Царь-дедушка

— Да-а-а... — протянул я. — Этак вы науку развивать будете до морковкиного заговенья.

— Что ваше величество имеет в виду? — обиделся наставник царевичей.

— То что у семи нянек — дитя без глаза. Вот, возьмем того же Явана Звезды Сосчитавшего, о котором мы только что беседовали. Более всего преуспел он в изучении движения звезд и планет, не так ли?

— Это воистину так. — кивнул Щума. — Мне неведомо, что он такого нынче несет, раз вызвал гнев преосвященного Йожадату, но в небесной механике это практически непререкаемый авторитет, всю свою жизнь посвятивший астрономии.

— Ну и вот что стоило собрать вместе группу таких вот знатоков, назначить от имени гильдии им главного, и дать четкую цель: изучать небеса и все с ними связанное? Совместными усилиями и при должной координации они бы достигли куда больших высот.

— Но таинство познания мироздания... — начал было Золотой Язык.

— Таинству ворочать здоровенные камни действия артелью не только не препятствуют, но и помогают. — отрезал я. — А вы чем лучше каменотесов? Умнее? Так не скажи. Они-то всем миром задачу решать приспособились, а вы — нет. Плохо, достопочтенный Щума, плохо работаете, по старинке, прадедовскими способами. Вон, погляди на преосвященного — уж какой он поборник традиций и канонов...

"Поборник" удивленно уставился на меня — к чему это, мол, я его сюда приплетаю.

— ...а и то, у него-то в Церкви нашей, порядок. Каждый своим делом занят. Жрецы жертвы возносят, за храмами следят, монахи прихожан просвещают, по хозяйству трудятся, псалмы поют, опять же, братья-кастеляны за имуществом приглядывают, ведут ему учет — каждый своим делом занят, и оттого в Церкви нашей все ладится, богам на радость, а людям — во просветление. А кабы сидели, будто в древние времена, схимники одни по пещерам, дожидаючись, покуда к ним вдохновиться Словом Солнца кто зайдет, было б у нас такое благолепие в Ашшории, был ли бы такой порядок? Да ни фига! Вот и философам не дурно бы со жрецов пример взять. Верно я говорю, отец мой Йожадату?

Первосвященник и Щума уставились на меня одинаково обалдевшими взглядами.

— Разгильдяи они неорганизованные, мне так кажется. Ты б их, по-пастырски, наставил на путь истинный что ли?

Оба мои собеседника переваривали сказанное долгие две секунды. Первым нашелся Щума.

— Ваше величество намеревается подчинить гильдию философов Церкви? — осторожно спросил он.

— Да Боги с тобой, голубчик, к чему бы это? Как у человека имеется две длани, — я, одну за другой, развернул руки ладонями над столом, — так и у всего рода человеческого для познания мироздания имеется их две же: теология, которая познает мир посредством знания духовного, и философия, познающая мир через наблюдения и опыт. Каждая рука занята своим — важным, — делом, и должна его исполнять одинаково хорошо, иначе нарушится Мировая Гармония. Но как у человека есть лишь одна голова, так и в любой организации должно быть единоначалие. Жесткое и деспотичное, либо же мягкое и ненавязчивое — не суть. Главное чтобы любым спорам и разногласиям мог положить конец один авторитет. У ватаги рабочих это их наистаршой, в Церкви — примас, в государстве — царь. Во всем мире — Солнце.

Во загнул, а? Недаром Лисапет столько лет в монастыре оттрубил — наблатыкался, хочешь-не хочешь.

— Это я к чему говорю? Да к тому, что неплохо бы тебе, досточтимый Щума, и соратникам твоим, взять на вооружение чужой опыт.

И стать настоящим главнюком, а не первым среди равных. Но, об этом Золотой Язык и сам догадается.

