Волчица и пергамент. Том 12

Суть состояла в том, чтобы скрываться и сидеть тихо, пока на сцене не поднимут занавес.

Однако.

Коул полагал, что кто-то должен следить за положением и отдавать нужные распоряжения, но Миюри и это взяла в свои руки. Коул не мог не беспокоиться, всё ли будет в порядке, но именно Миюри разгребала ошибки, которые он понаделал в Убане, и в результате оказалось, что она видела положение в целом лучше его. И птицы, приносившие письма со всех сторон, пролетали мимо плеча Коула, чтобы сесть на плечо Миюри.

Миюри сказала своему брату радоваться возможности отдохнуть, и Коул чувствовал, что ему следовало бы послушаться её, но, если честно, он ощущал растерянность, как ребёнок, у которого отобрали игрушку. И это дало ему осознать, насколько он был грешен. Потому что он стал считать себя главным героем в этих событиях, даже не заметив, как это случилось. Но если борьба с Церковью проходила бы успешно, и она признала бы свои ошибки, не имело бы значения, кто стоял во главе борьбы. Если Коул делал всё, что мог, и при необходимости помогал другим, а не брал дело на себя, ему не следовало обижаться.

В Убане Коула окружало море людей, они восхваляли его, полагались на него как на Предрассветного кардинала, но, только лишившись этого, он понял, какой ощущал подъём, являясь центром, вокруг которого всё вертелось.

Если бы он оставался в Убане, жажда славы, иначе говоря — тщеславие, наверняка завладела бы им, прежде чем ему удалось бы это осознать. В итоге он начал бы считать себя центром борьбы с Церковью, наверное, понадобилось бы совсем немного времени, чтобы принять как должное, что все должны ему подчиняться.

Рассматривая так, Коул понял, что бывшая рядом с ним Миюри была рыцарем в истинном смысле этого слова. Серебристая волчица в итоге силой вывела из дремучего леса забредшего туда глупого барана.

— И сколько ты собираешься оставаться в этой деревне? — спросил Коул.

Постоялого двора здесь не было, и Коул с Миюри сняли амбар. Собственно, изначально это было не деревней, а хутором, относившимся к деревне, расположенной за холмом. Однако когда его население со временем выросло, местный землевладелец решил, что этот хутор может считаться самостоятельной деревней. В силу этого было решено вырыть колодец, который должен был стать центом деревни. И это несмотря на то, что на краю деревни журчал ручей, вытекавший из бившего тут же источника.

Видимо, из-за такой предыстории деревни в амбаре вместо пола была просто утоптанная земля, а роль кровати выполняло уложенное на землю сено, но Коул был бы вполне благодарен и за это. Но Миюри за время своего путешествия пристрастилась к роскоши, она изловчилась привезти из Убана красивую льняную ткань, которой застелила солому, и положила набитые шерстью подушки, устроив ложе, достойное какой-нибудь аристократки. Развалившись на нём с небрежным изяществом, она принялась записывать события в Убане в свою книгу историй.

— Уммм... не знаю сколько.

Вокруг Миюри с её пушистым хвостом собрался крысиный молодняк, сопровождавший девушку-волчицу от Убана, а также выводок щенят, родившихся по весне у жившей в амбаре собаки. Эта живая, безмятежная картина успокаивала душу Коулу, но угольки Убана ещё тлели в его сердце.

— Досточтимый Дюран передал тебе список аристократов, с которыми нам надо встретиться, верно? — спросил Коул.

Хотя из Убана они бежали, но Коулу показалось, что двигались они не наобум, и их целью была обширная территория по ту сторону гор. Похоже, им надо было привлечь владельца той земли на свою сторону.

— Это верно, но здесь и сейчас есть только я и мой брат, — ответила Миюри. — Постучись в какую-нибудь дверь — 'Прошу прощения?' — и сомневаюсь, чтобы кто-то принял тебя за Предрассветного кардинала.

