— Разумеется. — Хата обозначил недовольство. — Я не первый год провожу здесь, в порубежье, и знаю, что именно может быть полезным при выработке Стратегии... Прошу меня извинить, но, на мой взгляд, Такеда — совершенно неподходящий тип для назначенной ему миссии. Он склонен умствовать.

— Увы, — новая сладкая улыбка, — это общий грех для многих выпускников Борделя в Нара.

— Как-как вы говорите?

— Старая шутка. "Учебное заведение" — "заведение" — "бордель"... Тоже своего рода умствование, не так ли?

— Ну почему, — Хата вежливо посмеялся, — очень, очень забавно. Но тогда и тем более, — почему?

— Увы. Воля Его Величества и распоряжение правительства. Токио слишком далеко, оттуда не видно подробностей, но... такова наша судьба и наш долг: повиноваться без рассуждений.

— Господин полковник. На территории Манчжоу-Го генерал Ямада и я, его доверенное лицо, представляем власть императора полномочно.

— Господин генерал-лейтенант, — Кабаяси продолжал улыбаться, но полоснул Хата острым взглядом еще более сузившихся глаз, что избегал делать прежде, — мною получены ПРЯМЫЕ указания, не имеющие двоякого толкования. Еще раз прошу извинить меня.

Некоторое время Хата с наслаждением обдумывал разнообразные сценарии несчастных случаев, острого несварения желудка и тому подобное, но потом, незаметно вздохнув, выбросил завлекательные мысли из головы. Ничего не выйдет.

— И поручение номер два, которое, несмотря на это, ничуть не менее важно. Усовершенствованная машина, которую захватил бесстрашный храбрец Такэда. Со мной прибыла целая группа инженеров из "Мицубиси Юкоге КК" во главе с господами Киро Хатакаси и Йодзи Хатгори...

Так вот это кто! То-то он никак не мог взять в толк, что за персон привез с собой этот Кабаяси. Явные штатские, никак не похожи на молодчиков из компэтэй, и в диковинной компании. Наряду со вполне даже холеными физиономиями — худые, серые, изможденные лица. Оно и понятно. Господа инженеры никуда не поедут без собственных, приданных им лично техников и работяг. Без них они буквально, как без рук, — но позаботиться о несколько лучших пайках для подручных им, понятное дело, даже и в голову не пришло. Это было бы неслыханным потрясением основ, которое смутило бы, прежде всего, самих рабочих.

— ... Строгое указание оказывать полное содействие. Предполагается, что господа инженеры изучат машину на месте, а если и в той мере, в которой это окажется невозможным, отдельные агрегаты или весь самолет целиком должны быть вывезены в Корею или даже в Метрополию под усиленным конвоем.

— Кабаяси-сан... достойно ли изделие волосатых варваров столь пристального внимания? Я думаю, оно достойно некоторого, не слишком пристального любопытства... и во всяком случае не может считаться имеющем серьезное значение, вы понимаете? Преследуя ничтожную выгоду, мы рискуем совершить ошибку в некоем высшем смысле.

— Да, разумеется. Я постараюсь донести до них ваше мнение, но... боюсь, это безнадежно штатские люди. Трудно ожидать, что они будут действовать в полном соответствии со всеми требованиями буси-до. И, тем более, его духом.

Ощущения от полета на "Стреле" практически ничем не походили на то, что он испытывал в подобных случаях прежде. Ни заунывного, натужного рева, ни пронизывающей вибрации, ни тошнотной тряски. Могучий двигатель грохотал отдаленной грозой, на неимоверно низкой ноте и глухо звенел. Казалось, что машина влипла в воздух и неподвижно висит над бездонной пропастью, почти полностью затянутой белесой дымкой. Стертые, едва видимые сквозь нее очертания полей и лесов, неторопливо проплывающие внизу, не могли поддержать ощущение движения. Вот только небо впереди меркло, темнело с небывалой в этих широтах скоростью, а солнце за спиной опускалось с неприличной поспешностью. Так, что даже не хотелось оглядываться.

