тело забальзамировано по свежаку, движения точные и ловкие — зомбировали еще живых. Глаза пустые, говорить не умеют — интеллект и личность отброшены за ненадобностью. Та, что при жизни была женщиной, препарирована неумело, под волосами заметен посмертный шов. Или ей случайно раскололи голову? Сопротивлялась, наверно... Да, что-то мне совсем здесь не нравится. Из-за стены раздался капризный голос эртен Гармета и увещевания его слуги, слышимость в доме великолепная, хорошо, что перегородки хотя бы непрозрачны. Мне-то что, я и не такую скудость видала, а посол из дворян, и далеко не бедных, убогость даже временного жилища для него — оскорбление. Покопалась в сундуке, среди обязательных перемен платьев откопала бархатные штаны и курточку, пусть пошлятина, зато не юбка, двигаться легко. Переоделась, постирала форму. И тут пришел ревенант Пхиос.

— Госпожа соблаговолит отобедать?

— Что? — подозрительно: словечки у нежитя старомодные, а вот произношение — чистое, будто эмларский, на котором говорят в Империи, ему родной. — Нам придется куда-то идти?

— Можете пообедать и тут, — качнул головой ревенант. — Но я приглашаю вас полюбоваться заливом с площадки Зубчатой Скалы.

— Вот уж не стоит, — отказываюсь, ибо знаю от Пэрро и Тима, уроженцев здешних мест, что эта скала славится как место дуэлей. — Лучше здесь, по-простому.

— О, не бойтесь! У нас больше никто не устраивает поединков.

— На скале?

— Нет, на Кугро.

— Но почему? — живые «рыцари удачи» точно никогда не откажутся от этого способа разрешения конфликтов, да и мертвецы, сохранившие личность, слышала, иногда используют его для безнаказанного устранения конкурентов.

— У нас все улажено.

— На сегодня?

— Навсегда.

К счастью, посол тоже не захотел переться в гору под моросящим дождем, чтобы там съесть миску супа, а остальные, как положено, с ним согласились. Обед накрыли через полчаса в гостиной, те же два зомби, и ревенант не ушел, вместе с нами за стол уселся.

— Вы не обращайте внимания, — отмахнулся он, когда я удивленно подняла брови. — Я, конечно, не ем, но удовольствие застольной беседы мне пока что доступно.

— И приятно поговорить на родном языке? — улыбнулась я.

— Да, и это немного, — согласился. — Но вы ошибаетесь, вэль Хюльда, если думаете, что я — единственный бывший подданный вашей Империи. Их тут предостаточно!

Внесли первую перемену блюд: сырые и вареные морепродукты, какие-то корнеплоды, травы, грибы и много баночек с разноцветными соусами.

«Слушайте меня внимательно, — голос шел не снаружи, а изнутри головы, и был узнаваем. — Я вам подскажу, что можно есть, а что — нельзя, если только вы дорожите своей личностью и жизнью ребенка». Ай да конторская лисичка, ай да медвежатник черепной коробки! Промыслила в ответ: «Согласна».

Выяснилось, что съедобно почти все, за исключением мелких кусочков то ли стеблей, то ли корешков, двух соусов, а также всех сладких блюд. Но сладкое внесли уже потом, третьей переменой. Вообще, все время, пока мы ели, обслуживающие зомби подносили и уносили плошки и судки с непонятной пищей, лишь дважды ненадолго прерывались, наверно, ходили на кухню. Еда, чем-то напоминающая японскую, мне не понравилась, чувствовалось, что на желудок она ложится комом и по кишкам пройдет, как солома, не усваиваясь. Но ради приличия поела немного, избегая указанных менталистом опасных продуктов. А вот остальные члены посольства сметелили все, словно им и не сообщили об этом. Может, конторский лис предупредил только меня?

Ковыряясь в тарелке, потихоньку разглядываю бывшего соотечественника, бывшего человека... а теперь — нежить на службе у некроманта. Он перехватывает взгляд.

— И давно вы здесь? — задаю вопрос, опуская глаголы: «живете» — прямая насмешка над ревенантом, «существуете» — еще оскорбительней.

— О, не так уж долго, — отвечает Пхиос. — Семь лет.

— И что вас подвигло на такое решение?

— Я из Ламейны.

— Могильная гниль? Но ее же завезли с Кугро.