Коул не нашёлся с ответом. Это было правдой. Когда они пришли в эту деревню, никто и не усомнился в личностях, за которые они себя выдали, представляясь.

— Все в этой деревне верят без тени сомнения, что я и мой брат — сыновья владельца какого-то торгового дома, что у нас много лишнего времени, и потому мы путешествуем по разным местам.

Так? — Миюри повернулась к крысам-разведчикам, и те запищали в ответ.

В этом мире о людях судят по внешности, друглгл способа нет. Святых можно узнать по нимбам лишь в описаниях их жизни.

— Фухх... — выдохнул Коул. — Думаю, тебе пора перестать изображать из себя мальчишку.

Путешествующие вдвоём брат с сестрой привлекали к себе внимание, поэтому Миюри называла себя младшим братом Коула. Она держалась слишком уверенно, чтобы кто-либо усомнился в этом, кроме того селяне никогда бы не подумали, что девушка могла бы так ловко соорудить опору с воротом для колодца.

— Когда мой брат изображает мою старшую сестру, я же не возражаю? — парировала Миюри, однажды уже устроившая такое лицедейство, чтобы обмануть бдительность торговцев с северных островов. — Не беспокойся по пустякам, тебе лучше просто успокоиться.

После этих слов Коул вздохнул и перевёл взгляд на высокий потолок амбара, продолжая гладить по голове необычного щенка, единственного, который почему-то привязался к нему.

— Мне становится как-то не по себе, когда мы ничего не делаем.

Битва с Церковью подходила к своей развязке. В действительности птицы приносили Миюри письма на протяжении всей дороги от Убана и потом, когда они остановились в этой деревне. Потому что дела быстро продвигались вперёд. Миюри просматривала письма, быстро писала на них ответ и отправляла с птицами обратно. Происходило много событий, пока Коул гладил щенка или учил ребят и старого священника читать и писать.

Но Коул не мог вмешиваться в это, и, вероятно, этого и не требовалось. Работало много людей, и они могли это сделать лучше.

От него ждали одного: появиться должным образом на открытии Вселенского собора в качестве блистательного Предрассветного кардинала.

Он не знал, хорошо это или плохо. Но не мог отделаться от чувства неловкости.

Поняла Миюри его чувства или нет, но она, перечитав то, что добавила в свою книгу, почесала подбородок пером и произнесла:

— По поводу того, что я уже достаточно взрослая, чтобы выйти замуж, и потому мне говорят оставаться дома и не играть на улице — теперь ты понимаешь, каково мне это слышать?

После событий в Убане Миюри стала намного безжалостней. Конечно, она и прежде отличалась этим, но Коулу казалось, что она стала говорить резче и уверенней.

— Если сравнивать то и это... я бы сказал...

Собственно, примерно то же самое. Хочешь быть главным участником события, но все вокруг заняты работой, а тебе говорят просто посидеть тихо. Коул уступил, и Миюри села на кровать, удовлетворённо виляя хвостом.

— Может быть приятным, когда о тебе заботятся, но забота может порой удушать и тяготить, правда?

— Да, это так, — не стал спорить Коул.

Миюри рассмеялась, словно от щекотки. Затем встала положить свои записи на полку поблизости, вероятно, чтобы просохли чернила, наказала крысам не озоровать с ней и перевела взгляд на Коула.

— Ладно, если обо мне позаботиться мой брат — сильно, так что будет больно, — я возражать не стану.

И она с размаху уселась на кровать. Кое-как увязанная солома от этого чуть не развалилась, но Миюри это было безразлично. Она быстрым движением схватила за шкирку щенка, привязавшнгося к Коулу, и поднесла к своему лицу, угрожающе обнажив клыки. Вероятно, она так давала ему понять: это моя территория.

— Не веди себя так грубо, — и Коул потянулся к вырывавшемуся из руки Миюри щенку.

Она, фыркнув, отпустила щенка.

