Лорды гор. Да здравствует король!

9.

Я проснулась утром на своем ложе, облаченная в ночную сорочку, но так и не вспомнила, когда ушла в спальню, и как сумела переодеться и заползти под одеяло. Последнее, что помнилось — подсунутое под щеку мягкое и прохладное крыло Эльдера и драконье шипение, когда я задремала, провалившись в огненный ад.

После скромного завтрака, проверенного Рагаром на наличие ядов (обнаружился в подливке рябчика, пришлось довольствоваться сыром и хлебом), Роберт прислал за мной полсотни стражников, а я опять зверски не выспалась и зевала в кулак, демонстрируя свите полнейший цинизм закоренелого насильника и убийцы (такие осуждающие взгляды на меня бросали суровые солдаты).

Оружие мне взять не разрешили, но обыскивать не рискнули, вейриэнов тоже вежливо попросили обезоружиться самим. Рагар проигнорировал просьбу, и незнакомый сержант не осмелился настаивать.

Такой нестройной толпой — окружившая меня шестерка телохранителей внутри плотного кольца стражи с обнаженными мечами — мы прошествовали в тронный зал.

Это угрюмое продолговатое помещение мне никогда не нравилось. Толстенные колонны крали пространство, в узкие окна-бойницы проникало мало света и воздуха, и от человеческого пота и чада факелов здесь всегда было душно.

Между колоннами уже толпились придворные с очень неприязненными лицами. На галерее, опоясавшей зал по периметру, рассредоточились с полсотни лучников. Под их прицелом нас подвели к трехъярусному возвышению с пустовавшим троном, еще одним поменьше для отсутствовавшей королевы и креслом для наследника по правую руку от трона.

Адель и Агнесс в окружении фрейлин уже ждали на возвышении слева от трона. Обе — дьявольски красивые, в алых платьях, усыпанных драгоценностями, словно принцессы собрались на бал, с уложенными в высокие прически белокурыми локонами, с кроваво-красными, искусно подчеркнутыми губами, скривившимися в злой ухмылке при виде унижения опального крон-принца.

Рамасха тоже пожелал присутствовать, как лицо заинтересованное и требующее справедливого возмездия, и ему не посмели отказать. На Дигеро, стоявшего в свите северянина, я старалась не смотреть, но заметила и сурово сжатые губы, и неровный румянец на его щеках, какой всегда появлялся, когда горец давил в себе гнев.

Король появился в сопровождении первых лиц государства.

Он шел медленно, опустив обильно поседевшую голову и старчески сутулился. Ни следа от былой стати и мощи. Казалось, он действительно смертельно болен. Но мне ли его жалеть после того, как я видела, что стало с королевой, изгнанной его волей? Я не испытывала злорадства, но и жалости тоже. И почему-то вспомнила, как стояла у его шатра, сжав кулаки и шептала: "Никто не смеет безнаказанно обижать мою матушку".

На полшага позади гордо несли себя Шаэт и не менее толстый кардинал. Узнала я и смуглого горбоносого судью в мантии и в парике с буклями, и казначея — костлявого, несмотря на должность, желтолицего, с юркими глазками и неприятной слащавой улыбкой.

Роберт сел на трон, по-прежнему не поднимая на меня глаз, опер локти о подлокотники и опустил лоб в скрещенные пальцы, не заметив поклонов. Шаэт занял место первого советника за спинкой трона.

— Огласи приговор, судья Даинер, — глухо сказал король.

Судья откашлялся, развернул свиток.

Смысл его речи, сопровождавшейся беглым взглядом в свиток, сводился к тому, что королевское расследование подтвердило вину крон-принца Лэйрина во вменяемом ему преступлении против младшей принцессы Виолы (следовало бесконечное перечисление имен свидетелей обвинения). Кроме того, оное преступление является изменой короне, за что полагается казнь через лишение головы. Но, так как пролить королевскую кровь невозможно, а статус преступника слишком высок для казни через повешенье, принц Лэйрин приговаривается к сожжению, и приговор следует привести в исполнение незамедлительно.