Надеть специальный шлем его все-таки вынудили, — это несмотря на достаточно определенно выраженное им недовольство! — но он твердо решил снять его еще в самолете, ближе к посадке. Выйти в этой штуке к людям для него было, разумеется, совершенно невозможным. В сомнительных, ненадежных обстоятельствах Текущего Момента всякая резкая перемена в привычном облике могла таить вовсе нешуточные опасности. Но и без этого... Невозможно, — и все. Ему показалось, что "Стрела" чуть опустила нос, но следом его подозрения подтвердил раздавшийся в наушниках спокойный голос Коккинакки: "Снижаемся. Готовьтесь к посадке, товарищ Сталин".

— Такэда. Выпейте не одну чашу сакэ, а три подряд, выругайтесь во весь голос, — можно по-русски, если это более привычно, завалите, наконец, эту тупую корейскую обезьяну, — если хотите, то прямо на ковер... В общем, делайте, что хотите, только снимите, наконец, этот проклятый панцирь... А то слишком сильно напоминаете черепаху.

— Господин полковник...

— А еще вы со стороны выглядите так, будто Хата-сама не доклад у вас принял, а вставил вам в зад бамбуковый шест. До самого нёба. Это неудобно. Так что неплохо было бы его оттуда извлечь. Вы дома! Это говорю вам я, и будет именно так: для генералов вы слишком мелкая фигура, чтобы они могли заниматься вами постоянно. А я как раз могу, обязан и буду...

Кабаяси проводил взглядом женщину, подлившую им сакэ и унесшую пустые бутылочки.

— Поистине, — вздохнул он, — это невыносимо. Больше десяти лет мы учим этих обезьян носить кимоно, но не сдвинулись за это время ни на волос... По-моему, это и вообще невозможно. Я ведь не требую многого! Ни умения исполнять "Танец Весны", ни игры на семисене, ни, наконец, мало-мальски пристойного любовного искусства даже. Но у них, к примеру, просто-напросто воняют подмышки! — Он поднял глаза на шпиона. — А позвольте полюбопытствовать, как вы обходились в России? Очевидно, там дело обстоит и совсем скверно?

— О, не так плохо, как можно было бы ожидать, господин полковник! Даже слухи о их волосатости во многом преувеличены. Да, пышный куст на лобке вовсе не редкость, а в остальном — ничего особенного. Даже волосатые ноги встречаются не так часто. О любовном искусстве, действительно, не стоит даже говорить, но они искренни, наивны и это многое искупает. И — достаточно чистоплотны. Я, признаться, был приятно удивлен.

Идея с тремя чашками сакэ оказалась, в общем, правильной: человек, на протяжении семи лет пивший чаще спирт, нежели водку, практически не ощущал действия рисового вина* в обычных для здешних мест объемах. А от трех подряд — да, Уитинтин и впрямь почувствовал приятное головокружение. И — хотя бы отчасти расслабился, начал чувствовать себя дома. Оказывается, ему давным-давно не хватало такого вот непринужденного мужского разговора за чаркой, и теперь он блаженствовал.

Кабаяси, положив в рот шарик клейкого риса, вдруг спросил:

— А скажи-ка, — зачем ты затеял с генералом этот нелепый разговор об артиллерии? Ты же хотел сказать что-то вовсе другое?

Агент задумался. Да, пожалуй, — другое. А сказал только то, что сказать было возможно.

— Ваша проницательность, господин полковник, достойна удивления. Вы сейчас высказали то, что я сам не вполне понимал. Вы правы. Это, но, скорее, все-таки другое.

— А вы скажите мне. Начав именно с этого другого.

— Смею ли я?

— При необходимости я дам вам инструкции относительно дальнейшего поведения. А здесь свидетелей нет.

