Король-под-Горою

— ...Ты ведь специально женил Арлена, чтоб позлить меня, верно? — мягко обронила Зимняя Королева.

— Ну что ты, сестра, как можно, — растянул губы в улыбке Король-под-Горою. — Просто я решил, что этот вечно несчастный юнец, смотрящий на всех глазами побитой собаки, будет мне безмерно благодарен за то, что я спас его от тебя!

Судя по тому, как исказилось гневом лицо Великой Холды и как дернулась ее рука, она хотела дать брату пощечину, но тот, хищно, по-звериному, ухмыльнувшись, перехватил ее тонкое запястье в воздухе.

И танец развел кружащиеся пары по разным углам залы, и палые листья закружились огненной волной...

— ...В одном я уверена: мой брат — идиот. Или ты полагаешь, я не знаю, что ты просто прикрываешься своими фальшивыми метрессами? — искривила прекрасные губы в усмешке Великая Холда.

— Тебе ли корить меня, сестра, — сладко улыбнулся он в ответ. — Рядом с тобой и бесчисленной чередой твоих фаворитов, любой распутник покажется скопцом.

Она захлебнулась от ярости, явно собираясь выплюнуть ему в лицо какое-то оскорбление...

Но танец вновь развел кружащиеся пары по разным углам залы, и брызги взлетающих под самый потолок фонтанов осыпались осколками льда...

— Наверное, очень обидно, сестра, когда твой рыцарь приглашает на главный танец Осеннего бала девицу из моей свиты, — пропел Король-под-Горою.

Но Великая Холда лишь скривилась:

— С ним я разберусь позже. Когда завершится все то, что воспоследует за Осенним балом.

И в голосе ее прозвучало столь сладострастное обещание всех кар и мук подлунного мира, что у Тиуры мороз продрал по коже. Она бросила короткий взгляд на Кормака. На лице у Зимнего Рыцаря не дрогнуло ни единого мускула — словно он и не слышал слов Великой Холды. Или и без того прекрасно знал, что его ждет.

И танец вновь развел кружащиеся пары по разным углам залы, и порхающие под потолком бабочки обратились снегом, крупными хлопьями спадающим вниз, и тающим раньше, чем коснутся пола...

— Еще есть возможность все изменить, брат, — она ищущим взглядом нашла его глаза.

— Предлагаешь сломать Колесо Года? — заломил светлую бровь он.

— Есть и другой выход. И тебе он известен. Ибо я его уже двадцатикратно предлагала его.

По губам хульдмана скользнула усмешка:

— Кровосмешение — это, конечно, дело семейное, сестра, — зло хохотнул Король-под-Горою. — Но я скорее умру, чем разделю с тобой ложе, — ласково мурлыкнул он, насмешливо глядя ей в глаза.

Лицо Зимней Королевы исказилось яростью:

— Ну так и сдохни, тварь, — прошипела она.

И блеснувший в ее руке тонкий длинный стилет вошел ему в сердце.

Музыка оборвалась на неестественно высоком стоне.

Тиура, выпустив руку Кормака, зажала рот обеими руками, с трудом сдерживая крик.

А Летний Король медленно опустил глаза на торчащий у него из груди клинок и криво усмехнулся:

— Что ж так каждый раз больно-то? — и сфокусировав стекленеющий взгляд на сестре, рухнул на пол.

Великая Холда плавно, будто нехотя, опустилась на колени рядом с неподвижным телом, медленно провела ладонью по лицу брата, закрывая ему глаза, и, не обращая никакого внимания на кровь, замаравшую ей подол, легко выдернула клинок из груди и брезгливо вытерла его о рукав невесть как оказавшегося рядом Кормака. Поднялась, опираясь об руку Зимнего Рыцаря, загнала клинок обратно в высокую прическу — Тиура лишь сейчас поняла, что это была острая, больше похожая на очень длинную иглу, шпилька для волос — и обведя застывший в испуганном молчании двор безумным взглядом, отчеканила:

— Бал окончен.

* * *

- Я спрашивал не об этом! — резко обронил он.