Рагар превратился в ледяную статую, но я заметила движение его пальцев, означавшее "вот и отлично (слава богам, лучше не бывает)". Я не разделяла его оптимизма: одно дело — угольки в руке подержать, а другое — костер. Выдержит ли защита, данная мне королем? И... если он дал мне ее, то ведь может и забрать в любой момент.

Принц Севера изобразил удовлетворение справедливым судом, а вот Дигеро побледнел, и его ладонь легла на пустую перевязь — гостям не положено являться к королю с оружием, но сам жест многое мне сказал. Я вздохнула с облегчением: мой друг не поверил в клевету.

Этот вздох был уловлен наблюдателями, интерпретирован по-своему, и едва не стал последним.

Третий советник, герцог Виннибор внезапно вмешался в судебный процесс, что стало потрясением для всего двора: этот блеклый сероволосый мужчина лет сорока считался безмолвной королевской тенью. Говорили, что, будучи еще оруженосцем, он был совращен совсем юным Робертом и стал его первым любовником, что удивительно при такой невыразительной внешности Виннибора. Советник занимал свою должность не по способностям, кои по общему мнению отсутствовали напрочь, а из королевской милости к преданному бывшему оруженосцу, во всем соглашавшимся с монархом и ни разу не подававшим голоса на совещаниях. Если с кем-то он и вел беседы, то исключительно междометиями.

Теперь вдруг обнаружилось, что герцог умеет говорить и обладает приятным тенором:

— Прошу твоего милостивого позволения, мой государь, слово сказать...

Король кивнул, спрятав изумление за ладонью.

— Разве принц — богомерзкий колдун, чтобы быть подвергнутым такому отвратительному виду казни, как сожжение, которое применяется токмо к дьявольским отродьям? — громко вопросил Виннибор. — Все мы помним, как его святейшество кардинал Трамас испытывал наследника пять лет назад, и никакой колдовской силы в мальчике не обнаружил. Кто-то, может, и попеняет, что времени с тех пор прошло многовато, но я уверен, что душа его высочества не омрачена адской силой, так зачем нам самим бросать тень на корону? Ведь ты, мой милосердный король, не отказался от сына, и он будет казнен как твой, увы, преступный, к нашему горю, но — крон-принц. Не позор ли это? Не станет ли это поводом бесстыжим врагам для глумления? Нижайше прошу ваше королевское величество о снисхождении к его высочеству и коленопреклоненно умоляю заменить вид казни на менее постыдный.

Блистательная речь взбудоражила присутствовавших: какая муха укусила королевскую тень, если она обрела вполне индивидуальное лицо и осмелилась восстать против хозяина?

— А не провести ли нам еще одно испытание на колдовскую силу? — оживился кардинал, не переносивший долгих стояний в виду чрезвычайной тучности тела.

Герцог Винибор стушевался, закивал с обычной своей тишайшей, на все согласной улыбкой:

— Да-да, конечно... во имя истины и Бога... но не лучше ли избежать... ради чести государевой... какая уж сейчас разница... лучше бы повесили.

Мнение придворных разделилось: сестрам А. очень хотелось посмотреть, как я буду корчиться на костре, остальные не определились, выжидая королевского слова. Но Роберт молчал, не поднимая головы, словно внезапно потерял сознание. Наконец, он пошевелился, вяло кивнул кардиналу:

— Испытай, не помешает.

Процедура, которой меня в детстве подвергли на каменном мосту, повторилась и опять сильно разочаровала кардинала. Даров у меня опять не обнаружилось.

Зато вновь вдохновился третий советник, герцог Виннибор:

— Раз доказано, что его высочество — не колдун, то костер не обязателен, и ваш покорный слуга снова взывает к милосердию, мой государь. Яд в чаше — куда более благородная смерть!

Все шло к тому, что смошенничать королю не удастся, и Рагар, наконец, выложил козырь.

