Планета-мечта

— И все?

— Что "все"?

— Больше вы ничего не видели?

— Сгоревшее дерево, которое вновь зазеленело у меня на глазах. Туман, расцвеченный всеми цветами радуги. Но это вы вряд ли сочтете за деяния великого мага.

— Зачем ему понадобился цветной туман?

— Туман понадобился мне, — сказала я, — Мне было пять лет, Михаил Александрович.

— А Царь-ворон был так добр, что развлекал вас?

— Мне показалось, что он любит детей, — сказала я тихо, — Во всяком случае, мне было с ним очень весело.

Каверин засмеялся и ушел к костру.

Я осталась сидеть в темноте. Я думала о долине Флоссы. Вспоминала возмущенные голоса файнов, когда туман, окутывавший все вокруг, засиял разноцветными огнями. Вспоминала смех Кэррон, негромкий, резковатый. Я сидела и думала, все думала о том, где он теперь, что с ним теперь. Если он жив... то где он? почему мы до сих пор не пали жертвами его гнева, его мести? Или он не желает мстить за народ, изгнавший его?

Изгнанник. Я пыталась представить себе, как теперь живет тот, кто катался со мной на карусели, кто раскрасил для меня туман, но получалось у меня плохо. Сколько прожил муж Марии? Около года. С изгнания Кэррона прошло три месяца. И почему-то с каждым днем я все больше верю в то, что он жив, еще жив.... Еще жив. Я благодарила Бога за то, что темно и никто не видит, как я плачу по нему. А потом я подняла голову и увидела, что наш проводник смотрит на меня из темноты. Встретившись со мной взглядом, он повернулся и исчез.

13. Фрагменты из "Песни о странствии". Диктофонная запись.

Женский хор:

Что тебя гонит в ночь?

Не уходи!

Чем я могу помочь?

Родной, прости!

Что там? — Лишь холод и тьма!

Нет, не удержат слова,

Руки и ласки мои.

Что же, уйдешь? — Уходи!

Мужской голос:

Птицей рожден я во славу ночей.

Ночи дороже любви мне твоей.

Женский голос:

Крылья твои — для земных ветров.

Силы твои — для земных врагов.

Птицей рожден ты для этой земли.

Гордость смири и удел свой храни!

.....................................

Женский голос:

Прощай!

Ты цвет народа уводишь за собой.

Прощай!

Сражен ты будешь своей любимой тьмой.

Прощай!

Мои моленья дойдут ли до тебя.

Прощай!

А все же помни, что я...

Другой женский голос (вступает, перебивая первый):

Если ты сможешь вернуться однажды в наш дом.

Если ты сможешь вернуться, вернись, я тебя умоляю.

И хоть я тобою любимую тьму проклинаю,

Пойми — от любви, от одной лишь любви!

Я ревную, но ревность не может быть злом.

Без тебя пуст и холоден старый наш дом.

Возвращайся, молю, возвращайся ко мне.

Да, я знаю, ты пленник на этой земле.

Ненадолго, как в гости, но все же вернись.

Без тебя свет не свет, без тебя жизнь не жизнь....

14. Дневник-отчет К. Михайловой.

Алатороа, Иллирийские леса, день седьмой.

Сегодня мы свернули от Белой к Анду. В прибрежных лесах земля черная, мягкая, растут крапива и ежевика. Весь день я не сводила с проводника глаз. Как он идет, легко ступая босыми ногами по сырой земле. Он казался так на месте там — в тихом сумрачном лесу; словно дерево, вдруг решившее прогуляться, словно росток крапивы, пустившийся в пляс. Я уверена, что он все же файн, а мы идем к долине Флоссы, мы все ближе и ближе. Скоро я снова увижу Семь Светлых Источников!

Какой сегодня пасмурный, душный, тихий день! Солнце, неясное, неяркое, сквозит в разрыве между туч; чем-то свет его напоминает зимнее холодное сияние с пасмурных небес. Небо сегодня не серо, а скорее сине, пеленой синеватых облаков заволокло его. Размытыми окнами среди синего мелькает белое. Воздух прохладен и душен — странный день! С самого утра у меня болит голова, так, слегка, но боль не проходит. Очень тихо вокруг, только кузнечики в траве, да мухи — над травой.

