Закон парных случаев

Я спросил об этом у начальницы. Она задумалась, наморщив лоб.

— Понимаете, я пришла сюда за год того, как ваша бабушка ушла на пенсию, и почти ее не знала. Из тех, кто работал с ней, многие уже уволились, некоторые умерли. Вам лучше зайти в бухгалтерию и спросить там. Это через две двери по коридору.

В бухгалтерии меня приняли не слишком приветливо. Узнав, что я внук Вероники Аркадьевны, сдержанно удивились. Вернее, удивилась одна из теток, толстая, с обвислыми щеками. Я сразу ее узнал — она была на похоронах. Остальным фамилия моей бабушки, похоже, ни о чем не говорила.

Мы вышли с толстой теткой в коридор. Сначала она никак не могла понять, что же я от нее хочу. А когда поняла, насмешливо фыркнула.

— Да, парень, интересная у вас семья, — протянула она. — Каждый сам по себе, живут за тридевять земель, никто ни о ком ничего не знает. Я такого еще ни разу не видела, чтобы внук приходил о собственной бабушке у чужих людей узнавать. Только вот ничего у тебя здесь не выйдет. Она ни с кем не дружила. И никому о себе ничего не рассказывала. Знали о ней только то, что она вдова, несколько лет жила за границей и что дочь у нее замуж за иностранца вышла.

— Может быть, вы знаете, с кем она больше всех общалась? — не сдавался я.

— Конечно, знаю, — снова фыркнула она. — Со мной. Потому что в одном кабинете сидели. Только общение все это было... о погоде, о природе. О болячках. О себе она вообще ничего не говорила. Думаю, что никому. И вообще. Она такая была...

— Ее не любили?

— Да нет, не скажу. Нос она не задирала, ни с кем не ссорилась. Скорее, на нее особо внимания не обращали. Замечали, только если на работу не выходила. А так придет, поздоровается — и за документы. Мы с ней в буфет вместе ходили, так хоть там словечком перекидывались. Но мне казалось всегда, что было у нее что-то такое на душе. Камень какой-то.

— Так ведь вы сами говорите: муж умер, дочь уехала за границу.

— Может, поэтому, а может, и нет, — тетка многозначительно улыбнулась. — И еще у нее одна маленькая странность была, — тут она задумалась, а стоит ли мне об этом рассказывать, но все-таки решилась. — Вы молодой человек, от вас это все очень далеко, и я не знаю даже, как лучше вам сказать, но... У бабушки вашей был какой-то болезненный интерес ко всему, что связано с родами.

— Я медик, — на всякий случай уточнил я, чтобы она не вздумала жеманно кривляться. — Как есть, так и говорите. Поймите, мне очень важно знать обо всем, что связано с бабушкой.

Она посмотрела на меня со жгучим любопытством, но от вопросов воздержалась.

— Короче, если кто-то из девочек был... ну, в положении, она без конца расспрашивала, как они себя чувствуют, где рожать собираются, что врачи говорят. А когда кто-то после декрета выходил, тоже приставала: как роды прошли, со всеми подробностями. Или у кого дочка, невестка рожает — тоже все выспросит. Даже к мужикам приставала, у кого жены рожали, хотя что те расскажут. Мальчик — девочка, рос, вес.

Больше ничего интересного вытянуть из толстой бухгалтерши мне не удалось. Я вышел из института и решил заехать к маме. Всю дорогу у меня не выходил из головы этот странный бабушкин интерес к чужим родам.

Обычно женщины любят о родах рассказывать — о своих, разумеется. Об этом нам на лекции по психологии пациентов говорили. А вот слушать любят как раз намного меньше. Разве только чтобы разговор поддержать. Значит, что-то у нее такое с процессом родов было связано. Особое. Причем, именно с чужими родами, не со своими.

А что, если это как-то связано с той спрятанной в книгу фотографией девушки в "беременном" платье?

