Вот и противник, то тут, то там, старался выйти из-под обстрела. А еще через несколько минут началось массовое бегство — сработала цепная реакция. Только это Петра и спасло, потому что отступающие, деморализованные солдаты коалиции, пройдя через вторую волну пехоты, фактически сорвали новую атаку, от которой могли и не отбиться.

— Государь, — козырнул подбежавший Меньшиков. — Устояли!

— Сам вижу, — хмуро буркнул царь. — Доложить о потерях и остатке боеприпасов.

— Есть! — Крикнул герцог и молодцевато ускакал на 'одиннадцатом маршруте'. Коня под ним убили, как и прочих лошадей на позициях. Разве что обозное хозяйство, отведенное в тыл, выжило.

Царя трясло, хотя он и не показывал вида. Сильно. Очень сильно. А по спине бегали холодные мурашки. Никогда еще в своей жизни, по крайней мере, последних двух, он не был так близко к разгрому и поражению. Ведь чуть-чуть не хватило напора войскам коалиции.... Едва не задавили бы числом. Интересно, сделал ли вывод из этого обстоятельства командующий войсками коалиции? Если не дурак, то должен был сделать. А, судя по тому, что он применил такую тактику — умный парень, прекрасно понимающий боевые возможности русских войск.

Нужно было что-то делать. Сегодня, скорее всего новой атаки не будет. Но завтра, с утра, учтя все ошибки сегодняшнего дня, его визави сомнет позиции русских войск. Так что, пока Меньшиков и прочие офицеры суетились, Петр внимательно изучал карту местности.

— Государь! — Вырвал царя из раздумий голос подбежавшего Меньшикова.

— Нам нужно уходить. Много раненых?

— Уходить? — Как-то обескуражено переспросил герцог.

— Мы сейчас едва устояли. Только слепой случай нам помог. Не стоит испытывать судьбу вновь. Нужно искать место с менее широким полем для боя, чтобы противник был вынужден идти менее разряженным строем. Иначе сомнут.

— Вы думаете? Ну...

— Что с потерями? — Перебил его Государь.

— Триста двенадцать человек убито, семьсот восемь — ранено. Причем сто десять серьезно, вряд ли до утра доживут.

— Остальные раненые ходячие?

— Большей частью. Ранения приходились в плечи и голову. Сто семьдесят после перевязки должна встать в строй.

— Хорошо. А что с боеприпасами?

— Тут все не так радужно, — помрачнел Меньшиков. — Ручных гранат осталось по одной на три человека. Мин для минометов тоже немного. По пятнадцать-двадцать штук осталось. А вот патронов изрядно.

— Теперь ты понимаешь, почему нам нужно срочно уходить?

— Да как же это сделать? Снимись мы с позиций — эти тотчас в атаку пойдут.

— Повторим польский опыт, — усмехнулся Петр. — Распорядись, чтобы люди отдыхали. Нам предстоит ночной марш. Ну и, предупреди обозных.

— А если эти вновь пойдут сегодня? — Нахмурившись, поинтересовался герцог.

— Значит, нам с тобой придется бежать. Ты ведь не хочешь оказаться в плену у наших заклятых друзей?

— Как-нибудь в другой раз... — фыркнул герцог, прекрасно представляя, что его там может ожидать.

— И вот еще, — остановил Петр Меньшикова, который хотел уже убежать, распоряжаться делами. — Людям требуется отдохнуть, но, нам нужно продемонстрировать, что мы не готовимся к бегству. А значит выдели посменные наряды для демонстративного ремонта редутов, трофейные группы и похоронные команды.

— Похоронные?

— Нет, копать ничего не нужно. Благо, что не очень жарко. Пусть демонстративно собирают трупы в кучи, вроде как готовя к погребению. Но без особого энтузиазма.

— Наших погибших хоронить тоже не будем?

— Будем. Но только наших. В одной братской могиле. И да, пригласи мне из обоза командира инженерной команды.

— Есть!

Весь оставшийся день прошел довольно спокойно.