— От имени и по праву Белых гор! — прокатился рокот его голоса, и в душном зале внезапно повеяло грозовой свежестью. Все замолчали, недоуменно таращась на моего скромного телохранителя, ставшего неожиданно грозным. — Считаю приговор преждевременным, король равнин. Я не услышал здесь имени еще одного важного свидетеля. Не опрошен некий Дирх.

Скрещенные пальцы, заслонявшие лицо короля, дрогнули.

— Он мертв! — взвизгнул Шаэт.

— Есть способы допросить и мертвеца, — вмешался Рамасха. — От имени императора Севера я требую, чтобы этот свидетель был допрошен.

— Протестую! — колыхнулся кардинал. — Дьявольщина, колдовство!

— Труп исчез, — злорадное замечание Агнесс.

— Уже найден, — усмехнулся вейриэн.

— Несите! — приказал король, заткнув кардинала яростным взглядом.

Хладного свидетеля внесли.

Невозможно передать, что я пережила, когда рассмотрела "труп", поднявшийся после того, как Рагар вынул у него из-под лопатки ставший невидимым сельт.

Не скажу, что негодяй был похож на меня, как отражение в зеркале — его черты были более грубыми и мужественными, но несомненное сходство имелось. Последний фаворит короля Дирх обладал прямыми черными волосами, торчавшими ежиком — немыслимая прическа для придворного, которой не стеснялась лишь я. На его бледном лице с широким лбом и узким подбородком вызывающе сверкали зеленые глаза, а губы, чуть тоньше моих, надменно кривились. И стремительные движения, когда он подошел к трону и встал на колено, и резкий, какой-то птичий, поворот головы — были моими.

Меня ударило это сходство по сердцу. Захотелось выпить яд немедленно, потому что ты, чистый мой Дигеро, смотрел на это и так же, как я, все понял о любовной страсти короля к наследнику. На это смотрел Рамасха — будущий император и серьезный политический соперник или союзник. И это видели и знали мои будущие подданные.

Невозможно было нанести упреждающий удар по моей будущей короне искуснее, чем нанесен этот. В памяти людей наши лица неизбежно сольются — наследника и любовника. Уже слились, если вспомнить гнилые слова белобрысого лорда Наэриля. А значит, и беды королевства, и проклятия будут приписаны мне.

Пока все завороженно пялились на ожившего, но еще ничего не понимающего Дирха, которого начал допрашивать судья, я с презрением глянула на Роберта и вздрогнула: король пристально смотрел на меня, и столько вины было в этом взгляде, и мольбы о прощении и еще что-то такое пронзительное, от чего в груди стало еще больнее.

Дирх, осознав, наконец, что находится уже не в будуаре, а на королевском суде, во всем признался. Назвал и участников заговора: и обеих старших принцесс, и первого советника, ныне графа Шаэта, и еще пару имен. Его наглость была изумительна.

— Да, я потерял голову от любви, мой обожаемый государь... от любви ко всему, что исходит от тебя, — с усмешкой щурился Дирх. — И я же не отказываюсь жениться на твоей дочери, заметь. Если нужно, то ради тебя я пойду и на этот подвиг.

— Он лжет! Выгораживает принца! — прошипел Шаэт. — Какая вера может быть посмертным показаниям трупа, чья жизнь сосредоточена сейчас в руках вейриэна — в сельте, вынутом из его сердца? Он скажет то, что захочет "снежный дьявол"!

— Принца?! — совсем не похожий на труп зеленоглазый фаворит, вытянув шею, заозирался по сторонам, увидел Рагара.

А потом узрел меня.

Наши взгляды встретились, и он вдруг покачнулся, как от удара, и переменился в лице. Разительно. Его сходство со мной мгновенно уменьшилось, словно подул ветер, стирая рисунок на песке.

Забыв и о короле, и о допросе, и о глазевших придворных, Дирх рухнул на колени и пополз в мою сторону, и в его голосе звучал отчаянный, неподдельный страх:

— Ваше высочество! Простите меня, мой принц. Я... это чудовищная дерзость, понимаю... Но я же не знал! Ваш отец ничего не сказал мне! Никто не сказал! Я готов искупить, клянусь... Я бы никогда не осмелился, никогда. Я же не знал, кто...

