После игры в снежки, стрельбы и выпитой прямо на морозе еще одной бутылки вина, страсть охватила их, едва они переступили порог спальни, и не оставляла до рассвета — позднего, но невероятно солнечного. Потом в нежной тишине зимнего утра, пронизанного солнечными лучами, во все горло "распевавшими" "аллилуйя" и "возрадуйся", зазвонили церковные колокола и началось рождество, которое они, — имея теперь в виду и хозяйку дома — завершили ужином по-немецки. Впрочем, не обошлось и без нарушения традиций. С одной стороны, в Германии предпочитают не путать рождественский обед, изобилующий плотными сытными и, чего уж там, жирными блюдами, с легким ужином. А во-вторых, ужин обязательно заканчивается до полуночи. Но за стол — по разным причинам — сели только в девятом часу, так что запеченную утку подали в начале десятого, а за традиционный кекс "штолен" и печенье с корицей, ванилью и сухофруктами взялись и вовсе в одиннадцать.

Пили глинтвейн, ели сладкое печенье и шоколадный "Sachertorte", шутили и смеялись, и снова гуляли — на этот раз под падающим в темноте снегом — и пили под защитой сосновых крон французский коньяк. А вернувшись в дом, возобновили чаепитие, затянувшееся далеко за полночь и вскоре превратившееся в удивительно душевную пьянку, когда пьют не от желания напиться, а просто, потому что настроение хорошее и пьется легко и весело. Но, в конце концов, вечеринка все-таки завершилась, и случилось это совсем не так, как ожидалось.

Было уже около двух часов ночи, когда Вильда неожиданно придумала слушать радио. В гостиной стоял огромный приемник фирмы "Телефункен". Солидное сооружение в корпусе из полированного орехового дерева, имевшее то преимущество, что кроме хваленой немецкой техники — и не зря хваленой, если по совести — имелась в комплекте и хорошая, правильная антенна, вынесенная на высокую многощипцовую крышу.

Вильда включила радиоприемник и начала вращать верньер в поисках работающей радиостанции. Голосов в эфире, как ни странно, оказалось совсем немало, но в большинстве случаев условия приема оставляли желать лучшего. Тем не менее, кое-что звучало все-таки вполне разборчиво. Довольно хорошо оказалась слышна, например, очередная "истерика" Фюрера германской нации, транслировавшаяся Берлином, должно быть в записи, так как в два часа ночи предполагать "прямой эфир" с рейхсканцлером весьма опрометчиво. Еще ясно слышен был какой-то тип, бодро трепавшийся на итальянском, но нормальные новости удалось услышать только из Вены. То есть, сначала никто о новостях и не подумал. Слушали музыку. Австрийцы — но тогда никто еще не знал, кому принадлежит эта волна — транслировали "Сказки венского леса" Штрауса-сына в чудном симфоническом исполнении. Однако вскоре, вслед за музыкой, пошли новости...

... перестрелка... Артиллерия чешской армии открыла огонь по австрийской территории, при этом несколько снарядов разорвались на улицах Цирнрайта...

... Испанская республика. Правительство Народного фронта на заседании от 24 декабря потребовало немедленной ликвидации военных формирований различных партий и политических групп и объявило об объединении всех сил правопорядка в корпус полиции под руководством министра внутренних дел...

... развернулось сражение с применением танков и артиллерии. По последним данным тяжелые бои идут в пригородах Саламанки...

— Баст в Саламанке, — сказала вдруг Вильда.

— Откуда ты...? — начала было Таня, но Вильда ей договорить не дала.

— Я чувствую, — заявила она, вставая. — Я знаю, — кровь отхлынула от лица. — Он там... и... Кейт тоже там... Я знаю. Господи!

* * *

Остаток ночи Таня утешала Вильду, пока обе не выплакались, как следует, и не уснули, обнявшись на диване в малой — вишневой — гостиной. А Виктор, почувствовавший, что сна ни в одном глазу, остался у камина — в дубовой. Он подбросил в огонь пару поленьев, плеснул в не вовремя опустевший бокал коньяка, закурил и уселся в специально придвинутое к камину кресло.

"Все путем..." — подумал он по-русски и сам же усмехнулся "в ответ", иронично покачав головой.

"Ну, да, как же, как же!"

Получалось, что случайно высказанное предположение — "А кем кстати? Олегом или мной?" — начинало с ужасной очевидностью воплощаться в жизнь.

"Будет война..."

Еще не сейчас, разумеется, но, похоже, что и не в тридцать девятом.

"Будет?"

Многие признаки указывали: будет!..

В Испании дело, — как они на самом деле того и хотели, — быстрыми темпами шло в сторону интернационализации конфликта. Экспедиционный корпус РККА последовательно и непрерывно укреплялся за счет прибывающих из СССР частей и соединений. Приезжали советники — в этой реальности они зачастую и не пытались маскироваться, — приезжали и "добровольцы". Эти последние, были такие же командиры Красной армии, как и те, что приезжали в открытую (во главе своих рот, батальонов или полков). Но, имея "иностранное" происхождение — польское, венгерское или, скажем, австрийское, — изображали из себя "волонтеров свободы". Однако если "веселится" один из участников "игры", перестают чувствовать "ненужную скованность" и другие. Итальянцы и так-то не стеснялись, действуя, совершенно открыто и даже нагло, с самого начала конфликта. К концу года они перебросили в Испанию уже три "добровольческих" дивизии и продолжали наращивать свое военное присутствие, снабжая к тому же националистов своим отнюдь не дурного качества оружием. Во всяком случае, для тридцать шестого года итальянские самолеты, танки и броневики были отнюдь не плохи.