Меньше чем через полчаса после разговора с Меньшиковым, в распоряжение русских войск прискакал переговорщик от Филиппа Орлеанского с просьбой вынести раненных. На что получил согласие. Петру это было выгодно. Ведь пока не закончиться эта процедура — нового наступления не будет. А войскам коалиции нужно было прийти в себя. Повторной атаки в тот день они не могли себе позволить из-за полного расстройства в войсках. Но просто так сидеть было нельзя. Враг не должен был понимать, как обстоят у них дела на самом деле.

Смеркалось.

— Все готово? — Поинтересовался Петр.

— Да, Государь, — кивнул командир инженерной роты...

Утром же следующего дня Филиппу II Орлеанскому донесли, что русских нет на позициях. С первыми лучами солнца.

— Все как ты и говорил, Франц, — хмыкнул герцог, обращаясь к своему советнику.

— Ваша светлость, они и не могли остаться. Только чудо спасло их от поражения при первом натиске.

— Вы полагаете, что Петр снялся с позиций только из-за опасения рукопашного боя?

— Нет только ваша светлость. Мне кажется, что у русских вновь проявилась их старая проблема. Банально закончился огненный припас. Скорострельное оружие потребляет его в безумном количестве.

— Вот как? Тогда их нужно немедленно преследовать!

— При всем уважение, ваша светлость, это не самая лучшая идея.

— Но почему? Догоним и добьем!

— Я уверен, что дорога заминирована. Еще вчера я обратил внимание на странную активность инженеров, когда руководил вывозом раненых. А сейчас вспомнил то, как Петр поступил во второй битве с северной коалиции. Имитация отступления. Заминированная дорога и... ловушка.

— Значит, вы полагаете, что впереди нас ждет ловушка? — Медленно произнес Филипп.

— Да, ваша светлость. Но нам все равно нужно идти следом в надежде, что мы, зная о ловушке, сможем раскусить его замысел и наконец-то разбить. Не думаю, правда, что удастся взять самого Петра. Он наверняка уйдет. Но армия, что преграждает нам путь на Москву, исчезнет. А это победа. И тот замечательный повод для перемирия, который так нужен Франции.

— Пожалуй...

Как в руководстве армии коалиции и предположили — продвижение вслед за русскими чрезвычайно осложнилось разными каверзами, которых на дороге осталось превеликое множество. Тут и спорадически разбросанный чеснок — небольшие стальные колючки, нет-нет, да наступишь. Тут и фугасы направленного действия, которые инженеры Петра соорудили из минометных мин — 'десяток'. Тут и поврежденные опоры моста, который обрушился, будучи забитый солдатами. В общем — радости хватало. Конечно, боевое охранение, как и прежде, сильно помогало, но темпы движения войск провалились до совершенного безумия. Так что, новый визуальный контакт армий произошел лишь восьмого май, на длинном, узком поле недалеко от Минска.

Русские сидели на одном сплошном редуте, перегораживающем поле вместе с дорогой от леса до леса. Кроме небольшого полевого укрепления, Петр укрепился подходом Минского гарнизона. Всего триста человек, но с ними имелось десять картечниц и много, очень много боеприпасов, включая жизненно важные ручные гранаты. Кроме того, там же располагался дивизион пушек, славно отметившихся в боях против Речи Посполитой и Швеции. Тех самых шестидюймовок. Команды, конечно, были совершенно неопытные, но — они были. Как и большое количество снарядов. А в предстоящей битве все силы на вес золота. Каждый солдат!

Филипп II Орлеанский этого знать не мог, ибо на вид — никаких отличий. Пушки ведь располагались за редутом, будучи скрытыми от глаз со стороны противника.

И вот, на рассвете 9 мая, войска коалиции, прорывая редкую рябь тумана, пошли в атаку. Все. Руководство армии решило, что повторного шанса им может не выпасть. Да и поле позволяло задействовать все ресурсы. Правда, в отличие от предыдущего сражения, узкое пространство заставило Филиппа сильно сжать войска. Иначе было никак. Он прекрасно понимал, что малые силы Петр отбросить, а атаковать волнами чревато....