Рагар тихо ругнулся на языке айров, щелкнув ногтем по лезвию сельта в руке, и Дирх замертво рухнул лицом в каменную плиту.

А я ничего тогда не понимала. Я же тоже не знала, светлый мой Дигеро, взиравший на происходящее с брезгливым отвращением, я еще ничего не знала ни о себе, ни о той пучине, в которую меня еще до рождения погрузила моя странная судьба.

Это был один из самых страшных дней в моей жизни, сравнимый только с тем днем, когда впервые разрушились иллюзии моего детства — когда в горах перед взором предстали руины нашего замка, принявшего истинный облик, и когда бабушка и дедушка взлетели в небо на серебристых крыльях, а я узнала, что мне всегда лгали.

Не потому страшный, что сейчас мне грозила казнь — ложность обвинений в насилии легко доказать, просто раздевшись. Нет, не поэтому. А потому, что приоткрылась еще одна бездна.

Темный вейриэн, слуга Тьмы, полз ко мне и непритворно трепетал передо мной.

Почему? — спрашивала я себя, цепенея от ужаса. Не потому ли, что его владыке стала известна моя суть, а Дирх прекрасно знает моего жениха? Какого-то темного князя. А значит, меня совсем скоро ждут Темная страна и куда более страшная смерть, чем чаша с ядом.

Король, привставший, оперев руки о подлокотники, чтобы ничего не пропустить из дичайшего бреда фаворита, опустился на сиденье и расхохотался.

— Дирх! Вот оно что, оказывается... Вот это подарок!

Фаворит, из которого, казалось, жизнь ушла в очередной раз, вдруг приподнялся и, повернув голову к государю, брезгливо процедил:

— Не подавись дарами, Роберт Сильный. Ты жив до сих пор только благодаря мне, и даже не представляешь, сколько раз я дарил тебе жизнь.

— Взять его под стражу, — махнул рукой король.

— Ты видишь, мой государь, слова этого свихнувшегося мертвеца ничего не стоят! — торжествующе заключил Шаэт.

— Ты прав, советник, ровным счетом ничего не стоят, — согласился Роберт, задумчиво прищурившись на меня.

— Не допрошен еще один свидетель, — спокойно сказал Рагар. — Принцесса Виолетта.

После короткого, но выразительного рассказа принцессы под стражей едва не оказались обе старших сестры А. и Шаэт. Но поднаторевший в дворцовых интригах новоявленный граф и первый советник заявил, что Виолетта — тоже труп, находящийся под властью вейриэна.

Принцесса хладнокровно уколола себе пальчик, продемонстрировав живую горячую кровь. Тогда потомственный степной шаман начал утверждать, что девушка околдована горным демоном Рагаром, и ее показаниям верить нельзя.

— В таком случае, следует выслушать саму пострадавшую, принцессу Виолу, — пожал плечами мой наставник.

И я вспомнила ее лицо в том проклятом будуаре, и представила, как все эти жадные глаза сплетников и ничтожеств будут разглядывать опозоренную девушку, как эти отвратительные придворные рожи будут сочувственно или скабрезно улыбаться, как грязные лапы начнут рыться в ее измученной душе и смаковать подробности, а Шаэт обвинит ее во лжи. И мне стало мучительно, невыносимо мерзко.

Невозможно было допустить еще и это ее унижение.

— Довольно! — громко сказала я, сделав шаг вперед. — Я признаю свою вину.

— Ваше высочество! — стремительно повернулся наставник, но я на него не смотрела. Избави Боже.

— Ваше высочество! — взвился Рамасха, и тоже не был удостоен взгляда.

Фаворит Дирх не отличился оригинальностью, но, издав тот же возглас, заорал, что только он во всем виноват. Такие вот страсти.

Во время этой перепалки Виола все-таки вошла в зал.