Даити вздохнул, собираясь с мыслями.

— "Совсем другое" состоит в том, что Квантунская армия ни в коем случае не удержит наступления Советов. В том виде, в котором она существует сейчас, она не просто слабее. Правильнее было бы назвать ее контингентом, боеспособность которого сомнительна. Все остальные мои сообщения только раскрывают и уточняют это положение.

— Вы не преувеличиваете? Императорская армия показывала вполне удовлетворительную боеспособность в столкновениях с войсками союзников.

— Это — одна из частностей, которые следует обсудить. Она состоит в том, что наш генералитет в прямом смысле не имеет понятия о том, что такое в наше время — большая континентальная война. Даже вы, Кабаяси-сан. Десантные операции, оборона берегов, полу-партизанские действия в джунглях, только с самым минимумом техники, — это совершенно другой вариант боевых действий. Ни в коем случае не более легкий. Но не имеющий практически ничего общего с тем, что нас ждет... Да, спасибо...

Почти машинально приняв чашу саке, так же машинально, не чувствуя вкуса, выпил.

— Все планы боевых действий, заготовленные на случай вторжения русских, есть планы людей, по сути, некомпетентных, не имеющих понятия о том, что их ждет... До меня дошли сведения о чрезвычайно неосторожном замысле высадки армии в Австралии. Этим сказано все.

— В связи с кризисом в районе Соломоновых островов, операцию решено отложить.

— Осмелюсь заметить, — это очень большая удача. Помощь Богов. Как раз в районах высадки англичане формируют и обучают танковые дивизии. Если не ошибаюсь, в количестве пяти. На месте австралийцев я бы даже дал нашему десанту высадиться, а на небольшом отдалении от побережья пустил танки. Всего-то полсотни танков, — и с берега некого будет эвакуировать, потому что для наших частей такая простая вещь, как наступление вглубь материка, на самом деле и есть самая опасная ловушка. В любом случае. Ее даже не надо специально готовить.

— Вы хотите сказать...

— Да. Рыба, с влажной отмели выползшая на сухой берег. Танковая дивизия с офицерами, имеющими африканский опыт, — и все. То же самое, если это будет танковое соединение вермахта, или Красной Армии — не важно.

— А наши танковые части?

— В случае, если предполагается возможность сражения против современных танков, нашу технику лучше не выгружать на берег. А еще лучше — не грузить вообще, чтобы сэкономить место.

— Но... у нас есть опыт войны с Советами. Халхин-Гол. Да, действия нельзя считать вполне удачными, но сражение было тяжелым для обеих сторон.

— Тот опыт лучше забыть, чтобы он не мешал правильной оценке ситуации и, тем самым, эффективному планированию. Тогда мы сражались с армией, спустя два года наголову разгромленной вермахтом. Теперь, спустя еще два года, — с армией, наголову разгромившей вермахт.

Сообщение о необычном пассажире на борту "Стрелы" было отослано сразу же, как только машина легла на курс, когда ни догнать, ни перехватить, ни каким-либо способом проследить их маршрут было ПРИНЦИПИАЛЬНО невозможно. Но передача все равно велась на резервной волне и в кодированном виде. Все, как положено. Так что Берович успел встретить дорогого гостя. В самый последний момент, но поспел. Такого смятения ему еще не доводилось испытывать за всю его недолгую, но предельно неспокойную, переполненную событиями жизнь. Только воочию столкнувшись с последствиями его, по сути, затеи, он осознал, что такая ответственность ему, мягко говоря, несколько великовата. А если всерьез, то неизмеримо превосходит масштабы его личности. И время этой ответственности пришло. Гость смотрел ему в глаза без излишней жесткости, но достаточно пристально.

— Здравствуйте, товарищ Берович.

В этот момент он не позволил себе вертеть головой, одним боковым зрением оценив всю циклопичность размеров окружающего. Это касалось как самого аэродрома, так и индустриального пейзажа за его пределами. За два года?!!

