Сейчас на очереди Сталин. Погубил десятки миллионов душ, пострелял почти всех священников, разрушил храмы, установил железный занавес, чуть не сдал всю страну Гитлеру, но народ поднялся. Сейчас попы его в святые отцы произведут.
Сегодня еще лучше. Конфликт с Украиной. Затем поддержка местного диктатора в Сирии. Забыли, как император Николай Первый поддерживал империи и диктатуры в Европе, подавлял революции в середине девятнадцатого века, а потом воевал с турками за черноморские проливы. За это Европа отплатила ему Крымской войной и позорным поражением. Какой-то дурдом и повторение истории.
Больные в моей палате относились ко мне хорошо, поддерживали морально, подкармливали, говорили, как лучше себя вести, чтобы не назначали дополнительные дозы лекарства, сообщали, кто из врачей самый опасный (оказался Антон Павлович Чехов), кто и за что лежит. Тут и старые большевики, ветераны всех войн, алкоголики, радикалы фашистского толка и прочие экземпляры необъятной нашей матушки-родины. Как говаривал один мой высокий начальник: кому она родина-мать, а кому и еб*на мать.
По рассказам моих сокамерников, вернее тех обрывков, которые мне врезались в моменты отходняка от галоперидолов, я написал небольшое стихотворение, которое записал один из вменяемых пациентов:
В смирительной рубашке
Ходил в деревне дед,
Стрелял по Николашке,
Ему сто лет в обед.
Внучок его, кровинка,
В рубашке чистый дед,
В глазах кинжал, лезгинка,
И супчик на обед.
Курил всегда пустырник,
Заваривал шалфей,
И был такой настырный
До кончиков ушей.
Писал с утра листовки
И баню штурмовал,
От бешеной коровки
Кефирчик попивал.
Ему художник Дюрер
Портретик написал,
Привет, штандартенфюрер,
Он сам себе сказал.
Врачи здесь все евреи,
Больница вся — дурдом,
Вот камергер в ливрее,
А там — Наполеон.
Как выпишут на волю,
Возьму свой пулемет,
Соседа дядю Колю
И будет жизнь вам мед.
А потом началось все то, ради чего и начата вся эта книга.
Глава 44
Темной ночью в полнолуние, когда спали Наполеоны и Юлии Цезари, штандартенфюреры и центурионы, санитары и санитарочки, бодрствовал только один старший ординатор в пенсне и с бородкой а ля Антон Павлович Чехов (агент Чехов, завербован на идейно-политической основе, скрытый еврей и антисемит, недооцененная личность, способен на все для личной славы, в детстве состоял в районной организации юный друг милиции и юный друг пожарника, подписант писем в защиту нравственности против космополитизма, отличник клиники П.П. Кащенко), во дворе Краснознаменной, орденов Ленина и Октябрьской революции психиатрической клиники номер один имени Петра Петровича Кащенко (брат Всеволода Петровича Кащенко) остановился черный автомобиль УАЗ-452 производства ульяновского автомобильного завода, в народе прозываемый то буханка, то таблетка, а с недавних пор черный воронок.
Из машины вышли три человека в хромовых сапогах, черных кожаных пальто, в фуражках с темно-синим верхом и темно-красным (краповым) околышем с красными звездами.
— Наши приехали, — радостно подумал Чехов и побежал открывать дверь, стараясь не разбудить сладко спящий персонал.
— Здравствуйте дорогие товарищи, — сказал Чехов, становясь во фрунт и показывая свое безграничное уважение и преданность к приехавшим органам.
— Тамбовский волк тебе товарищ, — как-то буднично сказал старший из оперативников.
— Товарищи, но я же ваш, — заискивающе сказал Чехов.
— Ваших мы утопили в Тихом океане, — засмеялся старший и спросил, — где у вас тут Писатель?
— В шестой палате, товарищи, — зачастил Чехов и бочком засеменил по коридору, чтобы товарищи не подумали, что он к ним поворачивается спиной.
