Мандаринка на Новый Год

Она легла на бок, оперлась на локоть. И поняла вдруг, что сна ни в одном глазу. И что хочет. Его.

Пальцем по щеке. Уже немного колючий. А вечером еще был гладкий. Целовать начала с шеи, под подбородком. Потом по груди, вот там по-прежнему гладко. Сосок — тронула языком. Ей самой безумно нравится, когда он вот так вот языком с ней. Может быть, и ему понравится? Втянула в рот, прихватила легко зубами. Дыхание Ника изменилось. Проснулся? Но молчит. Долго будет молчать, интересно?

Он подал голос, когда ее губы гуляли где-то в районе его паха. Честно говоря, что-то вроде неуверенности, даже опасения, все-таки шевелилось внутри.

— Люба...

— Да? — щеки вдруг коснулось что-то твердое и гладкое. Она же не маленькая девочка, она знает — что.

— Ты что делаешь?

— А то ты не знаешь, как это называется.

— Знаю, — выдохнул — хрипло, шумно. — Спички детям не игрушка.

— Спокойно, — она повернула голову и рискнула. Коснуться губами теплой кожи. Еще один шумный выдох. — Дети умеют обращаться со спичками.

— Ты делала это раньше? — вопрос прозвучал тихо. Напряженно. И она вдруг четко поняла, что так явно звучит в нем. Ревность. Ну, надо же...

— Люба! — он схватил ее за плечо, притянул к себе, наверх. — Ты делала это раньше?

— Странный вопрос. Ты-то должен знать...

— Это не одно и то же! Можно же и так только... без...

Она промолчала.

— Люба! Скажи мне — ты делала это раньше?!

Теперь совершенно точно — ревность. Требовательная ревность. Глаза его поблескивают в темноте.

— Люба! — он уже рычит.

— Нет, — наконец-то смилостивилась она. — Не делала. Но хочу... попробовать. С тобой.

— Черт... — он притянул ее голову к плечу. — Ты зараза...

— Почему это? Ты что — боишься? Что я сделаю что-то не так? Откушу что-то... ценное?

— Любава...

— Можешь выдать мне краткие инструкции.

— Я сам тебя укушу! Потом. А сейчас...

— Да?

— Делай все, что хочешь. Не стесняйся. Не бойся. Я вообще люблю... погрубее...

Вот как?! Ему делали погрубее? Твою мать! Сейчас она ему покажет!

Люба выдохнула и двинулась вниз.

Не страшно. Не противно. Любопытно. Все любопытнее и любопытнее. Она решилась и взяла его в рот. Наградой — стон Ника. Наказанием, спустя несколько секунд ее неуверенных движений — рука его на затылок, давление вниз, она едва не задохнулась и дернулась назад.

— Прекрати!

— Прости! — она не узнает голос, будто не его, задушенный какой-то.

— Так! — она снова подтягивается к нему наверх. — Что это за новости? Чего руки распускаешь?!

— Ну, простиии... Я голову потерял...

— Вот чтобы не терять — держи ее! Руки за голову!

Он, не споря, выполняет ее приказ.

— Так и лежи, понял? Где только привычек этих пошлых набрался?

— Прости, я больше не буду! — он упоительно послушен. Приподнимает с подушки голову, тянется к ней губами. — Пожалуйста, Любава...

— Пожалуйста — что? Вот так? — рука ее двигается вниз, пальцы сжимаются на твердом и подрагивающем.

— Дааа...

— Хорошо, — начиная медленно двигать рукой вверх и вниз. — Обещай, что будешь хорошим мальчиком.

— Обещаю! Только...

— Только — что?

Он молчит какое-то время, тяжело дыша в такт движениям ее ладони. А потом сдается. Тихо, со стоном:

— Поцелуй его. Пожалуйста...

Ну, невозможно же отказать...

_____

Чувство власти просто выносит мозг. Тем, как Ник реагирует на ее движения, прикосновения. Тем, как иногда не может сдержаться и стонет. Тем, как подается бедрами вверх, стоит ей ненадолго отстраниться. И даже тем, как он послушно не убирает рук со своего затылка. Но особенно — каким он становится под ее губами. Меняется, твердеет, хотя куда уж дальше...

Он вывернулся из ее рук и губ стремительно. Опрокинулся на живот, с шипением, как мокрый чайник на горячей плите, плечи дрожат.

— Ник...

— Сейчас... — с низким стоном. И лишь спустя несколько секунд. — Уффф... успел...

— Что успел?!

— Сейчас узнаешь!

Она оказался мгновенно на спине, под ним. И вот он уже в ней. Господи, даже не верится, что раньше он внутри причинял ей боль. Сейчас — лишь острое, почти болезненное наслаждение. Наслаждение быть наполненной им.

— Обними меня!

Она покорно сцепляет руки на его шее.

— Ногами тоже!

Перекрещивает икры на его пояснице.

— Вот так. Вот тааак... Черт... такая сладкая... узкая... горячая...

Болтун хренов, убивает ее этими хриплыми отрывистыми словами! Этими резкими движениями. Все быстрее и быстрее. Навстречу ему разворачивается собственное наслаждение, побуждая двигаться в ответ. Так же быстро. Но он явно быстрее.

— Ник...

— Что?.. — голос звучит так, что ясно: он не понимает толком, что говорит — уже там, почти за гранью.

— Ты торопишься...

— Да?

— Да, — шепотом ему на ухо. — Я не успеваю. А я хочу с тобой, малыш...

— Ооох... — его лицо так близко, что ей даже в этой полутьме, рассеиваемой лишь светом фонаря над подъездом, видно — как блестит капля пота на виске, как ходит желвак под скулой. — Хорошо... я сейчас... я попробую...

