Конкистадор поневоле

Как ни странно, но с поляками он столкнулся не первым. Какой-то мужик, габаритами напоминавший двустворчатый шкаф, ухитрился его обогнать, отбил бердышом удар поляка и, попросту стоптав его (честное слово, несмотря на шум боя, было слышно, как хрустнул череп под сапогом), врезался во второго. Снова отбил сабельный удар, ратовищем вмял противника в стену и начал методично растирать его по кирпичам. А вот следующий достался уже на долю Семена, и пришлось ему несладко.

На относительно узкой стене шпага в чем-то даже уступает сабле. Особенно если перевести дело в ближний бой, что поляк и сделал. Хорошо еще, Семена и не к такому готовили. Отбив один за другим три быстрых удара, он сумел попасть наемнику сапогом точно в коленный сустав. Заминка на полсекунды... слишком много в бою. Укол — и перепрыгнув через медленно оседающий труп, Семен оказался как раз напротив следующего. Отвел удар, сократил дистанцию и ткнул его пониже кирасы предусмотрительно извлеченным из ножен кинжалом. Еще один, в шапке, похожей на скомканный заплесневевший блин и бородой на пол-лица, ощерив гнилые зубы, с ревом кинулся вперед, но сбоку его достал какой-то ополченец, буквально перерубив пополам. Секундная передышка — ровно настолько, чтобы сорвать с пояса рубчатый кругляш гранаты и бросить за стену, откуда лезли новые оскаленные в реве хари. Взрыв... Похоже, очень вовремя. Семен, пользуясь образовавшейся паузой, обернулся, ища глазами свою подопечную — и тут же бросился к ней.

Хорошо еще, девчонка оказалась недалеко. А плохо — что явно проигрывала в классе теснившему ее наемнику. Тот быстро-быстро рубил саблей, и один удар Матрена на глазах Семена все же пропустила. Слава богам, вскользь, и кольчуга смягчила удар — сабля лишь скользнула по плечу. Ну а второго удара поляк нанести уже не успел. Средневековая шпага хороша еще и тем, что при нужде ею можно рубить. Вот Семен и рубанул, целясь в незащищенную шею и начисто смахнув противнику голову. Со спины — это, конечно, противно всем канонам рыцарства и тому, что с детства вбивали в школе, но на подобные мелочи ему сейчас было глубоко наплевать.

Сколько еще продолжался бой, Семен не запомнил. Воспоминания рассыпались на кучу маленьких фрагментов, да и на тех присутствовали, в основном, оскаленные рожи, прущие, как алкаши за халявной водкой, да звон металла. А потом бой как-то вдруг резко закончился, остатки поляков, кого еще не изрубили, начали спешно покидать стены. Кто-то по лестницам, а кто-то и просто прыгая со стены. Небось, в ров целились, рассчитывая, что вода и давным-давно раскисшие берега смягчат удар. Дураки, как-то отстраненно подумал Семен, в дно рва когда-то вбивались колья. Конечно, их уже вечность не меняли, и большая часть давным-давно сгнила, но что-то все равно должно было остаться. Понапарываются. Впрочем, плевать, их проблемы.

Ноги как-то сразу подкосились, и Семен с размаху плюхнулся на задницу. Сел на внутренний край стены и без интереса посмотрел на город. Разрушения, конечно, были, но по мелочи — так, несколько проломленных крыш. Посмотрел направо, налево — всюду сидели такие же, как он, выпускающие пар после боя. Некоторые стояли и даже ходили, но двигались медленно, словно мухи в патоке. Напряжение, которое позволяло стоять и драться, невзирая на раны, сейчас разом оставило победителей.

Рядом села Матрена. Охнула и, скособочившись, принялась сдирать кольчугу. Пару секунд безучастно понаблюдав за творящимся действом, Семен все же помог. Руки были словно налитые свинцом, тяжелые и неловкие. Однако же, с горем пополам, рубаху из мелких стальных колец, весящую килограммов пять, а то и больше, удалось снять. Под ним оказался насквозь мокрый от пота поддоспешник. Стянула его Матрена, кстати, без малейшего смущения. Тонкая рубаха под ним... Ну, с точки зрения двадцать первого века она тянула на полноценное платье, а по меркам здешним даже демонстрировать ее было неприличным, не говоря уж о том, чтобы плечо заголять.