Именно таким я почему-то представляю себе Перепутье, Проклятые земли — небольшие дома среди невысоких лиственных лесов под сумрачным, синеватым, низким небом. Это ведь совсем близко отсюда.

Быстро-быстро махая крыльями, пролетела птица. Небо словно нарисовано акварелью, так размыты и нежны краски. Разводы синеватого, того самого цвета, который выходит, если акварельный синий разбавить большим количеством воды. Каркают где-то. Я вздрогнула сначала, растревожилась, а потом заслушалась. Люблю я ворон, даже смешно. Это Харрис недавно рассказывал, что в средневековой Японии почитали кукушку, ездили слушать, как она кукует. А ведь не так уж и красиво она поет. Так и я с воронами. Я люблю их слушать, карканье для меня — светлый знак. На Веге много земных птиц; когда у меня были неприятности или же мне предстояло какое-то испытание, стоило мне услышать карканье вороны, как у меня становилось легко на душе, я всегда уверена была, что для меня это доброе предзнаменование. И сорок я люблю — за то, что они на ворон похожи.

Господи, как тихо! Воздух не шелохнется. Небо словно давит на землю. И кажется, поистине проклятье тяготеет над этими лесами под низким пасмурным небом.

Мы остановились ненадолго, насколько я понимаю. Впереди должен быть какой-то хутор. Студенты разводят костер, суетятся, сырые ветви не хотят гореть, едкий желтоватый дым поднимается под сгрудившимися студентами и растворяется в душном воздухе. Я сижу и смотрю на их потуги. День сегодня тягостный, все притихли. Странно, весь день я сегодня думаю о Проклятых землях, о Перепутье. Весь день, с самого утра.... Здесь ведь недалеко, а от Серебряной Ивы еще ближе. Ах, ты, боже мой!

Я никогда не бывала в Проклятых поселениях. Иногда я жалею об этом. Говорят, эти места, Росстани или Перепутье, это почти то же самое, что и Поля Времени. Я имею в виду то, что внутри они гораздо больше, чем кажутся снаружи. Так, Поля Времени можно найти, если только идти со стороны Поозерья. С севера же ты просто попадаешь в Поозерье, не найдя ни Стен Тумана, ни даже Блуждающего леса. Так, говорят, и Перепутье: для истинных своих уроженцев оно открывает гораздо больше, чем для всех прочих. Жаль, что я никогда не была там, я только видела фотографии. На них были небольшие дома с высоким, метра по два, фундаментами, среди зеленеющих садиков-огородиков. Дома стояли на расстоянии пяти-шести метров друг от друга, словно в городе, лишь огороды отделяли их; в деревнях обычно не так. Не было там ни сараев, ни коровников, ничего, просто дома и небольшие огороды, а вокруг был невысокий кудрявый черемуховый лес. Говорят, Дэ топит эти места каждую весну, оттого там и фундаменты у домов так высоки.

Рассказывают про эти места, что все жители там — колдуны. А меня все не оставляет глупая мысль: как странно, наверное, просыпаться поутру в доме с высоким фундаментом, в поселении, которое зовут Проклятым. И знать, что твоя земля гораздо больше, чем кажется пришлым. Ощущаться себя властителем этой земли. Как хорошо жить там, где вокруг леса, невысокие, равнинные, болотистые, с маленькими лесными озерами, вода в которых темна и холодна, словно в моей милой Дэ.

...Мне сняться сны, сняться постоянно. Раньше мои сны никогда не повторялись, я такого не помню, теперь из ночи в ночь мне сняться одни и те же сны. Нет, я помню, на Веге, в школе, мне снилось несколько раз ровное поле до самого горизонта под сумрачным, то ли ненастным, то ли просто вечернем небом, и один стебелек, который колышется на переднем плане. Такой очень несодержательный сон, обычно мне сняться совсем другие, с сюжетом, многосложные. А теперь мне каждую ночь сняться сны про Алатороа, причем такие странные, что впору заподозрить, что это и не сны вовсе, а наваждения.