— Огонь! — Крикнул Государь, стоя на небольшой вышке, поставленной в тылу позиций, чтобы наблюдать за полем боя.

И сигнальщик незамедлительно сделал отмашку на батареи, которые ударили от души. Да, дымный порох. Да, дульнозарядные. Ну и что с того? Шесть дюймов даже на дымном порохе — шесть дюймов. Сила! Тем более что били они подальше минометов.

— Ох... как бы здесь пригодились корабельный пушки, — тихо произнес царь, наблюдая за разрывами мин и снарядов, долбящим в накатывающую волну пехоты. Так, словно молот в наковальню.

— Верно Государь, — по отзывам испытаний в Стамбуле картечные гранаты показали себя прекрасно!

— Слушай... Саш, а тебе не кажется, что с этой пехотой что-то не то?

— В каком смысле? — Удивился Меньшиков.

— На, смотри, — протянул он ему подзорную трубу.

И верно — солдаты, казалось, совершенно не боялись смерти. Словно роботы...

— И как это понимать?

— Не знаю...

— Проклятье! Вот сволочь! Неужели?

— Что?

— Да. Иного и не могло быть. Этот клоун их напоил, для храбрости. Причем чем-то крепленным.

— Но зачем? — Удивился Меньшиков. — Ведь алкоголь снижает боевые качества!

— Зачем им какие-то качества при таком численном перевесе? — Усмехнулся Петр. — Им главное не дрогнуть. Дойти. А дальше и так задавят.

Так и получилось. Почти. Потому что в полусотне метров от позиций русские набросали остатки чеснока, казалось бы, уже прорвавшаяся пехота противника замялась. Второго шанса ей не дали....

В ходе первой фазы сражения, там, на редутах, коалиция оставила порядка шестидесяти тысяч человек. Огромные! Просто чудовищные потери. Но для двухсотпятидесяти тысяч — терпимо. Но то, сколько было убито и ранено здесь и сейчас... не шло ни в какое сравнение.

Задние ряды изрядно пьяных солдат начинали давить на передние — замешкавшиеся. Создавалась давка и толчея, стремительно разрастающаяся. А по ней, со всех стволом долбило пятнадцать тысяч стрелков, тридцать картечниц, сто тридцать два миномета разных калибров и восемь старых шестидюймовок. Месиво! Кровавая жатва! Прямо лермонтовское полотно масштабов Бородинской битвы.

Как несложно догадаться — даже сильно пьяные люди имеют пределы... и решительного натиска на стены вала не вышло. Никто до него не дошел. А там... в месте толчеи, позже прямо так и пришлось копать две ямы — слева и справа от дороги. Ибо тот фарш, в который нарубило тысячи людей, куда-либо тащить было просто нереально.

— Ты как? — Поинтересовался Государь, хлопнув по плечу Меньшикова, что тупо и отрешенно сидел на бруствере редута, свесив ноги, и стеклянными глазами смотрел на жуткое кровавое месиво, что начиналось метрах в тридцати перед ним.

— Скорее бы она уже закачивалась... — тихо он произнес.

— Скоро, друг мой, скоро, — усмехнулся Петр, которому от этого зрелища тоже было не по себе. — Нет у врага больше сил, чтобы нам противостоять. То, что вон там, по ту сторону поля лежит, то труха. Нам они более не помеха. Я уверен, что когда они протрезвеют, да вспомнят все это — от одного только русского мундира ходить под себя станут. Не все, так многие. Не готовы они к таким мясорубкам.

— Как же это? А миллионы, что живут во Франции? А ну ка, Людовик новое войско выставит? Непуганое.

— Не выставит. Вот его хребет, — махнул Петр, говоря нарочито громко, чтобы и окружающие солдаты слышали. — Сломали мы его. Теперь главное — поделить шкуру этой знатной добычи. Не так ли, Луи? — Обратился Государь, к стоящему подле него совершенно бледному как полотно, даже чуть зеленоватому внебрачному сыну короля Франции.