А видок у плеча был не очень. Больше всего оно напоминало один сплошной синяк. Хорошо еще, перелома не было — кольчуга и поддоспешник смягчили удар, но все равно даже шевелить рукой у девушки сейчас получалось с трудом. Надо посмотреть, есть ли в аптечке что-нибудь подходящее к случаю.

— Да уж... Может, хоть это научит тебя слушаться старших и сидеть дома, когда отец велит.

Семен обернулся и увидел Матвея. Глава всех здешних урок выглядел одновременно и страшно, и весело. Весь забрызган кровью, стальной наплечник помят, но усмешка довольная, и вроде бы не ранен. Ухмыльнувшись, он махнул рукой:

— Давай-ка, девка, домой.

Матрену как ветром сдуло, только кольчуга с поддоспешником остались. Семен вздохнул, посмотрел на Матвея, который, и не подумав забрать дочерино барахло, ушел по своим делам, и начал скатывать оставшееся на его попечение имущество в тюк. За этим занятием его и застал лейтенант.

— Ну что, навоевался? — поинтересовался он, плюхнувшись рядом. — Видел я, как ты геройствовал.

— Ты еще скажи, плохо получилось, — буркнул Семен.

— Да нет, вполне прилично. Только оружие больше не разбрасывай.

Семен принял у него свой автомат, механическим движением передернул затвор.

— Отстрелял все, что с собой было.

— Ничего, дома еще есть, и возле портала запас большой. Только туда еще добраться надо. Ты лучше мне скажи, ничего странного не заметил?

— Заметил. Уж больно до хрена этих гадов было. Навскидку, тысячи три. Да там одних мушкетеров человек восемьсот. У гетмана народу, я помню, раза в полтора, а то и в два поменьше.

— Значит, к ним подошло подкрепление.

— К наемникам-то?

— Или к тем, кто за ними стоит.

— Черт их знает. А еще они перли на пулемет так, как от нормальных людей не ждешь.

— Они все, по нашим меркам, ненормальные. Да и жизнь здесь стоит чуть меньше, чем ничего.

— А мне показалось, что просто укуренные. Впрочем, поверю тебе на слово.

— А еще вот, — лейтенант вытащил из-за стены помятый металлический нагрудник. — Полюбуйся.

— И что это? — Семен без интереса посмотрел на железяку.

— Часть кирасы. Да не на то ты смотришь. Сюда глянь. Видишь?

— Вмятины. Похоже, от пуль.

— Ага. От пистолетных. Я в него из "макарова" стрелял с пяти метров.

— Ты еще таскаешь это старье?

— Привык я к нему. Неважно. Главное, с такой дистанции местную кирасу наши пули должны протыкать, как бумагу. А эту не пробили. Почему?

— Сталь хорошая?

— Именно. Лучше, чем может быть у провинциальных наемников.

— А...

— Нет, я ему в голову попал, а то бы с удовольствием побеседовал. Такого металла здесь не должно быть. Вообще. И такие еще на нескольких трупах имеются.

— А пленные?

— Нет. Вообще нет. Наши союзнички дорезали всех, и никаким русским великодушием здесь не пахнет. Ладно, пошли, нечего здесь засиживаться. Камень холодный, задницу простудишь.

Семен хохотнул немудреной шутке, начал подниматься и болезненно охнул. Лейтенант обернулся:

— Что?

— Да ребра. В меня тоже попали...

Бронежилет выдержал. Ребра тоже. А вот синяков на половину груди Семен заработал. Лейтенант пошутил, что теперь они с барышней — инвалидная команда, и отправил отдыхать. Правильно сделал — на что-то большее сегодня техник был уже не способен.