Странное дело, а ведь я еще на первом курсе подумывал, не стать ли гинекологом, как отец. "Знаешь, Мартин, — говорил он, — самые лучшие гинекологи — это мужчины. Хотя бы уже потому, что у них самих нет всего этого хозяйства, а с таким оборудованием невольно обращаешься бережнее. К тому же женщины склонны героизировать тех, кто решает их проблемы. А проблема интимного здоровья для них — одна из самых важных". Да и без работы я бы точно не остался. Но...

Все-таки мне хотелось видеть в этом, как говорил отец, женском "хозяйстве" не место ежедневной работы, а нечто более романтическое и приятное. Да и акушерство меня не слишком воодушевляло.

28.

К маме меня пустили. Я провел с ней минут сорок. Расчесал ей волосы, протер лицо и руки влажной салфеткой. Мне показалось, что ее веки дрогнули. А потом она явственно шевельнула пальцами левой руки. Я замер, ожидая чего-то еще, но больше ничего не происходило.

Я говорил ей какие-то бессвязные слова, да и не все ли равно, какие именно, главное — я как мог пытался передать ей всю свою любовь и надежду.

Лечащий врач, которого я встретил в коридоре, мой оптимизм, однако, не разделял. Такое бывает при выраженной коме, даже часто, сказал он. И ровным счетом ничего не значит.

А мне плевать, сказал я про себя. Плевать на все твои знания, лысый, надутый индюк. Потому что я знаю: она поправится. Обязательно поправится.

— Молодой человек, — окликнула меня медсестра на посту. — Можно вас на минутку? Мне надо вам кое-что сказать.

Она отчаянно строила глазки и глупо улыбалась. У нее был заросший черными угрями нос и сизые следы от юношеских прыщей на щеках. Мне совсем не хотелось с ней разговаривать, но, может, это было связано с мамой?

— Тут сейчас какой-то странный тип заходил, я его, конечно, не пустила. Спрашивал про вас. К кому вы приходили.

Внутри у меня противно похолодело.

— Как он выглядел?

— Маленький такой, тощий. Глаза... ну, такие, на выкате.

— Посмотрите, он? — я достал полученный в прокуратуре фоторобот.

— Да, — кивнула она. — Похож.

Я зажмурился и, кажется, застонал.

— Что вы ему сказали? — тихо спросил я, глядя ей в глаза.

— Ничего. Я... — заюлила она, отводя взгляд.

— Я спрашиваю, что вы ему сказали? — не сдержавшись, заорал я.

— Я не хотела. Он... Я сказала, что у вас здесь мать. Простите.

Крепко выругавшись по-чешски, я позвонил следователю. На этот раз он не стал от меня отмахиваться и пообещал немедленно отправить в больницу охрану. До появления двух крепких парней в штатском я сидел в палате, а на пытавшуюся меня выставить медсестру фыркнул так, что она вылетела в коридор, как ошпаренная.

Эх, если б я был таким смелым раньше...

29.

Женин и Сашин телефоны не отвечали уже третий день. Дождавшись охранников, я поехал на улицу Дыбенко, где жил Саша.

Выйдя из метро, я прошел пару кварталов и понял, что заблудился. Положение мое было не слишком приятным. Я не знал точного адреса и мог искать нужный дом только зрительно. Но дома были слишком похожими, а я не запомнил никакой особой приметы. Телефон, по которому можно было бы позвонить и уточнить адрес, не отвечал. Я не знал даже фамилии Жени и Саши, чтобы попытаться выяснить их настоящий адрес.

Конечно, оставался еще вариант пойти в университет, наврать что-нибудь в деканате исторического факультета и узнать фамилии всех четверокурсниц по имени Евгения. Конечно, их адреса и телефоны мне никто не даст, но хотя бы фамилии — это уже кое-что.

И тут я заметил под аркой, ведущей во двор, разбитый фонарь. Ну, конечно, я обратил на него внимание, когда мы с Женей вышли из такси. Она еще сказала тогда, что Виктор, Сашин друг, говорил: подростки этот фонарь специально разбивают, он у их вроде мишени для метания камней.

Нужное парадное я нашел быстро, поднялся на пятый этаж и позвонил. За дверью было тихо. Я позвонил еще, подождал и хотел уже уйти, но тут услышал едва различимое:

— Кто?

— Саша, это я, Мартин, я приходил с Женей.