— Но и сохранили мне, пусть не жизнь, но вполне сносное существование, тоже здесь. Гниль, кстати, притащили на континент не мы, а ваш юный идеалист, выкрав зараженную жену из наших лабораторий. После чего имперские маги даже не пробовали это лечить — обложили кордонами и отстреливали всех, кто пытался выбраться из карантина.

— Интересно, а где она умудрилась подцепить эту заразу? — спросила я, предполагая, что нежить солжет или станет темнить и выкручиваться. — Ведь не на континенте?

— Здесь. Чтобы выяснить, насколько опасно заболевание, требовалась серия опытов на молодых и здоровых людях, желательно, не измененных магией.

— А на Кугро таковых нет?

— Увы. Архипелаг слишком мал, чтобы прокормить обычных людей.

— Но раньше же кормил?

— Насколько раньше и насколько кормил? Грабители на торговых путях — не от большого достатка. Кроме того, не измененные — это распри и драки на самом архипелаге, это постоянная угроза беспорядков от сборища личностей с неустойчивой психикой, это сложность краткосрочного планирования и бесполезность долгосрочного. После проведенной модификации управление стало намного проще, а необходимость в питании сократилась.

— То есть, Кугро теперь с полным правом можно называть архипелагом зомби?

— Ну, что вы! У нас по-прежнему большая часть населения — живые, только модифицированные. Я приглашал вас на прогулку, надеясь показать плоды наших трудов.

— Так я не услышала, ради чего у вас заражали похищенных граждан Империи. Пытались найти лекарство от этой гнили?

— Думаю, вы понимаете сами.

— Что именно?

— Что любое знание — это, прежде всего, оружие. А уж потом, может быть, если у магов и алхимиков дойдут руки — что-то помимо него.

— То есть, вы согласны, что могильную гниль вытащили из саркофагов и развели на поверхности именно алхимики Кугро? И вовсе не для того, чтобы найти способ лечения.

— Маги, вэль Хюльда, а не алхимики — поправил Пхиос. — Да, вполне.

— Тогда кто же виноват в эпидемии, выкосившей Ламейну?

— Как обычно — один тупой идеалист с совершенно непредсказуемым поведением.

— То есть, то, что он кинулся выручать жену — это непредсказуемо? — я подняла брови и пожала плечами. — Тогда вы совсем не знаете людей.

— Да нет, это-то понятно. Вопрос, как он это сделал. Разнес вдребезги не только исследовательский центр, но и серьезно повредил преобразователи энергии. Именно после этого нам пришлось перейти в режим жесткой экономии.

— Неужели их невозможно отремонтировать?

— Увы. Теперешних знаний недостаточно для понимания древних артефактов.

— Хм, — я поджала губы. — Хм... так, выходит, ваша первоочередная задача — вовсе не могильная гниль в качестве оружия, а восстановление древних артефактов.

— Последняя задача принципиально неразрешима. Для того чтобы разобраться с артефактами и не устроить всеобщую катастрофу, нужно иметь те знания, что были у древних. Проблема закольцована.

— Что-то я сомневаюсь насчет принципиально неразрешимых проблем. Всегда есть обходные пути.

— Я о том же, — кивнул ревенант. — Мы на пути к окончательному решению вопроса. Хотите взглянуть?

— Да.

— Так идемте! — и он галантно подал мне руку.

Не смотря на позднее время и то, что осенью в этих широтах темнеет чуть ли не после полудня, на улице было светло — дымка, покрывающая небо, лишь слегка пригасила свое мерцающее свечение. Мы шли вдоль побережья и осматривали причалы, доки, пропахшие острым духом рыбацкие плетеные лодочки и огромные грузовые суда.

— Не думайте, что разрыв дипломатических отношений мешает торговле... да, закупаем у дварфов алхимические ингредиенты и биологические жидкости, а также амулеты у альвов. Нет, какие кланы с нами торгуют — государственная тайна. Да, нам есть, что экспортировать, к тому же, имперские купцы ничего не могут нам противопоставить, кроме быстроходности своих судов. Достаточно подстеречь...

Мы добрели до устья мелководной, словно высохшей наполовину реки и двинулись вдоль нее. По крутому берегу шла мощеная камнем дорожка, с которой было удобно наблюдать за людьми, работающими на пологом берегу и в воде близ него.

— Зомби?

— Люди. Живые. Посмотрите, какая интересная культура!

— Синие цветочки... кувшинки? А зачем вам столько цветов?