Утро принесло новое развлечение в лице молебна. Семен не раз слыхал о том, что на Руси это извращение любили, но сам с подобным столкнулся впервые. И не пойти нельзя — им ведь доверяют еще и потому, что считают православными. Пришлось кряхтя одеваться и тащиться следом за товарищами, которые выглядели не в пример бодрее.

Как ни удивительно, молебен не произвел на Семена ожидаемого гнетущего впечатления. Скорее, наоборот, и причин тому оказалось сразу несколько. Во-первых, не было тягомотины, которая присутствовала в современных ему церквях. Он, конечно, в них не ходил, но телевизор смотрел регулярно, и на основании отрывочных сведений, почерпнутых с голубого экрана, какое-то отношение к творящемуся под куполами, составил. Однако здесь все оказалось совсем иначе. Священник провел мероприятие коротко, уложившись менее чем за полчаса, и исключительно по делу. Если кратко, то все, что он говорил, можно было описать фразой "мы молодцы, а они там уроды", что вызвало горячее одобрение собравшихся.

Во-вторых, Семен, наконец, понял, что значит слово "толерантность". Это когда все вместе, независимо от национальной и конфессиональной принадлежности, хотят выжить и понимают, что поодиночке их перебьют. В православном храме оказались и татары, которые вроде бы мусульмане, этих в городе хватало, и даже какие-то то ли католики, то ли лютеране. Несколько европейцев, живущих в городе уже бог знает сколько лет, держащих лавки, занимающиеся ремеслами. Как минимум двоих Семен вчера видел на стенах, и никто от их помощи не отказывался. Так почему их должны гнать из церкви.

Ну а в-третьих, сам батюшка. Семен пару минут не мог понять, почему ему, в местной церкви не бывавшему, физиономия в первый раз в жизни виденного священника кажется знакомой. Потом дошло. Вчера этот самый мужик, здоровенный, до бровей заросший густой бородой и с криво зашитым шрамом на лбу, вначале помогал ворочать картечницу, а позже весьма ловко орудовал кистенем. Такого лектора и послушать не грех, во всяком случае, знает, о чем говорит, кому и как.

Ну а потом был фуршет. В смысле, прямо на улице, благо день выдался неплохой, выставили столы со всякой снедью. И, несмотря на то, что с приправами здесь наблюдались проблемы, а привычной с детства картошки и вовсе не оказалось (ну не было этого заморского растения на Руси), получилось и вкусно, и сытно. А учитывая, что мясо, дичь, рыба и способы приготовления всего этого превосходили кулинарные изыски двадцать первого века на порядок, не меньше, еще и экзотично. В общем, то, что нужно. Хотя, конечно, апельсинов хотелось страшно.

Вечером Семен, подстелив позаимствованную у хозяев домотканую дорожку, сидел на стене и совмещал приятное с полезным. В смысле, сидел и отдыхал, а заодно принимал участие в охране стены. Честно говоря, особого толку от него в этом не было, но смысл его присутствия состоял в другом. Автомат и человек им владеющий — вот главное. Огневое усиление, не более, но и не менее. Воевода сумел правильно оценить возможности и преимущества нового оружия, и теперь по ночам на стенах кто-то из них просто обязан был находиться. Вот и сидел теперь Семен, разглядывая усыпанное крупными, невероятно яркими звездами небо и готовый, случись нужда, оперативно изрешетить супостата, буде тот заимеет достаточно наглости, чтобы полезть к ним снова.

Правда, в реальной возможности нападения он сомневался. Когда-нибудь — может быть, но сегодня вряд ли. Поляки еще не оправились от вчерашней трепки. Разведка — а здесь в ней толк понимали, и подобраться лазутчики смогли буквально на расстояние вытянутой руки — докладывала, что они приходят в себя, активно снимая стресс грабежом и бабами. Хотя чего уж тут грабить... И да, к ним и впрямь подошло немалое подкрепление. Сколько — не ясно, но в лагере народу очень много. Так что остается сидеть в осаде, благо припасов смогли запасти изрядно, да и нет плотного кольца, охотничьи команды могут перемещаться из города и обратно почти беспрепятственно. Перебедуем, в общем. Женщин, не успевших бежать из посада и пошедших сейчас по рукам, конечно, жалко — но куда деваться? Вытаскивать их казалось слишком рискованным, хотя многие, у которых там оказались родные, ходили мрачные. Оно, может, и к лучшему, злее будут, цинично подумал Семен и вновь бездумно уставился в небо.