— Верно, сир, — с трудом выдавил из себя зять Петра. А потом, чуть помолчав, продолжил. — Если вы позволите, то я могу отправиться на переговоры с герцогом. Уверен, продолжать эту бойню он не захочет.

— Дорога на запад открыта. Почему ты думаешь, что он захочет сдаться?

— Зачем ему убегать? Его король вот он.

— Хм. Ну что же. Попробуй. Но помни — мне нужен живой зять. Сашка, выделим ему эскорт....

Глава 2

21 мая 1714 года. Малага

Владимир с некоторым волнением смотрел на пакет, лежащий перед ним на столе. Отец прислал ответ. Наконец-то. Но герцог откровенно боялся того, что там будет. Ведь он зашел слишком далеко в своем самоуправстве. Как отреагирует Государь? По его разумению, там могла быть либо похвала, либо укоры. Этакий момент истины, сводящий воедино последние лет десять. Однако, оттягивание момента ничто не решало. Поэтому, помедитировал с полчаса, Владимир все же, собрался с духом и вскрыл пакет, со страхом и надеждой впившись глазами в твердый, хорошо поставленный почерк Петра Алексеевича Государя Всероссийского.

'Дорогой сын, поздравляю тебя с успехом!

Скажу сразу — поначалу ты меня сильно обескуражил этой новостью. Смутил и удивил. Я даже не знал, как отреагировать и что делать со столь ценным и непонятным подарком. Но, пообщавшись с мамой, пришел к выводу, что все, что не делается — к лучшему.

Я надеюсь, что ты еще во время Маньчжурской кампании заметил, что вокруг тебя постоянно были люди, которые присматривали за тобой. Ведь я серьезно опасался, что ты поддашься на влияние не самых разумных людей, которые могли попытаться воспользоваться твоей энергией и активностью. Да, да, не спорь. Мама уже одиннадцать групп смогла нейтрализовать, планировавших с твоей помощью осуществить государственный переворот в России устроить. Даже не поставив тебя в известность о своих планах. Не стоит этому удивляться. Это нормально. И вокруг твоих детей тоже будет крутиться всякая мразь, мечтающая за их счет поживиться.

Но не это суть.

Ты смог подвести под мою руку многие города в Испании. Это очень серьезный успех. Намного большей, нежели в Маньчжурии и Японии. Поэтому я, пожалуй, не буду ставить тебя наследником. Да, да. Я после завершения текущей войны хотел взять в жены твою маму и провозгласить тебя наследником Империи. Именно Империи, потому что я планирую возложить на себя венец Императора. Однако, теперь я вижу — для тебя будет совершенно невыносимо сидеть в моей тени. Ведь только одному Всевышнему известно, сколько я проживу. А твоя душа требует дел. Поэтому я говорю тебе — действуй! Бери на шпагу это пиренейское королевство и возлагай на себя корону.

Ты удивлен? Надеюсь, потому что в противном случае моя служба безопасности мышей не ловит.

Я проконсультировался со Святым Престолом и заручился его полной поддержкой. Само собой, в обмен на обещание не вводить своих войск в Рим и вообще забыть о том, что именно Святой Престол объявлял Крестовый поход против меня.

Впрочем, определенные условия ты должен будешь выполнить. Во-первых, принять католичество. Во-вторых, взять в жены вдову Филиппа V Изабеллу. Именно в таком порядке и именно вдову. Рим отказывается их разводить, поэтому тебе придется это сделать более традиционным способом. Как ты понимаешь — сделать это нужно аккуратно. Будет очень неплохо, если Филипп V совершит самоубийство. В принципе, всех устроит даже если он повесится на своем шарфе, скажем так — не очень добровольно. Еще лучше будет, если его убьют его соратники. Главное — не сделай его борцом за свободу и независимость Испании.

Относительно вдовы.

Почему Святому Престолу это важно? Потому что дом Фарнезе, к которому относится Изабелла, очень близок к Святому Престолу. Фактически, этот брак станет опосредованным союзом с Римом. Она ключ к твоей легитимности в глазах католиков.