В полутьме коридора зеркально сверкали начищенные хромовые сапоги, но почему-то не было видно носков сапог, как будто кругом один каблук, а в коридоре тонко запахло серой.
— Сернистый ангидрид, — подумал умный Чехов, — эс-о-два (SO2). Токсичен. Может поступать в организм через дыхательные пути во время обжига серных руд при получении серной кислоты на медеплавильных заводах, при сжигании содержащего серу топлива в кузницах, котельных, на суперфосфатных заводах, тепловых электростанциях и т.п. В легких случаях отравления появляются кашель, насморк, слезотечение, чувство сухости в горле, осиплость, боль в груди; при острых отравлениях средней тяжести дополнительно головная боль, головокружение, общая слабость, боль в подложечной области; при осмотре наблюдаются признаки химического ожога слизистых оболочек дыхательных путей. Длительное воздействие SO2 может вызвать хроническое отравление. Оно проявляется атрофическим ринитом, поражением зубов, часто обостряющимся токсическим бронхитом с приступами удушья. Возможны поражение печени, системы крови, развитие пневмосклероза. Основная профилактика: герметизация производственного оборудования, эффективная вентиляция. Обязательно проветрим коридоры. Возможно, что так пахнет от кожаных пальто.
— А вот и палата номер шесть, — сказал врач и резко открыл дверь.
Если дверь открывать тихо, то она начинает противно скрипеть. Не помогали никакие смазочные материалы, дверь скрипела, словно хотела, чтобы ее услышали, а уж она-то могла бы такое порассказать, что заскрипели бы все двери во всем государстве, так и им захотелось бы рассказать все, что пришлось увидеть и услышать за время пропуска живых существ и привидений в помещения и обратно.
— Вот, пожалуйста, первый у двери Наполеон, — начал рассказывать Чехов. Рядом с ним такой же тип, который косит под Ленина.
— А что вы имеете против Ленина? вдруг строго спросил старший. И кто по-вашему больше для нашей истории ценен, Ленин или Сталин?
Чехову внезапно стало жарко, потом по его телу пошел холодный пот.
— Они все знают, — подумал он. Но кто же меня заложил? Вот суки, а ведь клялись на Манифесте Коммунистической партии. Неужели они узнали, что я православный октябрист, хотя всегда стараюсь быть правоверным ноябристом. Мы, православные ленинисты, отмечаем годовщину Великой Октябрьской социалистической революции двадцать пятого октября, а правоверные сталинисты седьмого ноября. Это как церковники, одни Пасху отмечают в конце марта, а другие в конце апреля, через сорок дней друг от друга. Но Христос-то один для всех. Поэтому и христиане разного толка, католики и православные, ведут себя так же, как и мы. Отмечают Пасху два раза, и Рождество тоже два раза, потому что никто не знает, когда Христос родился и когда воскрес, а поcему нужно отмечать эти дни, когда приказывает наше или их начальство. От нас не убудет. Праздники у нас дело не хитрое наливай да пей. Христиане вообще на секты поделились. Кто Христу поклоняется, кто Деве Марии, кто Богу, а кто просто Папе, как средоточию всех противоречий в христианстве. И у мусульман такая же хрень. Есть сунниты, есть шииты. Все Магомету поклоняются, друг другу готовы горло перегрызть, а разницы-то между ними как в количестве пуговок в кальсонах или как между остроконечниками и тупоконечниками на таинственном острове, куда случайно попал товарищ Гулливер.
— Товарищ Сталин — это товарищ Ленин современности, товарищ майор государственной безопасности — отчеканил Чехов, увидев в отвороте пальто краповую петличку с желтым просветом и золотой звездочкой на ней, — учение Ленина-Сталина всесильно, потому что оно верно!