— Церковь наша устроена разумно, государство — тоже. Так возьмите все лучшее и оттуда, и оттуда, не уподобляйтесь вольнице танцующих с быками. Они-то поодиночке на корреру выходят и рассчитывают лишь на себя, а в наших делах надобно действовать дружно, словно витязи в одном строю. Тогда, и только тогда, достигнем мы таких высот, о которых нынче и мечтать не смеем. — в горле пересохло и я сделал маленький глоток из кубка. — Нынче же вы подобны кустарям, что мастерят каждый по одиночке что-то свое. А будь у вас хорошая организация мы бы... Мы бы...

Я на миг призадумался, какую первоочередную задачу поставить ашшорским ученым мужам. Ответ, впрочем, был очевиден.

— Да мы бы уже лет сто как плавали на кораблях движимых не парусом и веслами, а...

Ага. Нету в местных языках такого понятия как "паровой двигатель". Приехали.

— Да хоть силой кипящей воды и ее пара, например. — нашелся я.

— Ваше величество знакомы с трудами Аксандрита Геронского? — лицо философа выразило изумление, сменившееся неподдельным уважением.

— Так, немного, в кратком изложении.

Интересно, у меня в библиотеке его труды есть? Надо хоть поинтересоваться у Бахмета, может тут уже кучу всего наизобретали и для научно-технической революции только политической воли не хватает? Ну, чтобы общественно-политическое устройство на более для нее подходящее поменять.

Так у меня, от Лисапета по наследству, этой воли столько, что на десять Ашшорий хватит. Он тоскливыми осенними вечерами, в келье сидючи, только и мечтал, как бы всех в бараний рог свернуть и в зубной порошок стереть — и так двадцать лет.

— Немногие из философов в Аарте и в кратком про него слыхали. — покачал головой Щума. — Я поражен глубиной ваших познаний, повелитель.

— В Обители Святого Солнца очень хорошая библиотека, так что я, достопочтенный, твоего удивления не разделяю. — с некоторой даже желчностью отозвался примас.

— А что, не сдать ли мне экзамены в вашу гильдию? — в шутку спросил я. — Потяну на философа-ученика, а?

Я-то пошутил, а мои гости подвисли как комп с Windows Me в качестве операционки. Причем с битым "Милениумом".

— Э... Но ведь ваше величество относится к сословию витязей. — Золотой Язык "прогрузился" первым. — То есть вы, конечно, стоите над всеми сословиями, но..

— А я в качестве почетного члена. — такое тут известно, но, как и на Земле, его обычно даруют.

— Тогда чин ниже философа-кандидата будет уроном вашей чести, государь. — со всей серьезностью произнес Йожадату.

— Полагаешь, первосвященный? Ну тогда завтра пусть мне достопочтенный Щума пришлет экзаменационные требования.

— Государь. — философ тяжко вздохнул. — Если вы намерены пройти экзамен обычным порядком...

Я кивнул, и философ вздохнул еще тяжелее.

— Соискателю звания философа-кандидата необходимо предоставить на суд гильдии трактат, и еще один иметь уже опубликованным.

— Не проблема. Есть в Обители Святого Солнца мой труд о ловле рыбы на удочку, где я привычки разного рода рыбы разбираю, и поясняю, как ее лучше ловить. Пойдет, как натурфилософский? — в той жизни я рыбалку очень уважал, и простую, и спортивную, было что понаписать.

— Полагаю, что это допустимо. — осторожно отозвался философ.

— Ну а на суд гильдии я представлю трактат о том, как малосъедобное сделать объедением. — хмыкнул я. — Сборник рецептов приготовления картофеля.

— Свинское яблоко? — живо заинтересовался Золотой Язык. — Его можно запечь в костре и тем утолить голод, если посыпать солью это даже съедобно, но других способов я не знаю.

— Вот и узнаешь заодно. Ну а раз уж царю не зазорно в гильдию вступить, то и тебе придется чиновничью должность принять. По совместительству, как наставнику царевичей. — я поднялся. — А теперь прошу извинить, меня ждут государственные дела.

Вернее, это я так думал. Но на выходе с террасы меня перехватил Папак из Артавы.

— Ваше величество, готовы еще несколько платьев для вас. Не изволите ли примерить? — спросил он.

