— К сожалению, — она оглянулась на мать, — "Гефест" и военный флот, похоже, весьма впечатлены его способностями и не позволят мне спрятать его в моем багаже. И если бы они это сделали, — рассудительно добавила она, — я, вероятно, добилась бы гораздо меньших успехов на Грейсоне, благодаря коэффициенту отвлечения.
— Коэффициенту отвлечения? — обиженно повторил Тэнкерсли.
— Но это очень приятное отвлечение, Пол! — искренне заверила она его.
— Хмпф!
— Взгляни на это с другой стороны, — сказала она, опуская одну руку ему на плечо, когда Макгинесс и пара его помощников, которых он пригласил на сегодняшний званый ужин, вернулись в каюту, — если меня не будет, скажем, целых два месяца, к тому времени, когда вернусь сюда, я буду в настроении поприветствовать тебя с большим энтузиазмом. — Она захлопала ресницами, глядя на него. — Знаешь, говорят, что нет худа без добра.
— Мне кажется, я где-то это слышал, — сказал он, улыбаясь ей в ответ, затем посмотрел в сторону Эллисон и приподнял бровь, когда доктор Харрингтон рассмеялась.
— Я думаю, тебе лучше принять витамины и отдохнуть, пока ее не будет, Пол! — сказала Эллисон. — Знаешь, она наполовину беовульфианка.
— Ну, да, теперь, когда ты упомянула об этом, — ответил Пол, широко улыбаясь, когда на высоких скулах Хонор появился легкий румянец. — Я действительно это знал. Иногда это, на самом деле, довольно... утомительно, не так ли?
— О, расскажи мне об этом! — Альфред покачал головой, улыбаясь не менее широко. — Расскажи мне об этом.
Зал землевладельцев
Город Остин
Землевладение Меча и
дворец землевладелицы
Город Харрингтон
Землевладение Харрингтон
Планета Грейсон
Система Ельцин
30 ноября 1905 г. э. р.
[30 ноября 4009 г. н. э.]
Эндрю Лафолле стоял у задней стены огромного зала в форме подковы и надеялся, что выглядит менее взволнованным, чем на самом деле. Было глупо так волноваться, учитывая, как долго он готовился к этому дню.
Он твердо сказал себе это. Очень твердо.
Сам себя не слушая.
Его губы слегка дрогнули при этой мысли, а затем он застыл, услышав резкий лязг железа о железо, эхом разнесшийся по залу. Он знал, что это за звук, и увидел, как страж ворот вытащил свой меч, когда огромные, толщиной в несколько сантиметров, панели медленно распахнулись в ответ на этот призыв.
Они полностью раскрылись, и в проеме появилась одинокая женщина, окруженная коленопреклоненными рядами охраны землевладельцев. Она была высокой — невероятно высокой для любой грейсонской женщины — и стояла, словно стройное пламя, в белом платье и официальном жилете того же глубокого, насыщенного оттенка, что и зеленая туника, которую носил Лафолле. Золотая Звезда Грейсона сверкала на ее груди в свете, проникающем через эти порталы, и тот же свет горел в зеленых глазах древесного кота в ее объятиях.
— Кто просит аудиенции у протектора? — с вызовом спросил страж ворот.
— Я не прошу аудиенции ни у кого. — Голос сопрано был чистым и непоколебимым, с акцентом, который никогда не был присущ Грейсону. — Я пришла не с просьбой, а для того, чтобы потребовать допуска на конклав и занять свое место на нем, что является моим правом.
— По какому праву? — с вызовом спросил страж ворот, подняв меч в защитную позицию, и гордо вскинул голову.
— По моей собственной воле, согласно Богу и закону, — ответила она.
— Назови себя, — приказал страж.
— Я Хонор Стефани Харрингтон, дочь Альфреда Харрингтона, пришла, чтобы по праву занять свое место землевладелицы Харрингтон, — ответила она, и страж отступил на шаг и опустил меч.
— Тогда войди в это место, чтобы конклав землевладельцев мог оценить твою пригодность для должности, на которую претендуешь согласно своему древнему праву, — нараспев произнес он.