Но почему у него петлицы? неслись в голове у Чехова табуны мыслей шальных. Двадцать первый век, петлиц ни у кого нет, даже у почтальонов. Тем вообще униформу разработали как сотрудникам с Принц-Альбрехтштрассе. И все спецслужбы с полицией переоделись в иссиня-черные мундиры, как в ведомстве одного товарища, какое-то время числившегося в первейших друзьях гениального Сталина. Да и кожаных пальто в их конторе пока нет. Была, правда, информация на сайте госзакупок, что их ведомство заказало тысячу черных кожаных пальто, да, вероятно, кто-то заметил это и дал укорот не в меру распоясавшимся внучкам Феликса Дзержинского, которые везде похваляются тем, что у них даже боевые генералы плачут как дети.
— Молодец, — сказал майор госбезопасности, — так где же Писатель?
— А вот он, в смирительной рубашке, — сказал Чехов.
— Буйный? — спросил майор.
— Они не буйные, товарищ, — засмеялся Чехов, — просто не соглашается с тем, что у нас стало жить лучше, жить стало веселей. Вот, как согласится с этим, так мы ему смирительную рубашку и снимем. Э, вы чего там делаете? всполошился агент, заметив, что два оперативника стали развязывать смирительную рубашку. Что вы, черти, делаете, мне же отвечать перед вами придется.
— Не боись, лепила, — засмеялся майор, — отвечать ты будешь перед консилиумом психиатров, которым объяснишь, что откуда-то пришли черти, распаковали Писателя и запаковали тебя. Увидишь сам, как они отнесутся к твоим словам. Давайте, ребята, спеленайте его.
— Халат с него снимать? спросил один из оперативников.
— Пусть будет в халате, — сказал старший, — возможно, сами психиатры задумаются, нормальны ли они для того, чтобы надевать этот халат.
На следующий день консилиум из светил современной психиатрии единогласно вынес вердикт Чехову: маниакально-депрессивный психоз циркулярного типа. Прогрессирующая паранойя.
С сочувственной улыбкой бывшие коллеги слушали умоляющий рассказ Чехова о том, что поздно ночью к клинике подъехал черный воронок. Подъехавшие три сотрудника НКВД во главе с майором госбезопасности забрали больного и связали в рубашку дежурного врача.
— Вы мне не верите? кричал Чехов. Я нормальный, такой же, как вы. Отпустите меня!
— Не волнуйтесь, коллега, — добродушно сказал профессор с седой козлиной бородкой, — мы и не таких вылечивали. Возьмите, например, Фридриха Ницше. Ядерная мозаичная шизофрения, по-простому, одержимость. Гений, и все благодаря только нам. Франц Кафка. Выраженный невроз, психастения функционального характера, непериодические депрессивные состояния. Ничего, кафкианство стало модным в государствах аналогичного с нами типа. Джонатан Свифт. Головокружение, дезориентация в пространстве, потеря памяти, неспособность узнавать людей и окружающие предметы, улавливать смысл человеческой речи. А его Гулливером все зачитываются. Земляк наш, Николай Гоголь, подписывался по-латински Hohol, откуда и пошло в российской фонетике Гоголь. Шизофрения, периодический психоз. Зрительные и слуховые галлюцинации; периоды апатии и заторможенности вплоть до полной неподвижности и неспособности реагировать на внешние раздражители, сменяющиеся приступами возбуждения; депрессивные состояния; ипохондрия в острой форме, клаустрофобия. Гоголь был убежден, что все органы в его теле несколько смещены, а желудок располагается вверх дном. Гений. Возможно, что и вы напишете увлекательнейший роман о встрече с чертями в форме сотрудников государственной безопасности товарища Берия, пришедших к вам в первой четверти двадцать первого века. Главное, добросовестно принимайте все прописанные вам процедуры, к галоперидолу относитесь как к укрепляющим витаминам и все будет в клеточку. Извините, в полоску. Совсем с вами, шизофрениками, последнего ума лишишься.