- Значит, я не поняла твоего вопроса, мой король, — безмятежно пожала плечами она.

- Ты ведь не любишь холмы, — нетерпеливо продолжил он.

Ее губы тронула новая улыбка — ровная, безмятежная, словно она и не держала в руках тяжелую чашу.

- Но есть ли любовь, мой король?

Он вздрогнул, услышав из ее уст свои же слова, и резко бросил:

- Ну так и расскажи мне, за что можно любить подлунный мир?

* * *

Около четырех месяцев назад

Осенний бал закончился.

Перешептывающиеся придворные — потрясенная Тиура явственно слышала в голосах дам странное возбуждение, а в разговорах их спутников холодные смешки — уже давно разбрелись, пропали кружащиеся под потолком бабочки, потемнели и потускнели золотые шандалы. Медленно, одна за другой гасли догорающие свечи, и тронный зал постепенно погружался в темноту... А юная хульдра, окаменев от горя и ужаса, все так же стояла, пораженно глядя на распростертое в луже крови тело. В глаза словно песка сыпанули, и хотелось рыдать, и не было слез, и хотелось все забыть, и хотелось, чтоб ничего этого не было: ни Осеннего Бала, ни танца с Кормаком, ни тонкого длинного клинка, столь легко пронзившего шелковую рубаху и нашедшего сердце...

Погасли последние свечи, и зал окончательно погрузился во тьму. Лишь белоснежная рубашка погибшего Летнего короля ярким стягом блестела во мраке.

Тиура медленно, на подкашивающихся ногах, подошла к неподвижному телу. Не обращая никакого внимания на окропившую пол кровь, опустилась на колени и осторожно коснулась шеи хульдмана, немного подождала и провела кончиками пальцев по груди. Кожа была холодна как лед. Сердце не билось.

Слезы сами хлынули рекой, и Тиура скорчилась рядом с неподвижным телом, беспомощно вытирая рукавом лицо.

Она и сама не могла объяснить, почему так горюет. Дикая, невообразимая тоска билась в груди, требовала выхода... Плакала ли она сейчас над Летним королем? Или, может, тосковала о том, что никогда уже не сможет вымолить прощения для отца? Она и сама не могла ответить на этот вопрос.

Слезы все лились и лились, но успокоения это никакого не приносило, и она уже и сама понимала, что ей здесь не место, и она давно должна уйти... Но она никак не могла себя заставить встать и оставить покойника.

Чуть слышно шелестнули открывающиеся двери, и темноту тронного зала прорезал ослепительный луч света. Тиура вздрогнула, вскинула голову и, поспешно вскочив на ноги, рванулась в сторону. Прижалась к стене, стараясь укрыться в тенях, юркнула за какую-то занавеску и замерла, молясь Луне, чтоб ее не заметили. Подождала чуть-чуть — и осторожно выглянула наружу.

На пороге тронного дворца стояли двое. Бьющий им в спину свет не позволял разглядеть лиц, но голоса... о, голоса Тиуре были хорошо знакомы.

— ...Думал этим мне досадить?! — в голосе Великой Холды прозвенели стальные нотки.

— Я бы никогда не осмелился, моя королева, — Кормак был абсолютно спокоен. Как всегда. Ну, или почти всегда.

— Тогда почему ты позвал на танец именно эту девчонку?!

— Мне показалось это забавным, моя королева, — судя по всему, Зимний Рыцарь чуть улыбнулся.

И кажется, именно это больше всего и разгневало Великую Холду:

— Думаешь, если я еще не обрела полной власти, и не знаю чужих чувств, это дает тебе право дерзить мне?!

— Разве я не доказал словом и делом, что верен своей королеве, независимо от поворота Колеса Года? — похоже, Зимний Рыцарь уже исчерпал весь запас улыбок, и голос его вновь обрел ледяное спокойствие.

— Делом?! — от презрительного спокойствия, с которым Королева держалась на балу, не осталось и следа. — По-твоему, сорвать поцелуй, когда тебе не могут возразить — это доказать свою верность делом?