— Это лотус. Пища счастья, творение древних магов. Приносит забвенье живым, воскрешает память у мертвых. Естественно, мертвые есть не могут, приходится извлекать действующее вещество и вводить в мозг. В этом случае можно добиться восстановления памяти в полном объеме даже у того, кто поднят через четыре декады после физической смерти, когда его душа ушла окончательно, а мозг задохнулся. Единственное условие — качественное охлаждение трупа не позже получаса после остановки кровообращения.

— Здорово! Мертвым — память, забвенье — живым. Неужели все живые с этим согласны?

— Можете сами спросить, — пожал плечами ревенант, и повел меня по длинной лестнице вниз, к воде.

Пришлось еще немного пройти по мосткам, прежде чем мы наткнулись на привязанные к ним лодки-плетенки. Их никто не охранял, но было понятно, что делать это незачем — воровство тут невозможно. Я чуть не опрокинула шатучий челнок, и, если бы Пхиос не придержал его — точно загребла бы воды. Ревенант легко спрыгнул вслед за мной и взял в руки длинный шест. Стоя на корме, он толкал челнок по зеленому ковру с ловкостью, недоступной даже местным гребцам, которые перевозили собранные корневища. По пояс в воде, временами погружаясь в грязную жижу чуть не с головой, люди вытягивали длинные плети с узловатыми утолщениями на конце, ополаскивали их от ила, обрывали стебли и складывали по отдельности вершки и корешки. Заросли лотуса тянулись вверх по реке, докуда хватало глаз, и вряд ли там заканчивались. Весь этот зелено-синий ковер был усеян фигурками людей: сборщиков и перевозчиков на лодках. Толстые бледно-зеленые стебли обвивались вокруг шестов, как змеи, а голубые, словно вылинявшие цветы истекали душным ароматом. Я, недолго думая, сформировала плетение воздушного фильтра и окутала им себя полностью, замкнув края на подошвах ботинок.

— Не нравится?

— Не люблю сладких запахов.

— Ну, как знаете... За ароматическую пасту лотуса хапры платят золотом по весу.

— Так хапры вообще любят всякой дрянью травиться, только вина не пьют, вера не позволяет.

— Не любите их?

— Весь народ? Нет, что вы. Я среди них не жила, чтобы судить, а вот с одним тхайен на восточной границе дружила. Но потребность в наркотике дает уже не слишком лестную характеристику.

— Живые вообще склонны к алхимическим модуляторам.

— А мертвые?

— У мертвых другие потребности.

— И какие, например?

— Знания. Сила. Власть.

— Точно такие же есть и у живых.

— Живым они нужны для удовлетворения их скотских потребностей.

— А вам для чего?

— Например, для творчества.

— Н-да... Не подскажете, часом, Хрустальный замок мертвые альвы построили или, все-таки, живые? А Скальный Лабиринт во внутренней долине Ладрогских гор создали мертвые дварфы?

— Живые, живые, не спорю. У них некромантия законодательно запрещена. Но альвы, дварфы... это изначально талантливые расы. А в хуманах слишком много животного, чтобы у них хоть изредка получилось что-нибудь исключительное.

— А я вот знаю мир, где есть только люди, хуманы. И они создали культуру, не менее богатую, нежели альвийская, и технику, превосходящую дварфийские образцы.

— Да? Интересно! И как же вы туда добрались?

— Государственная тайна, — ответила я.

Глава VI.

Возлюбившие смерть.

Пхиоса приставили именно ко мне, на остальных он обращал внимание редко, по крайней необходимости. Посольство занималось какими-то ужасно серьезными делами, исчезало утром и возвращалось поздно вечером, и меня на все эти переговоры, консультации, обсуждения не звали. С утра и до вечера за мной по пятам ходил ревенант, а конторский лис держался по возможности рядом и время от времени телепатически прояснял ситуацию или предостерегал, особенно в вопросах еды. К тому же, мы с ним кое-как подготовились к возможным неприятностям. Защиты, фильтры, скрипты... Пхиос, конечно, что-то замечал, о чем-то догадывался, но на мертвом лице никаких эмоций не отражалось, да их у него в принципе не было. Как я поняла, эти улыбки, поднятия бровей, прочая мимика мертвого тела — результат искусной работы анимага и произвольная игра мышцами самого ревенанта, заметно, что ему гораздо проще не шевелить ими, нежели что-то изображать лицом. Зато улыбки модифицированного населения были искренними, и от этого не менее пугающими. Люди копались в грязи и гнили, перетаскивали жуткие тяжести на костлявых спинах, рыли каналы и городили запруды с энтузиазмом муравьев и жутковатым выражением непрекращающегося блаженства на лицах.