Делать нечего — пришлось пару часов убить на это дело, а то кроме парадно-коронационного костюма и пары ношеных сутан в гардеробе шаром покати.

Нет, после Кагена, разумеется, много чего осталось, но даже надумай я нажить себе прозвище наподобие "царь-нищеброд" и дотаскивать обноски Лисапетова братца, то все равно ничего не вышло бы. Каген, ростом хотя и был примерно со своего монашествующего родича, в плечах был изрядно пошире, а в брюхе, так и вовсе втрое мое нынешнее тело превосходил, так что реши я влезть в шервани прошлого монарха, тот гляделся бы на мне как мешок на вешалке. А я все ж таки царь, первое лицо в государстве, мне положено выглядеть богато — иного не поймут-с.

Личный парсюк моего величества, равно как и его подмастерья, выглядел замученным, часто моргал слезящимися красными глазами и, как мне кажется, удерживался от зевоты в моем присутствии лишь неимоверным напряжением всех сил, однако обряжая меня в очередной костюмчик не мог скрыть довольства на лице: все сидело как влитое, при том что шилось по снятым меркам, без подгонки на заказчике. Я, соответственно, на похвалу не поскупился, и за работу повелел с ним немедленно рассчитаться. А то знаю я (по книжкам) как монархи, порой, десятилетиями пустяшные долги отдавали. Не пустяшные и того дольше.

Наконец, расплевавшись с делами гардеробными (и, заодно, переодевшись в одежду попроще), я добрался до своего кабинета. Выписал все необходимые бумажки для Дафадамина, познакомился с витязями, которых он выбрал себе в попутчики, потом с секретариатом своим познакомился...

Все же характеристика сих достойных мужей, кою дал Тумил, оказалась, скажем так, не вполне исчерпывающей. Впрочем, парню, по младости лет вполне простительно, что за личиной улыбчивых старичков с тихими голосами он не рассмотрел матерейших зубров закона и параграфа, всю свою жизнь проведших на чиновничьей службе, и взятых доживать век в царский секретариат лишь тогда, когда они, по откровенной дряхлости, уже не могли выполнять служебных обязанностей в своих ведомствах. Лучшие из лучших в своем деле, ветераны бюрократического аппарата, их Каген отбирал с особым тщанием, и со мной они держались сохраняя достоинство, уверенные в своей нужности и полезности любой власти.

Мило мы с ними травяных настоев погоняли, за жизнь поговорили по душам, рецептами лечения стариковских болячек поделились, опять же...

— Ну что, судари мои, — обратился я к ним, уже собираясь уходить, — вы промеж себя уже порешали, кому из вас быть новым царским секретарем?

Дедки переглянулись без особого восторга.

— Ну што вы, ваше велишештво. — прошамкал один из них, Хвач из Зеленых Ёлок, бывший некогда одним из высших чинов по ведомству мытарей, — И в мышлях не было на такую шебутную долшношть претендовать. Штароваты мы, гошударь, твою першону от толп штрашдущих охранять. Помолоше кто-то нушен, пошдоровее. Вот как штермянной твой, Тумил иш Штарой Башни, только ущидщивый. А мы уш ему пошпошобштвуем.

Старый хитрец кивнул в сторону нескольких стопок документов, принятых сегодня у челобитчиков и рассортированных секретарями по принципу единообразия вопросов в них изложенных.

— Наличие острого ума приветствуется? — усмехнулся я.

— Это не обяшательно, повелитель. — ответил Хвач. — Мы будем его умом. Главное штоб мог твердо штоять на швоем в шпоре ш любым пошетителем приемной.

— Ну тогда есть у меня один кандидат на примете...

Вернувшись в кабинет я еще немного поразмыслил, пришел к выводу что пришедшая мне в голову идея весьма недурна и, обмакнув тростниковое перо в чернильницу я вывел на расстеленном листе пергамента:

Дорогой отец Тхритрава, привет!

Скажи, насколько сильно привязан ты к брату Люкаве?