В отличие от Дуче, Гитлер проводил гораздо более сдержанную, если не сказать осторожную политику. Ему по разным причинам осуществлять открытое "вторжение" в Испанию было не с руки. Тем не менее, в дополнение к "Кондору" в Национальной Зоне разворачивались сейчас еще два соединения "гражданских добровольцев": 1-я и 2-я бригады "Дер Нойе фрайкор". Но игра в слова, всего лишь игра: как бы не назывались эти бригады, формировались они по тому же принципу, что и отряды советских добровольцев в другой — известной Виктору по будущему — истории. Кадровые военные, собранные в якобы случайно сформировавшиеся группы. "Группа Павлова, группа Кривошеева..." Тут ни русские, ни немцы Америки не открыли. Но по факту в Испании воевали между собой уже четыре европейские армии. Даже пять, если разделить испанскую на две. Так что война в республике обещала быть, и притом — совсем иной, нежели известная Виктору по "прошлой" реальности.

Но Испания — это всего лишь один из полюсов назревающего конфликта. Австрия, прежде всего в силу собственных внутриполитических проблем, тоже стремительно скатывалась к "военному решению чешской проблемы". Однако выдюжит ли маленькая, плохо оснащенная австрийская армия против находящейся на подъеме чешской, это еще вопрос. Если вопрос вообще. У чехов — и это даже без помощи СССР — есть чем ответить на вызовы эпохи в лице крошечной Австрийской республики. Впрочем, за спиной австрийцев маячили фигуры гигантов: Германии и Италии. Баст полагает, — и не без оснований — что при нынешнем раскладе сил на континенте и Гитлер, и Муссолини от прямого вмешательства пока воздержатся. Оружием побряцают, не без этого, но воевать не станут.

"Сейчас да, а что потом? А потом... суп с котом!"

На горизонте клубились мрачные тени новой мировой войны. Дата ее начала и конфигурация противоборствующих блоков пока оставались неизвестны — все же история, судя по всему, изменилась достаточно серьезно — но то, что война не за горами стало очевидно не одному только Виктору.

"Эх, — подумал он с тоской, осмыслив грустные перспективы. — Грохнуть бы Адольфа, и дело с концом..."

Но убить лидера Германии совсем не просто. Это в 1922 году три придурка из "Консула" смогли беспрепятственно провернуть убийство премьер-министра Ратенау. В тридцать седьмом и с Гитлером такие фокусы не пройдут. Здесь надо что-то хитрое изобретать, да и к тому же для претворения в жизнь любой "изобретенной хитрости" потребны люди. Много хорошо подготовленных людей, поскольку второй раз импровизация в стиле "Давайте завалим Тухачевского" не прокатит. Новичкам везет только в первый раз, да и то сказано это про карты, а не про политические убийства. И были бы они — Виктор и его компаньоны обоего пола — полными кретинами, реши попробовать войти в мутные воды политического террора во второй раз с тем же уровнем подготовки.

"Люди нужны, — Виктор допил коньяк и закурил новую сигарету. — Люди..."

Однако людей пока было крайне мало. Оставляя "за скобками" "философский кружок" Шаунбурга, всего три человека: "белогвардеец" Лешаков, бывший шутцбундовец Эрих Герц, да такой же бывший член "Паалей Цион" из Кракова Людвиг Бел. Три человека...

"Всего три".

Это если не считать, "замороженных" до поры до времени контактов с французскими национал-синдикалистскими боевиками.

"Но и тех, от силы — десяток..."

С одной стороны, мало. Объективно мало, но, с другой стороны, это ведь прообраз и основа будущей организации, если ей, организации, дано, разумеется, возникнуть и развиться. Однако же, если и так...

"Нашими молитвами..."

В любом случае такие дела не в один день делаются, и уж точно не абы как. И Виктор — с того момента, как после первого еще разговора с Лешаковым смутная идея, бродившая едва ли не с зимы, оформилась в план действий — работал, что называется, не покладая рук. И кое-что вроде бы начинало получаться. Три действительных члена организации, пять кандидатов, с которыми Виктор лично уже не встречался и встречаться не предполагал. И общий замысел, выверенный огромным опытом, накопленным нелегалами всех мастей и направлений в богатом на изыски двадцатом веке. Все в новой организации должно было строиться "по науке": тройки и пятерки низовых звеньев, связники, координаторы, штаб... Шифры, линии связи, включая сюда и радио, лаборатории по производству взрывчатки и спецтехники...

"Есть такая партия! — усмехнулся Виктор, окидывая мысленным взором свой маленький антифашистский интернационал. — Есть!"