Вынужденно находясь, по преимуществу, в столице, — под рукой у охраны, — можно потерять представление, чем именно ты управляешь НА САМОМ ДЕЛЕ. И о том, что, в числе имущества, — вот этот чудовищный, несопоставимый с размерами отдельного человека ландшафт посередине континента, между степью и лесом, между Европой и Азией.

— То есть вы утверждаете, что...

— Да, Кабаяси-сан. Подавляющее превосходство в количестве и качестве вооружения, конечно, очень существенно, но, все-таки, занимает в войне такого рода... подчиненное положение. Имея войска с боевым опытом, надежно работающую разведку, испытанных командиров на каждой должности и отлаженную систему снабжения, для победы в операции такого масштаба достаточно захватить с самого начала стратегическую инициативу. Противник даже вполне сопоставимой силы окажется в... трудном положении. Практически безнадежном. Агрессор постоянно будет создавать угрозы, на которые придется реагировать, но ответные действия каждый раз будут запаздывать, и в результате войска атакованной стороны все время будут бить по частям. В том случае, если войска атакующего еще и обладают существенно большей подвижностью, положение усугубляется многократно. Но... только усугубляется: больше масштаб окружений, паники побольше, неразбериха посильнее, и все побыстрее кончится, — а так все то же. Принципиально общая картина не меняется. Примером могут служить события события этого лета: последние модели германских танков весьма совершенны, они, безусловно, превосходят самые массовые танки Советов. Но баланс между отдельными элементами в военном организме вермахта оказался безнадежно нарушен, как на уровне всех вооруженных сил, так и в отдельных соединениях и даже частях, стратегическая инициатива утрачена, и замечательные новые танки чаще всего приходится просто бросать... Зачастую — так и не использовав в бою.

— То есть мы тоже могли бы?

— В принципе, — почему нет? Вот только подготовка у нас займет слишком большое время. Недопустимо. Русские, например, не успели, и это обернулось для них разгромом сорок первого года. По сути, речь идет о полной перестройке армейских структур от взвода и до группы фронтов. Обучении войск неслыханного масштаба. И, — безусловно! — перевооружении. Последнее по очереди, самое дорогостоящее, оно все-таки является необходимым. Без него глубокая операция остается возможной в принципе, но превращается в совершенную авантюру, когда любая случайность может привести к катастрофе. А случайности в большой войне неизбежны.

— Как ти думаешь, — удалось оторваться?

— Смотря какой смысл в это вкладывать, товарищ Сталин. Определиться хотя бы, — от кого именно? Армия, безусловно, сможет защитить вас от кого угодно, но нужно понимать, какой может оказаться цена такой защиты. И соответственно определиться. На НКВД в данной ситуации надежда и вообще плохая. Либо не смогут, либо попытаются сделать из вас предмет торга. А так это всего-навсего вопрос времени. Вы лучше меня знаете, какие возможности что у тех, что у этих. И тех, кто может сложить одно с другим, порядочно. Да и не в этом дело.

— Да. Дело в том, что скриваться — вообще нэ выход. Надо что-то рэшать. А как рэшать, если все козыри у них?

— Вас у них нет. И еще нет времени, совсем. Среди них не все идиоты, понимают, что начнется, если в стране и мире узнают, что произошло.

— Что начнется? Гражданская начнется. И снова за пять минут до победы. Опять всо вверх дном. Ах, мэрзавцы-мэрзавцы, нэ терпелось им... И этот... нэ ожидал от него, совсэм дурак оказался, чутье потерял вконэц...

— Ну, тогда генералов можно понять. Простить — другой вопрос, а понять можно.

— Нечего тут понимать, Александр Иванович. Оны хатят, чтобы всо у ных било, а им за это ничего нэ было. А в первую очередь они слушаться больше не хотят. Думают, что уже виросли. Провокация американцев здесь — толко предлог.