Самым первым мне приснился ручей Духов. Причем вовсе не тот ручей Духов, который есть в реальности, который берет исток у Серебряной Ивы. Мне приснился зимний лес, бурелом, сугробы, и я знала, что это лес за южной окраиной Проклятых поселений, хотя леса там должны быть вовсе не такие. На самом деле там низина, болота — давний призрак настоящих Торовых Топей, и леса там черемуховые, путанные, уремные. А мне снился горный лес, редкий, с высокими деревьями. Гор как таковых не было, но лес был горный, это я знаю — не знанием сна, а знанием человека, повидавшего немало лесов, и горных, и равнинных. Мне снилось, что я снова ребенок, лет восьми, может быть. Я иду по этому лесу в смешной лохматой шубке и валенках, но я не одна. Со мной мой брат, такой же маленький, как и я. А у меня никогда не было братьев! Впереди, в понижение, журчит по камням не замерзший ручей. Берега его — из валунов, и на каждом камне лежит снежная шапка. Ручей неширокий, едва ли два метра; такой горный ручей, и камни на его дне умыты водою. В лесу полно было поваленных деревьев, мы отрываем от одного длинный вогнутый кусок коры, и садимся на него, как на санки, и несемся по ручью, словно по ледяной горке. И вот — ручей впадает в Дэ, она покрыта льдом, и мы вылетаем на лед — едва ли не на середину реки. На самом деле ручей Духов впадает в Дэ на самом повороте, а во сне устье ручья было там, где пляж, метров на десять западнее поворота, и сама река была какая-то не такая, но я так и не поняла, в чем дело.

Этот сон мне снился два раза. Вообще, в нем есть что-то волшебное, совсем немного, но есть: этот ручей, и стылая вода меж заснеженных берегов, темные стволы деревьев.

И еще мне снился совершенно невообразимый сон, и тоже про Проклятые земли. Мне снилось, что я иду по лесу, обычному летнему лесу, по дороге от Проклятых поселков к Западному Тракту. Я там ни разу не была наяву, но потом, проснувшись, связалась с помощью компьютера со здешним архивом и отыскала фотографии: да, это та самая дорога, у поселков она широкая, спокойно проезжает телега, и в лес уходит такая, но после поляны к Западному тракту идет лишь тропа, уложенная каменными плитами; плиты эти древние, растресканные и крошатся. Дорога эта идет не напрямую к Западному тракту, а почти параллельно ему и соединяется с ним под очень пологим углом; и все равно там недалеко, едва ли больше километра. Мне снилось, что иду по этой дороге — от поселков к тракту, но на поляне, вместо того, чтобы идти прямо, сворачиваю направо, на восток. Там есть и наяву нечто вроде дороги, местные жители ездят туда то ли за сеном, то ли за дровами, то ли еще за каким-нибудь чертом — ведь жители не чего-нибудь, а Проклятых земель, небось все колдуны как один. И вот я иду и иду, немного я эти леса знаю, это, в общем-то, Иллирийские леса и есть, только их северная окраина. Но там, где я должна выйти к полянам, за которыми прибрежный лес и Дэ (петляет эта река как ненормальная), предо мной открывается вдруг бескрайная равнина. Вроде бы где-то сбоку были холмы, но я за это не поручусь. Равнина эта была ужасно странная, ничего похожего наяву я не видела. И вообще, из всего, что я когда-либо видела, больше всего она похожа на фотографии полярной ямальской тундры. Невысокая рыжеватая трава и вода, разлитая причудливыми узорами по этой плоскости, где-то чуть ли не озера, где-то просто лужи. И я знала отчего-то, что если пройти эту равнину из конца в конец, то там, за ней, есть что-то... не знаю, чудесное, что ли. И я знаю, что хотя равнина эта и в самом деле бесконечна, пройти ее можно. И кажется, что нет ничего более на свете чудесного, чем идти по этой равнине, стремясь к ее краю. Когда я проснулась, я ужасно жалела, что не могу попасть туда наяву.