Остаток дня я провел в своих апартаментах, на стоящем у окна диванчике и с Князем Мышкиным на коленях. Накормленный Рунькой кот (князь Папак приставил пацана приглядывать за зверенышем, мотивировав это, со слов мальчика, так: "кот — не тарелка, его ты разбить умудришься вряд ли") умильно сопел, завернувшись сам в себя — врубил спящий режим, после того как ему драйвера на рыбу установили, — а я разбирал документы и мысленно прикидывал, где так успел в той жизни нагрешить, что меня в цари запихали.

Чего мне только не понаписали... Нет, были и вполне полезные документы, наподобие отчетов наместников провинций и отдельных царских владений скопившиеся за последний месяц безвластия, но большая часть цидулек оказалась разнообразными жалобами, кляузами и обидами, причем обильно приправленных цитатами из священных текстов, что для делопроизводства в Ашшории, вообще-то, нехарактерно. Видать решили, что раз царь у них — служитель культа, этак ему будет понятнее и веса их словам заодно придаст. Ну-ну, блажен кто верует.

Письма с доносами я отложил в отдельную стопку, на проверить (а вдруг не треп?), на большинство прочих писулек с просьбами рассудить по справедливости, но в пользу челобитчика, наложил резолюции "решается через суд". Были и такие, конечно, что с кондачка не разрешишь, их я тоже отложил — посоветуюсь со знающими людьми, а уж там и вердикт буду выносить. Аккурат к последней бумажке и Тумил нарисовался. Вернее к пергаменту — царю все же челом бьют, на дешевке как-то прям даже и не хорошо.

— А вы, как погляжу, неплохо провели время. — отметил я, оглядев всклокоченного, растрепанного, раскрасневшегося парня.

— Ага. — кивнул мой стремянной и совершенно непочтительно плюхнулся в кресло. — Правда этого бугая фиг завалишь. С виду худенький-худенький, а ка-ак даст! Это я, величество, про Нварда.

— Надеюсь вы не сильно его вымотали. — кот, заслышав голос парня поднял голову, зевнул, а потом шкодливо прянул ушами и подобрался. — А то ему сегодня еще экзамен в Блистательные сдавать.

— Вымотаешь его, как же... — пробурчал Тумил. — Так, поваляли слегка. Вечером пойдем за него болеть. Да, я чего пришел-то! Отчитаться за твое, величество, поручение.

— Это за которое?

— Ну как же?! — возмутился мальчик. — Ты же указ судье свой посылал, по поводу златокузнеца Курфина Жука.

Князь Мышкин приподнял пятую точку с вытянутым трубой хвостом, поводил ею вправо-влево и сиганул в сторону царского стремянного, в несколько прыжков преодолел разделявшее нас с Тумилом расстояние, взбежал, словно по пандусу, по вытянутым ногам паренька, распластался у него на животе "звездочкой", крепко вцепившись когтями в суконную куртку, задрал голову и озорным взглядом уставился в лицо парню.

— Привет, маленький. — рассмеялся Тумил и погладил котенка.

Мышкин вертел головой и пытался цапнуть моего стремянного за ладонь зубами.

— Так вот, величество, прибыл я, значит, на городскую площадь, где обыкновенно преступников судят. Сразу с указом не полез, потолкался среди зрителей, послушал что да как. В общем, я тебе так скажу, величество — запугал ты князя Штарпена.

— Да ну? — удивился я. — С чего ты взял?

— Точно тебе говорю. Как ты милость к Курфину проявить отказался, так он самого лютого судью на рассмотрение дела назначил, Фарлака из Больших Бобров по прозванию Вешатель. — кот упал на бок и Тумил начал щекотать Мышкину пузико кончиками пальцев, а тот, в свою очередь, хватал ладонь зубами и всеми четырьмя лапами, деля вид, что это он пацана поймал. — Вешает за малейшую провинность, говорят, а если казни так и так не избегнуть, то предает преступника наиболее лютой. Златокузнеца даже жалели многие, потому что лучшее что ему светило — посажение на кол, и хотя казни князь Зулик покуда и приостановил, по делу об оскорблении царя он такого сделать не властен.