— Что ж, мой брат более-менее раскаялся в том, что натворил в Убане, так что, в зависимости от его дальнейшего поведения, возможно, позволю ему участвовать в борьбе с Церковью.

Не кто иной, как сама Миюри с огромной решимостью, движимая высокой мечтой, пробралась без ведома Коула на лодку, покидавшую Ньоххиру. А потом, прежде чем Коул успел это осознать, полностью завладела поводьями. Путешествия действительно заставляли людей расти. А своими способностями к этому Миюри намного превосходила Коула.

— Я бы очень хотел, чтобы ты отменила моё отстранение от дел, пожалуйста.

Будучи её старшим братом, он был несколько недоволен её поведением и потому говорил ровным, прохладным тоном, хотя то, что он сожалел о своих действиях, было правдой.

Когда его в том гробу выносили из Убана, он, погружённый в кромешную тьму, размышлял об этом. Потом его извлекли из гроба в закутке какого-то неизвестного ему городка и заставили идти три или четыря дня, и за это время мысли, роем гудевшие у него в голове одна за другой покинули его разум.

И тогда он отчётливо понял, насколько был перегрет его разум в Убане. Миюри, которая шла рядом, держа всю дорогу его за руку, должна была увидеть всё, что с ним происходило.

Но тем не менее красные глаза Миюри смотрели на него всё ещё достаточно насторожённо.

— Пока нет, — произнесла она и обхватила ладонями его голову. — Я по лицу моего брата ещё читаю рвение действовать.

— Если есть рвение действовать, запрещать это делать — это, возможно, слишком жестокое обращение с человеком...

— Что произойдёт, если лицедей вмешается в представление не в свою очередь? Он только всё испортит.

Коул не мог вымолвить ни слова. С его стороны было бы слишком самонадеянно считать, что он смог бы исполнить все роли.

— Сейчас у моего брата задача одна — восстановить свои силы, — сказала Миюри и, усевшись спиной к нему на его колени, подняла руки и обвила его шею, будто шарфом. — Это чтобы вознаградить меня за усердную работу.

Потом она опустилась на кровать, удобно пристроившись между ног Коула. Как раз на то место, где прежде сидел щенок, но между щенком и Миюри имелось существенное различие: эта волчица была куда крупнее, а её пушистый хвост для этого времени года был слишком горячим.

— Миюри, спрячь хотя бы хвост.

— Мм... хи-хи. Как же! — игриво отозвалась она и потёрлась затылком о его щёку, плотно прижимаясь к нему спиной и хвостом.

В Убане Коул совершенно не мог уделять Миюри внимания, а последние несколько дней — после их ссоры — они спали каждый в своей кровати. Если жар тела Миюри должен был возместить это и те её переживания, он должен был сейчас терпеть.

Тем не менее, было довольно тяжело и слишком жарко, поэтому Коул как бы невзначай изменил положение.

— Но я всё равно чувствую одиночество.

— Э?

Используя человека вместо подстилки из медвежьей шкуры?

Недоумение Коула длилось одно мгновение. Миюри повернулась и прильнула к его груди.

— Потому что следующее большое приключение с моим братом станет концом нашего путешествия.

Это прозвучало неожиданно.

— Так ведь? — спросила Миюри, глядя на него невероятно взрослыми глазами.

Однако она тут же закрыла их и прижалась лицом к груди Коула, словно желая спрятать этот взгляд.

— Как только победим Церковь, это путешествие тоже...

Она не стала завершать. Словно впереди ничего не было, кроме беспросветной тьмы.

Тихо вздохнув, Коул осторожно обнял Миюри, выглядевшую такоё хрупкой, но в действительности имевшей внутри крепкий стержень.

— Прежде всего, хочу обратить твоё внимание вот на что.

Волчьи уши Миюри насторожились.

— Не думай, что можно запросто победить Церковь на Вселенском соборе, — сказал ей Коул.