— Сидишь?

— Сижу, — ответил он, не оборачиваясь. После вчерашнего боя Матрена абсолютно перестала его стесняться. Семена это немного напрягало. Не то чтобы он был робок с девушками (и, хе-хе, уже не девушками), но перспектива иметь проблемы с ее отцом его совершенно не вдохновляла.

— Можно с тобой сесть?

— Садись, — вздохнул он, понимая, что от жаждущей общения собеседницы ему отделаться не удастся, и слегка подвинулся, освобождая часть коврика. Матрена тут же плюхнулась рядом.

— Уф-ф, ноги гудят...

Да уж, женщинам в эту пору сидеть не приходилось. Семен обалдел, когда понял, сколько забот висит на женщинах. Впрочем, на мужчинах висело не меньше, и неумение либо нежелание работать значило здесь не усмешки соседей, а голодную смерть. Только сейчас он почувствовал все преимущества своей эпохи — и сразу же дико захотелось домой, к душу и теплому сортиру.

— Шла бы ты спать.

— Не хочется.

— Веский аргумент. А почему так легко одета?

Девушка промолчала. Пришлось, кряхтя, стаскивать теплый тулуп (лето, но все равно температура ночью была градусов пять, не больше, и такая одежда отнюдь не казалась лишней) и, радуясь в душе, что не поленился поддеть куртку, накидывать его на Матрену. Девчонка буквально утонула в нем, только голова забавно торчала из ворота.

— Спасибо.

— Пожалуйста. Как плечо?

— Уже не болит. Бабка Фрося полечила.

Бабка Фрося — это местная знахарка, с ней Семен уже сталкивался. Издали, правда — ему пока хватало и содержимого аптечки. Но то, с каким уважением местные относились к этой похожей на переевшую мухоморов бабу Ягу старухе, наводило на определенные мысли. Да и лейтенант, успевший с ней побеседовать, сказал, что в травах она хорошо разбирается. Интересно, кстати, откуда в них разбирается сам лейтенант? Впрочем, неважно. Главное, что снять отек и ослабить боль она наверняка умела, а там и само пройдет. Синяк — не отрубленная рука, последствий быть не должно.

— Это нормально. Все, надеюсь, на стену больше не полезешь?

— Еще как полезу, — девчонка упрямо задрала подбородок.

— Ню-ню, тоже мне нашлась героиня в бронелифчике.

— Чего? — не поняла его Матрена.

— Пришибить тебя могут, а я не всегда смогу быть рядом, вот чего.

Девушка хмыкнула. Ну да, в ее возрасте сам себе кажешься бессмертным. Семен вздохнул — сам он был вроде и не намного старше, но казался себе прямо аксакалом, можно сказать саксаулом.

— Мало тебя отец в детстве порол... Хотя вроде мужик серьезный. Воевода супротив него пожиже будет.

— Еще бы, — фыркнула Матрена. — Он же...

И замолчала. Семен внимательно посмотрел на нее, однако переспрашивать не стал. Хотелось, конечно, узнать, что она не договорила, но расспрашивать упершуюся женщину занятие неблагодарности. А ведь аж зудело от любопытства. Вот только опыт говорил, что лучше подождать, рано или поздно сама проболтается. Так что он просто замолчал и вновь начал смотреть на звезды.

Надо сказать, они стоили того, чтобы на них посмотреть. Не загаженный промышленными выбросами холодный воздух был невероятно прозрачен, а звезды казались огромными и почти не мерцали. Было в этом зрелище что-то гипнотизирующее, но навалившееся ощущение нереальности происходящего разрушила непосредственная Матрена.

— В детстве мне рассказывали, — голос ее скатился на трагический шепот, — что это глаза ангелов, которые смотрят на нас.