Консилиум с умным видом покинул палату, соображая, что нужно делать в том случае, если кто-либо из коллег напишет психиатрический донос, чтобы занять ваше место в иерархии или служебный кабинет. И ведь против такого доноса нет никаких средств защиты. Категорический отказ или попытка анализа доноса будут восприниматься как неосознание своего собственного болезненного состояния психики и реактивный психоз. Как это раньше, во времена любимого всеми председателя КГБ товарища Андропова, шутили товарищи чекисты с чистым сердцем, холодными руками и горячей головой:
— Скорость стука больше скорости звука.
— Лучше стучать, чем перестукиваться.
— Скорость стука измеряется в андропах. А один андроп равен десяти годам.
Глава 45
Мы ехали в черной таблетке, не останавливаясь на светофорах и все полиционеры почтительно подносили ладонь к козырьку, приветствуя нашу автомашину и с облегчением думая, что сегодня их пронесло.
Вот она сила проблескового маячка и сила НКВД, о которой с вожделением вздыхают восемьдесят шесть процентов населения нашей необъятной страны, где на каждом квадратном километре проживает восемь с половиной человек. Во всем мире на каждый квадратный километр приходится пятьдесят четыре человека, а наши люди живут более вольготно и могут за всю жизнь даже не встречаться друг с другом на своей площади.
Машина въехала на пустую автостоянку у кафедрального собора на крови и встала на самую крайнюю площадку. После сигнала площадка опустилась вниз, и машина продолжила движение. Я в окно видел, как поднималась вверх площадка-лифт.
— Вот это конспирация, — подумал я. Пыточная тюрьма прямо под церковью. Никто не догадается, и сразу все грехи замаливаться будут.
— Ты зря там про грехи гадаешь, — сказал старший. Мы создания безгрешные. Все, что мы делаем, мы делаем во искупление грехов ваших. Это вы нас в грехи вгоняете, а потом эти грехи отрабатывать приходится.
Что знакомое слышалось в голосе майора госбезопасности и что-то знакомое было в его лице, части которого выхватывались мелькающими фонарями. Мы ехали по кругу и, если мой вестибулярный аппарат работает правильно, то мы сделали не менее десяти кругов, то есть опустились на десять уровней вниз и вроде бы не собираемся останавливаться.
Лицо майора вряд ли можно было назвать лицом. Скорее морда, скрываемая тенью от большого лакированного воротника. И мои сопровождающие не открывали полностью лица, но все они были небриты по сегодняшней моде, но их борода была очень редкая и, судя по внешним признакам, жесткая.
Я вспоминал свои прошлые приключения со старым чекистом Гудымой и мне слышался голос адского полиционера по имени Тодеф (Todef, по-русски Федот, начальник милиции ада), который крышевал нашу монополию по изготовлению самогона из первосортного дерьма для богатеньких и затем взял на себя все производство и реализацию, а нас спровадил обратно на белый свет. Неужели снова все пойдет по тому же кругу, по которому он начался в наследственном от Клары Никаноровны доме.
Если кто не читал о моих приключениях, то всегда пожалуйста. Есть отдельные книги и называется они Беги, Василич, беги и В лабиринтах темного мира. Все, что я там написал, истинная правда и что-то мне чекисты в клавиатуру засунули, что как я нажимаю на клавишу, так у них сразу сигнал пищит, отмечая нажатую букву. Они читали мой роман практически в одно и тоже время со мной, а посему провели самый тщательный обыск в доме и изъяли все бумаги, документы и ордена старика Олигерьева. Что они там вычитали или просто приобщили к материалам дела начальника спецотдела ВЧК Глеба Бокия, нам, естественно, не сообщили.
Затем стали просить Клару Никаноровну и меня разрешить им разобрать дом и собрать его снова, если что. Если что — это понятие широкое. Если ничего не найдут, то дом соберут обратно с заменой обветшавших деталей. Если что-то найдут, то нас всех по тюрьмам для выбивания информации, а дом сделают особой зоной для решения высших государственных интересов и никакая организованная преступность сюда и нос не сунет.