Лафолле наблюдал, как она шагнула вперед, взметнув юбки. Дверь с тихим стуком закрылась за ней, и страж ворот опустился на одно колено перед троном Бенджамина IX, протектора Грейсона, склонившись над украшенным драгоценными камнями государственным мечом, который он опустил острием на каменный пол.
— Ваша светлость, я представляю вам и этому почетному конклаву Стефани Харрингтон, дочь Альфреда Харрингтона, которая претендует на место среди ваших землевладельцев, — произнес он нараспев, и протектор долго смотрел на нее, затем перевел взгляд на длинные ряды сидений, похожих на троны.
— Землевладельцы, — его голос зазвучал громче, — эта женщина заявляет о своем праве занять место среди вас. Кто-нибудь будет оспаривать ее пригодность для этого?
Ноздри Лафолле раздулись. Это был не просто вопрос обычной формулы Грейсона, поскольку эта женщина была самой первой женщиной в истории Грейсона, которая заявила о своих правах на землевладение. Нужно быть необычайно смелым или высокомерным — или и тем, и другим — человеком, чтобы оспорить это утверждение, но это не значит, что никто этого не сделает.
Но ответом была тишина, и протектор кивнул.
— Кто-нибудь будет говорить в ее пользу? — тихо спросил он, и на этот раз в ответ раздалось громыхающее "Да".
— Ваши пэры добровольно удовлетворили ваши притязания, леди Харрингтон, — с улыбкой объявил протектор. — А теперь идите и займите свое место среди них.
Собравшиеся землевладельцы встали, когда она поднялась по каменным ступеням, чтобы предстать прямо перед протектором. Перед троном были разложены две маленькие бархатные подушки, и она осторожно положила своего древесного кота на одну из них, а затем опустилась на колени на другую. Многие из наблюдавших за происходящим землевладельцев нахмурились, когда она опустилась на колени без реверанса, которого требовал от женщин формальный этикет Грейсона, но никто не произнес ни слова, когда страж ворот опустился на одно колено рядом с троном, чтобы протянуть государственный меч рукоятью вперед протектору.
Бенджамин принял его, затем протянул леди Харрингтон рукоять, и она возложила на нее руки.
— Достопочтенная Стефани Харрингтон, — тихо произнес протектор, — готовы ли вы в присутствии собравшихся землевладельцев Грейсона присягнуть на верность протектору и народу Грейсона перед лицом Господа и Его Святой Церкви?
— Да, ваша светлость, но я могу сделать это только с двумя оговорками. — Она убрала руки с рукояти меча. В ее чистом сопрано не было отказа, но она спокойно и непоколебимо встретила взгляд протектора.
— Это ваше древнее и законное право — высказывать оговорки к вашей присяге, — сказал он. — Но у конклава также есть право отвергнуть эти оговорки и лишить вас места, если они покажутся ему оскорбительными. Признаете ли вы это право?
— Признаю, ваша светлость.
— Тогда выскажите свою первую оговорку.
— Как известно вашей светлости, я также являюсь подданной Звездного королевства Мантикора, его пэром и офицером королевского военного флота. Таким образом, на мне лежат обязательства, которыми я не могу пренебречь. Я также не могу покинуть нацию, в которой родилась, или свои клятвы моей королеве, чтобы принять высокий пост землевладелицы, или присягнуть на верность Грейсону, не оставив за собой права и ответственности выполнять свои обязанности перед ней.
Протектор посмотрел поверх ее головы на конклав.
— Милорды, мне кажется, это правильное и благородное заявление, но решение в таких вопросах должно быть за вами. Кто-нибудь из присутствующих здесь людей оспаривает право этой женщины управлять Грейсоном с таким ограничением?
Ответом была тишина, и протектор повернулся к Хонор.
— И какова ваша вторая оговорка?
— Ваша светлость, я не являюсь прихожанкой Церкви освобожденного человечества. Я уважаю ее доктрины и поучения, но не принадлежу к вашей вере.