Дверь приоткрылась, и меня рывком втащили в квартиру. В коридоре было темно, чьи-то руки прижали меня к стене. Я попытался освободиться, но тут в голове словно разорвалась граната, и я провалился во мрак...

Очнулся я от боли: кто-то сильно пнул меня ногой под ребра.

— Глянь, Крок, — сказал на редкость противный голос. — Да это ж наш старый знакомый. Ну, который сестричку Шустрика у нас увел. Сам приперся. А мы не ждали вас, а вы приперлися, — пропел он. — Повеселимся.

Я скосил глаза. Рядом со мной, покручивая на пальце колечко с ключами, стоял Нос. Одет он был так же, как и в прошлый раз, только майка под черной рубашкой другая — не чисто белая, а с какой-то эмблемой. У окна примостился Ухо-Крок. Судя по звукам, доносящимся с кухни, в квартире был кто-то еще.

— Вот и выясним сейчас, где Шустрик прячется, — Ухо пружинисто подошел ко мне. — Говори, где он.

— Кто? — я решил поиграть в дурачка, но не вышло.

Сжав связку ключей в кулаке, Нос ударил меня в лицо, попав по губе, которая и так сильно болела. Я почувствовал, как побежала на подбородок и футболку струйка крови, но не понял откуда: из губы или из носа.

— Ответ неправильный, — противно улыбнулся Ухо. — Повторяю еще раз. Где Шустрик? Для тех, кто на бронепоезде, — Саша Шустрин?

— Я сам его ищу.

На этот раз удар пришелся в живот. Я согнулся и едва успел уклониться — второй удар, по почкам, получился вскользь. Но все равно достаточным, чтобы мешком свалиться на пол.

— А вот пи...ть не надо, — посоветовал Нос, потирая руки. — Ты знаешь его сестру, пришел к нему сюда, значит, знаешь, и где он сейчас.

— Где логика? — с трудом выдавил я. — Если б я знал, где он, то сюда зачем бы поперся?

— Поумничай еще.

Пнув меня еще разок, Нос все же сообразил, что я не вру, и вопросительно посмотрел на Ухо. Тот подошел поближе и принялся шарить по моим карманам. Я мысленно поблагодарил Бога, что банковская карта и паспорт остались в кармане рубашки. Но Ухо не интересовали мои документы или деньги. Он вытащил телефон и принялся рыться в его меню.

— Ага, — сказал он злорадно. — Саша тут всего один.

— Ну и что? — хмыкнул Нос. — А то мы его телефон не знаем. Что толку-то?

— А то, что, во-первых, на знакомый номер он наверняка отзовется, а во-вторых... Во-вторых, сам увидишь.

Ага, звоните, звоните, подумал я. То-то я три дня не мог дозвониться.

Но по закону подлости именно теперь Саша отозвался.

— Мартин? — услышал я его приглушенный голос из трубки.

— Хрен тебе, а не Мартин, козел! — довольно засмеялся Ухо. — У нас твой Мартин. На хате твоего дружка Витюши. И мы тут все вместе ждем тебя. И если не хочешь, чтобы мы ему сделали немножко больно, приходи. Чем скорее, тем лучше. Понял, пидар?.. Ах ты, гнида!

Услышав ответ Саши, Ухо захлебнулся крепким матом. Закончив сотрясать воздух, он повернулся ко мне:

— Твой дружок, вонючка, положил на тебя с прибором. Ему насрать, что с тобой будет. Так что молись. Если уж не удалось использовать тебя в качестве наживки, так ответишь за то, что сволок девку.

В эти минуты я действительно вспомнил о Боге. И даже недоумевал: как же можно не думать о нем всегда, каждую минуту. Правда, молитва получалась куцая: "Господи, помилуй! Помоги и спаси!". Зато от души. А вот от того, что Саша элементарно от меня отвернулся, было горько. Хотя... кто я ему? Вполне можно понять. Вроде...