Есть. И ближайшее время Виктору предстояло попробовать своих людей в деле, даже если это дело было просто "делом чести" или "делом совести", это уж кому как нравится...

4. Из дневника Героя Советского Союза, майора Юрия Константиновича Некрасова. Журнал "Красноармеец", орган Народного комиссариата обороны СССР, N1, 1939 год.

"... Наш батальон во взаимодействии с 44-й пехотной бригадой должен был наступать южнее Вальядолидского шоссе. Начало атаки было назначено на 6.30. Уточнив детали предстоящего боя, мы разошлись по ротам.

Всю дорогу командир нашей роты Гаврилов выражал недовольство тем, что наступать предстоит вместе с анархистами, а именно из них была укомплектована 44-я бригада Народной Армии. Мы и не думали с ним спорить, части из анархистов были самыми недисциплинированными и отличались слабой стойкостью в бою.

— Помяните мое слово, придется атаковать одними танками, залягут... — добавляя непечатные слова, ругался Паша.

К нашему приходу экипажи закончили с последними приготовлениями и ждали команды занять места в танках. Командир роты скомандовал "По машинам!" и, сигналя флажками, выстроил подразделение в колонну.

В назначенное время мы заняли место в боевых порядках батальона. До атаки оставалось полчаса, и комбат разрешил личному составу отдохнуть двадцать минут возле машин. Мой взвод, состоящий из трех человек вместе со мной, закурил в полном составе, командир башни Евгений Дружинин угощал недурным испанским табачком с приятным ароматом. Табак, правда, был трубочный, но вполне годился и для самокруток.

От смоления "козьих ножек" нас оторвал рев танкового мотора. С севера к батальону мчался одиночный Т-26. Башенный люк был открыт, командир группы сидел по-походному. Над танком развевалось Боевое Знамя бригады.

Поравнявшись с батальоном, комбриг вскинул к танкошлему руку в воинском приветствии. Мы вскочили по стойке "смирно" и отдали честь Боевому Знамени. Кто-то закричал "Ура!" и весь батальон дружно подхватил победный клич. Командирский танк прошелся вдоль строя, лихо развернулся и понесся в обратную сторону.

Явление Боевого Знамени вызвало у нас бурю чувств и эмоциональный подъем. Штатскому человеку может показаться странным, что, по большому счету, кусок обычной материи, водруженный на древко, может таким образом воздействовать на чувства человека военного. Это трудно объяснить доступными словами и, наверное, для того, чтобы понять, нужно самому пройти воинскую службу.

В 6.20 мы уже были в танках и напряженно ждали сигнала атаки. Десять минут показались вечностью. Наконец взвились красные ракеты и, заглушая голос комбата, взревели танковые моторы. Батальон устремился в атаку.

Вскоре мы догнали пехоту, и пошли рядом в специально оставленных интервалах. Сначала все было хорошо, анархисты бойко продвигались вперед, не обращая внимания на беспокоящий ружейный огонь националистов. Но, по мере приближения к оборонительным позициям врага, обстрел усиливался. Санхурхисты пустили в ход пулеметы и артиллерию. Боевой порядок пехотных рот тут же сломался, появились отстающие.

Я сидел на краю люка, подложив на башню кусок войлока, одолженный запасливым Литвиновым, и подбадривал пехоту одобрительными возгласами. Испанцы вяло отвечали, все чаще и чаще посматривая вправо.

Я тоже посмотрел в сторону отряда, наступающего по шоссе. Нашим соседям приходилось туго. Огонь противника был очень силен. Первый батальон, возглавлявший центральный отряд, нес большие потери. То одна, то другая боевая машина передовой колонны выходила из строя от полученных попаданий. Лишь Т-26 командира бригады шел под вражеским огнем, как заговоренный. Словно Боевое Знамя, алым кумачом, развевающееся над башней, оберегало танк Павлова от снарядов противника.

Что творилось далее, я не видел, потому что из близлежащей оливковой рощи ударили вражеские пулеметы, молчавшие до той поры. По броне звонко прошлась пулеметная очередь и я, захлопнув крышку, скрылся в танке. Пехота сразу же залегла, вполне резонно полагая, что танки займутся огневыми точками. Паша Гаврилов, получив от комбата соответствующий приказ по радио, приоткрыл люк и флажками скомандовал роте повернуть влево и пулеметно-пушечным огнем подавить националистов, засевших в роще. Остальные роты поддерживали нашу атаку стрельбой танковых орудий...

Глава 5. Кровавое рождество в Саламанке (окончание)

1. Олег Ицкович, Саламанка, Национальная зона, 25 декабря 1936

По собственному "меткому" выражению Баста, высказанному, правда, по поводу покойного генерала Франко: в штабе генерала Мола, царила "хорошо организованная суета". Фраза понравилась, и ее уже цитировали и в Берлине, и в Севилье. Она и самому Шаунбургу нравилась, и сейчас вспомнилась не случайно. Штаб был похож на потревоженный улей или, вернее, муравейник. Бегали посыльные... Как там у классика? "И в ту же минуту по улицам курьеры, курьеры, курьеры... тридцать пять тысяч одних курьеров!"