Я говорила уже, что мои белокурые и синеглазые сестры ангельски прекрасны. Но, если Адель и Агнесс превратились в порочных фурий, а их красота стала бесстыжей и хищной, если Виолетта по-прежнему выглядела глупой куколкой, то сегодня Виола потрясла даже меня. Она надела строгое, почти траурное, темно-синее платье, убрала локоны под темную кружевную накидку, от чего углубились тени на осунувшемся личике, напоминавшем тончайший и хрупкий фарфор.

Красота Виолы стала пронзительной, переворачивающей душу. И под скорбным взглядом ее потемневших фиалковых глаз придворные наглецы почтительно склонились, и даже стервы Адель и Агнесс побледнели и отвернулись.

— Я виновен, — повторила я, глядя в посеревшее лицо Роберта.

Хотя бы в том, что не спасла сестру. Опоздала.

Щека у него задергалась, он откинулся на спинку трона, помолчал, закрыв глаза и пережидая шум. Затем поднялся — огромный, властный — и положил конец безобразно затянувшемуся судилищу:

— Достаточно свидетелей, вейриэн Рагар. Показания моей несчастной дочери ничего не изменят. Виола, ты можешь уйти, — подождав, когда пострадавшая безмолвным призраком покинет зал, король объявил решение. — Раз признавшихся двое, вверяю их высшему суду. Пусть Безымянный бог рассудит, кто из них истинный виновник. Внял я и твоему совету, друг мой Виннибор. Ты прав, чаша с ядом будет милосерднее, хотя преступник не заслуживает снисхождения. Приготовь два кубка с вином, но пусть яд будет в одном.

Герцог со счастливейшей улыбкой удалился исполнять приказ.

Рагар положил мне ледяные пальцы на плечо, и обратился к королю:

— Ваше величество, принц Лейрин — мой ученик, и за все прегрешения отвечать должен наставник, не исполнивший своей обязанности.

— Законы Белых гор не имеют силы за их пределами, — отрезал Роберт.

Тут выступил вперед Светлячок, закончив советоваться с друзьями:

— Мой возлюбленный государь, а ведь и у нас в королевстве есть закон, по которому за осужденного может ответить любой человек, если они не родственники. И я вот... это... прошу о такой чести.

Король повернул голову к судье, вопросительно поднял бровь. Тот, почесав лысину под париком, прогнусавил:

— Есть такой закон, триста лет назад был принят еще при прежних королях. С тех пор никто его не отменял, но и не применял в судебной практике, поелику к замене на Божьем Суде не допускаются родственники, опекуны или учителя, слуги или рабы, а также больные, старые, юродивые и лица, осужденные за другие прегрешения. Кроме того, берущий на себя искупление чужой вины должен быть одного сословия с представшим на Божий Суд и, к тому же, девственно чист, о чем, впрочем, достаточно клятвы на священной книге.

— А последнее-то на кой дьявол? — возмутился Светлячок такой несправедливостью.

— Дабы Господь пощадил его невинную душу, — назидательно молвил кардинал.

На лицах сестер А. нарисовались премерзкие ухмылки, и барон Анир тяжко вздохнул, отступая. Рагар за это время шепотом сообщил мне на древнем языке айров все, что думает о моих умственных способностях, и я узнала много диковинных и не очень приличных слов.

Мне было все равно, что он думает. С истинными виновниками преступления мой учитель и без меня разберется, а "огненную кровь" без меня вернет через северян, они же союзники. А мне все надоело. На душе царило божественное спокойствие. Я не могла не заметить, какими восторженным светом озарились глаза Дигеро, когда он увидел прекрасную страдалицу Виолу. Она насмерть поразила его безнадежно романтическое сердце. А моё сердце... оно умерло еще в долине Лета.

Скорей бы это все закончилось. Навсегда.

Если, конечно, мне повезет выбрать правильную чашу.

Герцог Виннибор самолично внес поднос с кубками, накрытыми платками, слуги поставили на первом ярусе возвышения столик, на который и водружены были инструменты правосудия. Единственное, чего я боялась — что Рагар затеет бой: его пальцы совсем побелели, сжавшись на рукояти меча, а ноздри гневно раздулись.