И еще мне снилось вот что: будто я иду по берегу Дэ, не по тому берегу, где Иллирийские леса, а по степному, но в моем сне там тоже был лес. Я иду. Кажется, я даже была не одна, но я не помню точно. Я иду вверх по течению, удаляясь от Серебряной Ивы, и чем дальше, тем более причудливым делается лес по обоим берегам, и я знаю, что я возвращаюсь в прошлое Алатороа, и что миллионы лет назад здесь росли такие леса и скоро я увижу динозавров. Смех и грех, не думаю, что здесь действительно были динозавры. Хотя археологических изысканий здесь почти и не проводили.

А еще мне сняться снова эти места, где эта странная, не похожая на настоящую Дэ. Только я иду по тому берегу, где ручей Духов и Иллирийские леса. Иду в другую сторону, в сторону Серебряной Ивы. Там откуда-то взялся холм, хотя наяву этот берег Дэ — равнинный. Этот холм порос редким кленовым лесом, и когда я поднимаюсь на вершину, то вижу сквозь деревья веганские белые небоскребы.

И еще мне снилось, что я иду вдоль Проклятых поселков. Небольшие дома за сетчатыми заборами, а по другую сторону дороги канава с неподвижной темной зеркальной водой, и в ней отражаются прибрежные кусты и белые облака. На перекрестке ("Перепутье, — думаю я, — Росстань, перекресток".) я сворачиваю налево, а прямо дорога идет будто бы к Дэ, к тому месту, где впадает в нее ручей Духов. Я иду и попадаю в город из предыдущего сна, а впереди меня летит попугайчик, который был у меня на Веге, а потом умер. И я иду за ним, беспокоясь, что надо поймать его, а то потеряется. А город этот очень странный, впритык, впритык стоят в нем белые высотные дома, улиц нет, меня какие-то проходы между домами, железные лестницы.

Мне сняться сны.... Иногда я страшусь этого. Что-то властно забирает меня в свои руки, и бежать мне некуда.

....Мы остановились в деревне. Она называется Этре, и состоит из пяти домов. В двух домах никто не живет, в остальных живут три старухи и старик, который, как оказалось, имеет диплом Альверденского магического. Университета, я имею в виду. Его зовут Рездиг Этре, и эта деревня — хутор его семьи, а эти старухи — его сестры. Мы остановились в пустующих домах.

Заходящее солнце бросает золотой отсвет на деревья, на кусты и травы. Прямо в зените висит размытое белесоватое облако, наводящее почему-то на мысли о Млечном пути. К востоку над верхушками деревьев висят маленькие бело-серые облака, похожие на прерывистые кляксы. Сбоку есть облака более приличные, растрепанные и причудливых очертаний, а все же больше похожие на облака.

Листва так откровенно золотиться, словно уже пришла осень. И чем ниже к горизонту солнце, тем этот золотой свет все ярче. Две птицы, черные, с белыми краями крыльев, пролетели одна за другой прямо над моей головой. Облака, кажется, не движутся, а очертания их уже изменились. Становиться прохладнее, хотя настоящей прохлады еще не чувствуется. Я думаю.... Я думаю о воронах. Нет, не то. Я думаю о Кэрроне. "Тень ничья да не падет на тебя", — вот о чем я думаю. Если он жив.... Господи, не допусти этого, господи, пусть он будет мертв! Три месяца прошло со дня его изгнания, страшно представить себя, что ему пришлось пережить, если он остался жив....

И жаль, что я не увижу его. Жаль, что я никогда уже не увижу его!

Наш проводник исчез куда-то, как только мы пришли сюда. Стэнли хотел поговорить с ним, а его и след простыл.

15. Из сборника космофольклора под редакцией М.А. Каверина. Литературная обработка М.А. Каверина. Сказание о Перепутье.

В междуречье Белой реки и темноводной Дэ, отделенный Западным трактом от зажиточного Ополья, расположен невзрачный и тихий край, который теперь зовут Перепутьем, а когда-то звали Росстанью. Это болотистая равнина, где много лесов из дуба, черемухи, ольхи и берез, а в подлеске густо разрослась калина. Здесь много больших полян, где встречаются заросли ив, много маленьких заболоченных озер.