— Понимаю. — На этот раз голос протектора звучал серьезнее, и Лафолле прекрасно понимал, почему. Ни один землевладелец, не принадлежащий к Церкви, никогда не занимал этот пост, и теперь Бенджамин посмотрел на седовласого мужчину справа от него.
— Преподобный, эта оговорка касается Церкви и, следовательно, относится к вашей компетенции. Что вы на это скажете?
Преподобный Джулиус Хэнкс, старший религиозный лидер Грейсона, пристально посмотрел на него, затем положил руку на голову леди Харрингтон.
— Леди Харрингтон, вы говорите, что не принадлежите к нашей вере, но к Богу есть много путей. — Кто-то громко зашипел, и глаза Лафолле вспыхнули гневом. Но никто не произнес ни слова, и преподобный проигнорировал вторжение.
— Вы верите в Бога, дитя мое? — спросил он.
— Да, преподобный отец. — Ответ леди Харрингтон был твердым и непоколебимым.
— И служите ли вы Ему изо всех сил, как подсказывает вам ваше сердце, чтобы понять Его волю относительно вас?
— Служу.
— Будете ли вы, как землевладелица, охранять право вашего народа поклоняться Богу так, как к этому призывает его сердце?
— Буду.
— Будете ли вы уважать и оберегать святость нашей веры, как свою собственную?
— Я буду.
Преподобный кивнул — с удовлетворением, а не с удивлением — и повернулся обратно к протектору.
— Ваша светлость, эта женщина не нашей веры, но она заявила об этом перед всеми нами, даже не пытаясь притвориться, что это не так. Более того, она доказала, что является хорошей и благочестивой женщиной, которая рисковала собственной жизнью и получила тяжелые ранения, чтобы защитить не только нашу Церковь, но и наш мир, когда у нас не было на нее никаких прав. Я говорю вам и конклаву, — он повернулся лицом к собравшимся землевладельцам, и его звучный голос, натренированный в двух десятках соборов, казалось, заполнил это огромное помещение, — что Бог знает Своих! Церковь признает эту женщину своей защитницей, какой бы ни была вера, с помощью которой она может исполнять волю Божью в своей жизни.
В ответ воцарилась еще одна, более глубокая тишина, и преподобный отступил назад, к трону.
— Ваши оговорки были рассмотрены и приняты к сведению церковными и светскими лордами Грейсона, Хонор Стефани Харрингтон, — сказал протектор, снова глядя на нее сверху вниз. — Клянетесь ли вы сейчас, перед всеми нами, что это ваши единственные возражения, которые вы высказываете сердцем, душой и разумом?
— Я клянусь в этом, ваша светлость.
— Тогда я призываю вас поклясться в верности перед вашими пэрами, — сказал протектор, и леди Харрингтон снова положила руки на меч.
— Клянетесь ли вы, уважаемая Стефани Харрингтон, дочь Альфреда Харрингтона, с вышеуказанными оговорками, в верности протектору и народу Грейсона?
— Да.
Эндрю Лафолле выпрямился от железной верности этого чистого, непоколебимого сопрано.
— Будете ли вы верно служить протектору и народу Грейсона?
— Буду.
— Клянетесь ли вы перед Богом и этим конклавом чтить, сохранять и оберегать Конституцию Грейсона, а также защищать и направлять свой народ, оберегая его как своих собственных детей? Клянетесь ли вы заботиться о них в мирное время, руководить ими во время войны и всегда управлять ими со справедливостью, сочетающейся с милосердием, поскольку Бог даст вам мудрость поступать так?
— Я клянусь, — тихо произнесла леди Харрингтон, и Мэйхью кивнул.
— Я принимаю вашу клятву, Хонор Стефани Харрингтон. И как протектор Грейсона, я отвечу на верность присягой, на защиту защитой, на правосудие правосудием, а на нарушение клятвы — местью, да поможет мне Бог.