И, великие боги, лучше бы грянула драка, чем прозвучавший внезапно громкий и чистый голос:

— Ваше величество, я, младший лорд Дигеро фьерр Этьер, подхожу по всем условиям и прошу о чести выступить на Божьем Суде вместо его высочества принца Лэйрина.

Виннибор, пропустивший самое интересное, ошеломленно замер.

— Нет, Дигеро, не смей! Я сам за себя отвечу! — кричала я, но меня никто не послушал, а пальцы Рагара мертвой хваткой впились в плечо. — Какой же это Божий суд, если отвечать будет ни в чем неповинный?!

Диго, мой слишком благородный для этого мира Диго... Я уже готова была на последнее доказательство, только бы не подвергать тебя риску быть убитым вместо меня. Моя рука потянулась к крючкам на камзоле.

— Я запрещаю, — едва слышно выдохнул наставник. — Не двигайся, ученик, и ни слова больше.

Не знаю, что он сделал, может быть, использовал сельт, хотя укола не почувствовалось, и я продолжала стоять не падая. Но тело онемело, словно превратилось в каменную статую, язык не шевелился, и мое признание не прозвучало. Разоблачение не свершилось.

Сквозь злые слезы, срывавшиеся с ресниц, и в полном отчаянии я наблюдала, как Дигеро тянул жребий.

Право выбора выпало Дирху.

Королевский фаворит, недолго думая, схватил первый попавшийся кубок, поднял, как для тоста, и улыбнулся мне в глаза:

— Я буду счастлив умереть за моего великого господина и его наследника! — и почему-то мне подумалось, что вовсе не короля Роберта он имел в виду. Возможно ли, чтобы Дирх знал истину? Но спросить было уже не у кого. Сорвав салфетку, он опрокинул в горло содержимое кубка и тут же захрипел, упал, корчась в судорогах. Из почерневшего рта вытекла серая пена, землистые щеки пробороздили черные слезы, и фаворит потерял последнее сходство со мной.

Его окончательную смерть засвидетельствовал и лекарь, и сам король, потрясенный этой смертью так, что лицо его стало белее мела, а губы дрожали, пока он наблюдал, как вейриэны вытаскивают покрывшееся пятнами и ненормально, стремительно разлагающееся тело из зала.

Дигеро протянул руку к оставшемуся кубку, но был остановлен Робертом:

— Уже лишнее. Божий Суд свершился, истинный виновник наказан. Пусть это вино выпьет за мое здоровье тот, кто подал нам столь блестящий совет, позволивший совершить возмездие — Герцог Виннибор!

Третий советник растерянно моргнул, отступив от столика.

— Что же ты, друг мой? — Роберт подался вперед, черты его хищно обострились. — Ты отказываешься выпить за здравие своего короля? Или во второй чаше — тоже яд? Уж не замыслил ли ты под видом суда убийство наследника короны Лэйрина? Стража, взять его!

Виннибор метнулся к выходу.

Ему загородили путь стражники, но третий советник, несмотря на тщедушность тела, проявил нечеловеческую гибкость и ловко миновал препятствия.

Король махнул рукой, лучники на галерее спустили тетиву, унизав герцога стрелами. Но тот лишь пошатнулся и тут же встряхнулся, на миг став клочком тумана. Стрелы осыпались, а Виннибор гигантским прыжком подлетел, уходя от удара двух мечников, взбежал по колонне и, вытянувшись огромной белесой тварью, похожей на личинку ручейника, заскользил по потолку к бойнице. Его темно-серые одежды упали вниз, словно использованный кокон.

— Инсей! Он — инсей! — завопил кто-то.

Чудовищное существо оказалось не одиноко. Несколько придворных и стражников обратились в таких же склизких водянистых полузмей и накинулись на лучников, тщетно пытавшихся пристрелить Виннибора. Началась потасовка.

И тут я впервые увидела во всей красе, что такое дар "огненной крови".

Роберт полыхнул.

В его глазах плеснул жаркий расплавленный металл, волосы вздыбились бело-рыжим пламенем, объявшим все тело. Он весь стал, как костер с человеческими очертаниями — желтые, красные и голубовато-белые сполохи клубились вместо рук и ног, лица и одежды; от огненного тела с гулом и треском выстреливали длинные языки, складываясь в подобие крыльев.