В комнату вошли еще двое парней, похожих на Ухо с Носом, как горошины из одного стручка: все коротко стриженые, одинаково одетые, с одинаковым звериным прищуром. Ухо кратко обрисовал ситуацию, и они начали обсуждать, что со мной сделать. Перспективы вырисовывались самые нерадужные. Единственное, что их, как мне показалось, слегка смущало, — это моя внешность. Будь я брюнетом, они бы особо не раздумывали. Забили бы насмерть и бросили в этой квартире.

Наконец скины приняли какое-то решение. Выглядели они при этом, как дети, придумавшие новую игру. Только вот глаза у них при этом были совсем не детские — странно пустые, похожие на давно не мытые окна.

После второго или третьего удара я отключился. Смутно чувствовал, что меня куда-то тащат, а потом все пропало окончательно. А потом вдруг услышал змеиное шипение. Змеи ползали вокруг меня, обвивались вокруг моих рук и ног, открывали пасти с раздвоенными языками у самого лица. Потом одна из них сжала мое горло. Я попытался сорвать ее руками, но она давила все сильнее и сильнее. Задыхаясь, я закричал из последних сил и очнулся.

Змей не было, но шипение мне не послышалось. Я был на кухне. Шипел газ, выходя из четырех конфорок плиты, включенных на полную мощность. От запаха меня затошнило. Я рванулся к плите и только тут понял, что прикован наручниками к батарее. Причем прикован с таким расчетом, чтобы до плиты оставалось всего пара шагов. В изобретательности этим тварям отказать было трудно. Впрочем, в отсутствии элементарного логического мышления — тоже.

Если до плиты я дотянуться не мог, то до табуретки — запросто. Я разбил ею окно, с наслаждением вдохнул чистый воздух и заорал во все горло: "Помогите!". Потом сообразил, что вряд ли на крик о помощи поспешит много народу, и заменил "Помогите!" на "Пожар!".

Мне показалось, что входная дверь тихо открылась.

— Эй, кто-нибудь! Помогите!

Я хотел крикнуть, но получилось только сдавленное шипенье — почти как газ из конфорок. Горло саднило, голова кружилась — несмотря на воздух с улицы, проникавший в разбитое окно.

— Твою мать! — выругался незнакомый мужской голос, и на кухню вбежали Саша с незнакомым мужчиной лет тридцати пяти.

— Мартин, жив? — услышал я сквозь звенящую дымку.

Саша выключил газ, полностью распахнул окно и похлопал меня по щекам.

— Вить, давай быстрее, — крикнул он своему другу, который что-то искал в кладовке.

— Сейчас, — буркнул тот и подошел ко мне с жутковатого вида агрегатом для резки металла, русского названия которого я не знал.

— Так, кольцо пилить не буду, а то без руки останешься, — сказал Виктор, поглядывая то на наручники, то на батарею, то на меня. — Трубу, конечно, легче, но жалко. Так что сейчас болгарочкой цепочку разрежем, а там видно будет. Шуран, держи ему руку!

Крепко прижав меня к стене, Саша поднял мою руку так, что короткая цепочка натянулась, а кольцо впилось в запястье.

— Потерпи, Мартин.

Включив "болгарочку" в розетку, Виктор запустил ее, пила взревела и легко управилась с цепочкой. Одно кольцо осталось на моем запястье, другое — на трубе батареи.

— На балкон. Быстрее! — скомандовал Саша.

Но ноги отказывались подчиняться. Каждое движение отзывалось резкой болью во всем теле.

— Да ты хороший какой! — присвистнул Виктор. — Шуран, помоги.

Подхватив под руки, Саша и Виктором вытащили меня на балкон. Где меня благополучно вырвало — хорошо хоть, не вниз, вот был бы кому подарок на голову. Мне принесли воды, я попил, вымыл лицо — стало легче, хотя голова нещадно болела. Все вокруг плыло, в ушах звенело.

— По-хорошему тебе бы надо в больницу, — сказал Саша, когда я немного отошел и меня отвели в комнату. — На первый взгляд, ничего особо страшного, ушибы, ссадины, сотрясение мозга небольшое. Но где гарантия, что нет внутренних повреждений?

Я старательно прислушался к себе.

— Вроде, пока терпимо. Разве что нос... наверняка сломан. Но все равно. Не хочу в больницу.