— Но ведь были и те, которые моя королева подарила мне сама? Еще до того, как обратила свой взор на Первого Советника Летнего Короля? — холодом, звучавшим в речи Кормака можно было до дна заморозить пару небольших речек, разом уничтожив в них всю рыбу.

Тиура потрясено зажала рот рукою. Нет, холмы определенно сошли с ума. Королева убивает собственного брата. Зимний Рыцарь перечит своей повелительнице...

Но Великая Холда словно и не услышала его последних слов. Окатила Рыцаря взглядом полным презрения и медленно направилась к лежащему на полу телу.

Падающий через распахнутую дверь луч света четко очерчивал лежащее на полу тело. Зимняя Королева, осторожно, стараясь на замараться, прошла по растекшейся луже крови и, пнув носочком изящной туфельки Летнего Короля по ребрам, процедила:

— Вставай. Я знаю, что ты уже жив.

Лежащее на полу тело дернулось от удара, а грудь покойника резко колыхнулась, словно он сделал судорожный вздох.

— Что ж за жизнь-то такая... — тоскливо протянули с пола. — Даже подохнуть, как последнему троллю, спокойно не дадут!

Тиура с трудом сдержала потрясенный вздох. Она ведь точно видела, что Король-под-Горою был мертв!

Впрочем, Великую Холду происходящее, похоже, мало удивляло. Хульдра мягко обмакнула носочек вышитой речным жемчугом туфельки в подсыхающую кровь и медленно повела ногою по полу, вытягивая длинную темную полосу. И та словно бы впитывалась в узорчатый паркет, чернея прямо на глазах, превращаясь в бездонный провал, ведущий в ничто.

Провал, напоминающий давешние темные трещины.

— Кормак! — резко окликнула она рыцаря, — Помоги ему встать!.. А то мой братец так ослаб, бедолага, — в голосе проскользнули фальшиво-сочувствующие нотки.

Рыцарь покорно шагнул в тронную залу. Темная полоса высохшей крови казалась на белоснежном рукаве повязкой.

В какой-то миг хульдман прошел так близко от Тиуры, что пожелай она и можно было бы за плечо его схватить. Но девушка лишь сильнее вжалась в стену, молясь Солнцу, чтоб ее не заметили. Что-то подсказывало, обнаружь кто-нибудь что она здесь, и ее ждет участь хуже смерти.

Подойдя к Летнему Королю, Кормак уже протянул руку, собираясь ему помочь, но Король-под-Горою перекатился на бок и, закашлявшись и выплюнув темный сгусток крови, зло прохрипел:

— Иди перед своей хозяйкой на цыпочках пляши, помесь шута, труса и сводника!

На бледном лице Зимнего Рыцаря заиграли желваки, он резко выпрямился, а раненный оперся рукою о пол и попытался сесть, но ладонь сперва поехала по крови, а затем и вовсе провалилась в чернеющий провал в паркете, и мужчина, что-то яростно прошипев сквозь зубы, вновь рухнул на пол. Длинные светлые волосы перепачкались, обагрились рудой.

Королева скрестила руки на груди и холодно вопросила:

— Кормак?

Ее спутник на миг сжал губы и, опустившись на одно колено, обхватил Летнего короля за пояс, а затем не обращая внимания на его яростное шипение, закинул правую руку раненного себе на плечо и выпрямился, помогая встать.

— Кормак, свет, — с легкой укоризной в голосе напомнила королева.

Рыцарь нетерпеливо дернул плечом, и над головой Великой Холды вспыхнул неяркий огненный шарик, выхвативший из темноты лишь стоявшие в центре залы фигуры, но Тиура, все же испугавшись, что ее заметят, юркнула обратно за штору.

Когда она выглянула наружу, черный провал в полу разошелся фота на три, не меньше — и Зимняя Королева, надменно вскинув голову, шагнула в него, постепенно спускаясь по невидимой лестнице. Рыцарь, и вместе с ним и Летний Король, последовали за нею.

...Они пропали, словно бы утонули в этой зияющей темноте, а вместе с ними уплыл и созданный Кормаком светлячок.