Он не думал, что проиграет, но спроси его, сможет ли победить, ответа у него не было.

— Кроме того, собор, проходивший восемьдесят лет назад, продлился, кажется, долгих три месяца.

Хвост Миюри приподнялся вслед за ушами и начал потихоньку вилять.

— А если потянуть, он с год продлиться может?..

Взрослые глаза, бывшие у неё совсем недавно, исчезли. На Коула смотрела девушка-сорванец, поэтому он слегка ткнул её в голову.

— Наши расходы оплачивают досточтимая Хайленд и госпожа Ив. И вообще, чем дольше собор продлится, тем большему числу людей мы доставим неудобства.

Надувшись, Миюри потёрлась лбом о грудь Коула, потом, словно обессилев, навалилась на него всем весом.

— Три месяца, значит...

— Я бы предпочёл, чтобы всё завершилось за несколько дней... — возразил Коул, и Миюри тут же вонзила в него ногти и отвернулась. — Больно, больно же.

— Я бы хотела, чтобы всё всегда было таким счастливым, — тихо сказала Миюри.

Может быть, способность мечтать о такой роскоши — привилегия её возраста.

Нет, понял Коул, он даже ребёнком никогда не мечтал о подобном.

Это было привилегией бесстрашной девушки-сорванца.

— Было бы неплохо.

Коул погладил Миюри по голове, и её уши затрепетали. Но чуть позже она подняла голову и пронзила его взглядом:

— Согласишься, особо не задумываясь, и всё в порядке, ты так думал?

Уловки Коула из времени детства Миюри теряли действенность, а используемый словарный запас усложнялся. Миюри взрослела со скоростью роста растений в начале лета.

Время расцвета самого Коула уже миновало, и он мог лишь грустно улыбнуться.

Я бы хотела, чтобы всё всегда было таким счастливым.

"Именно так", — подумал он.

Миюри свой запрет не сняла, Коул всё так же оставался отстранённым от вопросов, связанных с предстоящим собором. Но пока он учил жителей деревни читать и писать, время шло своим ходом. И, будто чтобы ему напомнить об этом, в деревню пожаловал один гость.

В деревню для укрепления стен колодца из достаточно удалённого города привезли кирпичи, повозку с ними тянул мул, а сзади подталкивал мужчина, хорошо известный Коулу.

— Так вот ты где, — произнёс Клевенд, останавливаясь и утирая пот со лба.

Принц выглядел впечатляюще в наряде простого человека, похожего на разорившегося хозяина ремесленной мастерской.

— Досточтимый Клевенд, это просто... — пробормотал Коул, вызвав кривую усмешку принца.

— Это имя сейчас весьма неуместно. Скажем... называй меня Кливом, что ли.

Клевенда сопровождал один из его людей, он уже работал, помогая выкладывать в колодце кирпичи. Само собой, Миюри тоже занималась колодцем с самого утра, когда Коул посмотрел на неё, она деловито замешивала известь и песок для кладки кирпичей.

— Господин Клив, — обратился Коул.

— О-о? Чего тебе? — отозвался принц, настолько умело подражая простому человеку, что Коул не мог не улыбнуться.

— Тебе известно, что творится в мире? — спросил он у принца, понизив голос. — Что-нибудь, там, насчёт созыва собора...

Он спрашивал, глядя не на Клевенда, а в сторону колодца, чуть даже наклонившись к нему. Если бы Миюри подслушала его, могло получиться неприятно.

— Хе-хе, из тебя действительно досуха выжали масло, — хихикнул принц ["выдавить масло" — японское выражение, означающее ругать, давить на кого-то, вынуждая действовать определённым образом — прим. перев.].

Учитывая, что голова Коула уже закипала этим маслом, меры, предпринятые Миюри, можно было счесть вполне уместными ["голова закипает>" — японское выражение, означающее "злиться", "быть в бешенстве" — прим. перев.].