Правая рука протектора скользнула вниз и накрыла обе руки леди Харрингтон. Затем он вернул меч стражу ворот, а преподобный Хэнкс вручил ему взамен сверкающую двойную золотую цепь славы. Бенджамин почтительно принял ее, и леди Харрингтон склонила перед ним голову, чтобы он повесил массивную цепь ей на шею. Патриарший ключ землевладельца сверкал под Звездой Грейсона, и протектор встал, чтобы взять ее за руку.
— Встаньте, леди Харрингтон, землевладелица Харрингтон! — громко произнес он, и Эндрю Лафолле забыл о дисциплине, когда его голос присоединился к реву одобрения, прокатившемуся по стенам переполненного зала.
* * *
— Мэм?
Хонор Харрингтон оторвалась от разговора с леди Бетани Клинкскейлс, старшей женой Говарда Клинкскейлса.
— Да, Мак?
— Прибыл лорд Клинкскейлс.
— И как раз вовремя, — сказала Бетани, на что Хонор усмехнулась. Клинкскейлс отправил ее и своих жен — Бетани, Ребекку и Констанс — в ее новый дворец, пока сам улаживал последние формальности. Она предложила остаться с ним, но он только покачал головой.
— Поверьте мне, миледи, вам было бы скучно до слез, — сказал он. — И, если быть до конца честным, если вы не читали мои служебные записки с чуть большим вниманием к скучным формальным деталям, чем, как я подозреваю, на самом деле, я ожидаю, что вы будете только мешать, — он усмехнулся в ответ на ее веселое фырканье, затем пожал плечами. — Двигайтесь, миледи. Обратный перелет в Харрингтон будет долгим, и я приеду, как только смогу.
Бронированный лимузин доставил ее с посадочной площадки для шаттлов во дворец примерно за час до этого, и Бетани и ее сестры-жены сопроводили ее в ее новый офис. Когда-то это был кабинет Клинкскейлса, и, как она предполагала, он все еще оставался таковым, хотя в него был перенесен второй стол.
На одном из них была табличка с ее фамилией.
— Думаю, мы должны сделать ему поблажку, Бетани, — возразила она с улыбкой. — Он занимался всеми деталями управления с тех пор, как оно было официально учреждено. Я не думаю, что стоит удивляться, что эти детали также нарушили его график на сегодня.
— Когда вы узнаете моего мужа так же хорошо, как знаю его я, миледи, вы поймете, что большинство этих "накладок" в его расписании были сделаны им самим. Обычно для достижения своих собственных гнусных целей.
— Я уверена, что это, по крайней мере, немного несправедливо. — Глаза Хонор заблестели, когда она почувствовала любовное раздражение Бетани.
— Вы имеете в виду, миледи, что "немного" означает "вам понадобится микроскоп, чтобы увидеть это"?
— Может быть, не так уж и мало, — сказала Хонор, сдерживая смех, затем повернулась лицом к двери кабинета, в которую вошел Говард Клинкскейлс, все еще держа в руках свой посох регента с серебряным набалдашником. Она улыбнулась, завидев его, но ее брови поползли вверх, когда она увидела еще дюжину мужчин, следовавших за ним по пятам, в темно-зеленых туниках и светло-зеленых брюках, которые она выбрала для охраны землевладения Харрингтон. Они последовали за ним в дверь, и где-то в глубине души она подумала, что хорошо, что офис такой большой, когда они выстроились в четыре аккуратных ряда позади Клинкскейлса.
— Говард, — сказала она.
— Миледи.
Клинкскейлс поклонился в пояс, и мужчины, стоявшие позади него, последовали его примеру. Хонор склонила голову в знак благодарности за любезность, но при этом почувствовала себя более чем неловко. Было бы проще, если бы она была в форме, подумала она, но это было не так, и она понятия не имела, как правильно делать реверанс в платье. Кроме того, реверанс был бы неправильным ответом, поскольку здесь, в Харрингтоне, она была старше по положению. С другой стороны, не было никаких правил — пока — о том, как женщина-землевладелица должным образом признает своих подчиненных. Она надеялась, что никто из охранников, стоявших по пятам за Клинкскейлсом, не обиделся на ее "мужской" ответ, но если это так, то им лучше начать приходить в себя прямо сейчас.