Тиура медленно, на негнущихся ногах подошла к провалу. Зачем они ушли? Куда вела эта дорога? Ответов у нее не было.

Юная хульдра глубоко вздохнула и, пробормотав короткую молитву Луне, шагнула следом.

* * *

Как описать слепому цвет неба? Как поведать глухому о пении птиц? Как объяснить тому, кто ни разу не пробовал яблока, его вкус?

Она долго молчала, подбирая правильные слова. Чаша успела уже дважды наполниться ядом, и лишь после этого девушка заговорила — когда привязанный к алтарю уже и не ждал ответа.

- За что можно любить подлунный мир? За солнце, что будит тебя по утрам. За ветер, что целует твою кожу. За звезды и луну. За лес, что начинается у самой окраины деревни. За пение птиц и плач младенцев. За лай собак и стрекот сорок. За улыбки и слезы. А еще за то, что там есть самое главное.

Она встретилась с ним глазами и, выдержав его прямой, напряженный взгляд, мягко улыбнулась:

- Там всегда будут те, кто тебе дорог.

* * *

Около четырех месяцев назад

Тьма расступилась под ногой, как густая жирная сметана. Даже прикосновение к коже было похожим. Невидимые ступеньки чуть пружинили под ногой, словно Тиура ступала на огромный нетонущий в воде лист кувшинки.

Трудней всего оказалось заставить себя шагнуть в эту вязкую, холодную и скользкую тьму с головой. Спустившись почти до груди, девушка замерла, отчаянно пытаясь сделать новый шаг. В какой-то миг он поняла, что еще пара мгновений — и она не выдержит, бросится прочь, стараясь изгнать из головы и Осенний Бал, и смерть Летнего короля, и эту отвратительную, вязкую тьму, прохладными пальцами затекающую под платье, — а потому она на миг зажмурилась и, пробормотав под нос короткую молитву Солнцу, решительно, с головой шагнула вниз, в бездну.

На короткий удар сердца ей показалось, что сейчас она задохнется, что этот невообразимо чуждый мрак густой патокой хлынет ей в рот, в нос, заклеит уши, залепит глаза, и она навечно застынет как муха в золотом тягучем брененштейне, не в силах ни сделать вздох, ни шагнуть вперед. Но еще через мгновение все прошло, и Тиура поняла, что она стоит на темных, отполированных веками каменных ступенях, уводящих вниз скалы.

Впереди мелькал и дрожал крошечный огонек вызванного Кормаком светлячка, изредка выхватывая уже спустившиеся на ровную поверхность и постепенно удаляющиеся фигуры, а еще чуть дальше разливалось непонятное серебристое свечение, словно там находилась какая-то зала. Тиура, осторожно, стараясь не шуметь, последовала за ними.

Сбоку что-то плеснуло, дернулось, и юная хульдра испуганно метнулась в сторону, прижалась плечом к противоположной, скрытой во мраке, стене — и вдруг поняла, что та гладка и холодна как лед. Медленно повернула голову — и застыла, чувствуя, как сердце застряло где-то в горле: за прозрачной стеной цвета черного вулканического камня безустанно сновали, прикасаясь изнутри, словно пытаясь пробить преграду из темного дыма и вновь пропадая в мрачной глубине, сотни, тьмы, легионы, леодры человеческих ладоней.

Это ведь был просто сон. Просто дурацкий сон, который не мог оказаться явью.

Впереди, где-то там, у вызванного Кормаком магического светлячка, послышался шум, и Тиура, с трудом взяв себя в руки, осторожно пошла на звук. Стараясь не смотреть на стены, спустилась по лестнице, почти что пробежала по длинному коридору — благо, он гасил все шаги — и, остановившись у самого его конца, осторожно выглянула наружу, молясь про себя всем светилам, чтоб ее не заметили.

В центре огромной, освещенной серебристым, льющимся сверху, из-под невообразимо высокого потолка росло огромное дерево с бронзовой листвой, у подножия которого лежал длинный алтарный камень.