Придворные с воплями шарахнулись. "Огненный дракон", — вспомнила я слова Дигеро.

С вытянутых рук этого пылающего ужаса срывались языки пламени, слизывая с потолка, стен и колонн разбегавшихся белесых тварей. Они визжали и лопались, испаряясь. Но то, что недавно было герцогом Виннибором, юрко уворачиваясь от атак, успело проскользнуть в бойницу.

Удивительное дело: никто из людей не пострадал. Даже их одежда не задымилась, хотя тронный зал какое-то время напоминал бушующую геенну.

Кардинал Трамас, воздев святой знак, тянул молитву, называя при этом Роберта то посланником Божиим, то огненной карающей десницей, то Священным Пламенем с самых больших букв. Трясущийся зад Шаэта выглядывал из-за спинки трона. Дамы лежали без сознания.

Когда зал очистился от белесых гигантских червей, Роберт, вернув себе человеческий облик, устало рухнул на сиденье и поправил съехавшую на бок корону и совершенно невредимые одежды.

— Лэйрин... твой приезд... опять стал потрясением... — он задыхался, пальцы, лежавшие на подлокотниках, слегка подрагивали, а со лба стекал пот. — Ты снова... лишил меня любимейших из моих рыцарей. Правда, на самом деле они оказались... не моими подданными... — Роберт прикрыл ставшие пепельными глаза. И добавил зычным, уверенным голосом: — Невиновность крон-принца доказана.

Шаэт вылез из-за трона, возразил:

— Не доказана, мой король. Если в обеих чашах был яд, то о Божьем суде не может быть и речи.

— Суд состоялся при жеребьевке, советник. Виновный умер первым. И ты догадываешься, что это значит, Шаэт? Это значит, что ты уже не первый советник. Дирх назвал и твое имя. Стража!

Я надеялась, что потрясения на сегодняшний день закончились. Всегда так хочется верить в лучшее...

Шаэт кривенько улыбнулся, дернул головой, положив пухлые ладони на одну из цепей, висевших на его шее. Я успела заметить, как Рагар и Рамасха обменялись встревоженными взглядами, а по волосам северного принца метнулся радужный блик.

Миг — и цепи на шее степного шамана ожили, метнулись вперед, раззявив змеиные пасти у самого лица короля. Роберт захрипел, схватившись за горло: на его груди тоже висела массивная цепь, и она с шипением обвилась вокруг шеи.

— Ты умрешь, глупый король, и даже пальцем не успеешь пошевелить, — ощерился степной шаман. — И все здесь умрут, стоит мне пожелать. Твой дар иссяк, да и бесполезен он. Расплавленное золото прожжет тебе грудь и укусит в самое сердце.

Змеиные шипение и свист, человеческие вопли и хрипы зазвучали по всему залу и, похоже, за его пределами. Не было ни одного знатного лица во дворце, не носившего золотых украшений, не имевшего в кошеле хотя бы одной золотой монеты, и они расползались сейчас змеями и скорпионами по телам владельцев. Всегда подозревала, что золото губительно для человека.

Фрейлины опять лежали в обмороке. Сестры А. визжали, отмахиваясь веерами от ядовитых шершней, в которых превратились их серьги и кольца. Только Виолетта, не надевшая ни одной безделушки, кусала губы и дрожала, цепляясь за охранявшего ее Сиарея.

Но, если бы Шаэт оглянулся, он заметил бы невредимого Рамасху со свитой и Рагара с вейриэнами. На Дигеро и втором юном горце в свите принца тоже не шелохнулось ни одно из украшений из горного серебра и платины. Да и не все лучники на галерее побросали луки, и не все стражники опустили мечи, плюнув на ползающих по ним гигантских термитов. И еще казначей сердито поблескивал глазками. Причем, его золото почему-то оказалось не фальшивым.

— Тихо! — гаркнул Шаэт, и визги перешли в сдавленные рыдания. — Теперь слушай меня, король. Ты передашь мне свой дурацкий дар немедленно, иначе я буду убивать твоих подданных по одному.

Полузадушенный Роберт ничего не мог ответить. Зато голос Рагара прогремел:

— Ну, рискни, шаман.

Шаэт нервно оглянулся, змеи с его движением отдернулись от побагровевшего короля, и этим воспользовались ласхи.

Столь прекрасного зрелища мне не доводилось видеть. Все пространство озарилось тысячами разноцветных сияний, заиграло радугами, соткавшими сказочное полотно, облачившее каждого, кто находился в зале. От его прикосновений ожившие чудовища осыпались на пол, распавшись в пыль и труху, а ледяной вихрь вымел останки в бойницы. Неблагодарные придворные тут же зарыдали, сочтя себя разоренными.

Степной шаман не стал исключением, разом лишившись всего арсенала, но возразить уже не мог: под его левой лопаткой торчал сельт, стремительно таявший, становясь невидимым. Казначея не миновала та же участь. И еще несколько человек, чье притворство ласхи вычислили мгновенно, оказались обездвиженными.

— Не успел сбежать наш шаун, совсем разленился, нюх потерял, — удовлетворенно сказал Рагар, осматривая тело казначея. Перевернул. Нашим глазам предстал ядовито-желтый гребень, прорезавший ткань камзола на спине парализованного.

Роберт уже отдышался.

— Вейриэн, я обязан тебе жизнью, — прохрипел.

— Не только мне, но и принцу Игиниру, — наставник чуть поклонился Рамасхе. Обвел взглядом еще не пришедших в себя придворных. — А тебе не кажется странным, ваше пламенное величество, что из шести магических сил нашего мира пять находились в этом прекрасном дворце и даже в твоем ближайшем окружении? Вейриэны и ласхи, инсеи и шауны, даже темный Дирх. Теперь мне хотелось бы знать, где шестая. Мне самому поискать, или признается кто?

Рагар остановил пристальный взгляд на группе молодых рыцарей, окруживших барона Анира фьерр Гирта, поднял угольную бровь. Светлячок тяжко вздохнул, отстегнул перевязь с мечом и, опустившись на колени перед троном, положил оружие к ногам монарха.

— Ну, я это... Я — аринт. Но я был предан тебе, мой король, и любовь моя от сердца шла. Аринты не умеют лгать и изворачиваться, как инсеи и шауны. Мы воины, а не лизоблюды какие. А дар твой... ну, не получилось, и бог с ним. Попытка не пытка. Защиту свою ты дал нам, и одно это — уже великий дар.

— Анир... — плечи Роберта опустились, словно из него вынули стержень. — Скажи, Рыжик был... тоже ваш?

— Тоже, государь, — Светлячок понурил голову. — Велишь меня казнить, так я лучше сам себя порешу, а не дамся. Но позволь мне в бою за тебя голову честно сложить. Все одно возвращаться мне нельзя: позор ляжет на весь мой род до скончания веков.

Король прикрыл глаза, устало повел ладонью:

— Потом разберусь, что с тобой делать, Анир. Отправляйся пока к Рагару под охрану.

Наставник от неожиданности поперхнулся, а Роберт поднял набрякшие веки и усмехнулся:

— А разве ты формально не мой подданный, вейриэн, в конце-то концов? Все знают, что присягу мне никто из горцев не давал, но, дьявол тебя задери, не до глупых формальностей сейчас. Видишь, мне пока и свечку не зажечь, не то, что с чужой магией справиться. И в бездну договор с Хелиной. Призови сюда столько своих дьяволов, сколько нужно, — при этом король взглядом заткнул вякнувшего кардинала. — Обеспечь охрану. Да ты сам все знаешь. А теперь я вас покину. Принц Игинир, моя благодарность... — он, сгорбившись еще сильней, направился к выходу, но остановился у оцепеневших старших принцесс. — А этих двух моих гадюк — в каземат. Завтра допрошу.

Агнесс и Адель взвизгнули, и король, морщась, ускорил шаг.