Так. Выполняем разрез брюшной стенки в правой верхне-подвздошной области... В разрез выводим слепую кишку и аппендикс... Перевязываем брыжейку. Отсекаем отросток. Обработать культю антисептиком. Кисетный шов. При затяжке шва культю погрузить в просвет слепой кишки. Уффф... Кажется, отпустило немного.

— Ник?..

— Сейчас, моя хорошая, — начиная неспешно двигаться. — Сейчас, моя сладкая. Медленно и печально. Я буду нетороплив, как улитка. Чтобы мы успели оба.

Улитка, как же. Вместо этого он рвет темп. То сильно и часто. То медленно и почти лениво. То глубоко, то почти не входя, лишь дразня. Сдерживает себя, зажмуривается до огненных всполохов под веками. Наградой ему сначала ее жалобные всхлипы, неразборчивые слова, ногти в плечи. А потом она затихает под ним. И это офигенный признак. Перед оргазмом она всегда становится тихой. Лишь дышит — все чаще и чаще, и вот, наконец-то...

И без того тугая, сжимается так, что он дергается. И еще, еще, ритмично, сладко. Все, теперь его очередь. Догоняет ее в пару движений, падает сверху, совершенно без сил. В пустой голове одна мысль: кончать в кончающую девушку — нереальный, запредельный кайф.

Глава двенадцатая, в которой обсуждаются непростые вопросы, герои демонстрируют характер, а герой снова удивляет всех, включая автора.

Он далеко не сразу смог даже просто сменить положение тела. Было фантастически хорошо, а Люба притихла под ним, по-прежнему крепко обнимая его руками за шею, а ногами за талию. Но потом Ник все же сообразил, что это полнейшее свинство с его стороны — валяться своими почти ста на ее в лучшем случае пятидесяти с небольшим. Откатился в сторону, привычно протянул руку к паху. И замер. Перепроверил. Чисто теоретически, могло остаться в Любе, бывало у него такое пару раз с другими партнершами, но... Он вспомнил. Что забыл. Твою ж мать!

— Люб, я дурак, — он не стал откладывать неприятные новости в долгий ящик. Да и сам был просто в ужасе от того, что сделал.

— Не то, чтобы я была с тобой согласна. Но в данный момент контраргументировать не способна, — в ее голосе убойное сочетание — истомы и иронии. Он бы восхитился в любой другой момент. Но не сейчас. Не сейчас.

— Я забыл надеть презерватив.

Вот это ее мгновенно вернуло, так сказать, с небес на землю. Она молчала долго, обдумывая. Из двух вопросов "Что делать?" волновал ее больше всего. Потому что "Кто виноват?" было ясно, да толку с этого? Видимо, слова Ника ее хорошенько встряхнули, потому что сообразила она на удивление быстро — с учетом ее неопытности в данных вопросах.

— Есть такие таблетки, — она начала медленно, будто подбирая слова. — Я забыла, как называются. Но я узнаю... или посмотрю в Интернете. Их нужно принять в первые сутки, кажется. После... незащищенного полового акта, — тут ей показалось, что это не она говорит. Но слова, когда-то сказанные их семейным женским доктором тетей Дашей, сами собой всплыли в памяти. — После этого наступают месячные, вроде бы. И... и все. Никаких... последствий.

— Да, я знаю, — глухо отозвался Ник. — Экстренная контрацепция, я тоже... слышал. Ничего хорошего, конечно, такой гормональный удар. Но, наверное, лучше это все-таки сделать...

— Завтра же этим займусь.

— Люб, нежелательная... беременность — это еще не все... последствия.

Тут ее уже начинает подташнивать от обилия этих сухих медицинских терминов. С трудом удается ответить ровно.

— Что еще?

Ник молчит какое-то время. А у нее острое желание стукнуть его. По глупой рыжей голове. По бесчувственной широченной груди. Встряхнуть. Наорать.

— Я... я все анализы сдавал полгода назад. Все отрицательное — реакция Вассермана, на ВИЧ, на гепатит, еще там... Я чист.

Теперь молчит она, переваривая услышанное. Заговорить удается далеко не сразу — что-то горячее встает в горле.

— Я так понимаю... ты хочешь услышать от меня то же самое?

— Да.

— А я понятия не имею! Что у меня есть, а чего нет! Я не хожу по больницам, не сдаю анализы! У меня не было возможностей подхватить гепатит или ВИЧ, потому что... Ты знаешь, почему! Если ты, как ты выражаешься, "чист", то и я тоже!

— Люба, послушай, просто я знаю точно про себя...

— Тебе нужно... что?!? Справка? Анализ из лаборатории? Так выпиши мне направления, черт побери! Я сдам все, что нужно! Сколько тебе нужно моей крови? Пол-литра хватит?!? Скажи уже, что тебе нужно и...

Ее трясет. Даже плакать не может — не гнев, не ярость. Все вместе и еще что-то. Остро хочется выскочить вон из этой чужой квартиры, свидетельницы ее позора, ее падения, ее бесконтрольного подчинения этому... этому...

— Люба...

— Не прикасайся ко мне! Мало ли, может, у меня гепатит! Вот сначала анализы сдам, тогда...

— Прекрати! — он сгреб ее, наплевав на удар локтем в правое подвздошье и пинок коленом в голень. — Пожалуйста, Люба. Я не... Извини. Прости. Я виноват. Ты права.

— Пусти!

— Я это сказал, чтобы ты знала. Что я не мог ничем... тебя заразить. Я... у меня так... в первый раз. Чтобы я забыл. Я всегда раньше... Я сказал это, чтобы ты знала. Что тебе не о чем переживать.

— Ну да, конечно! Не ври! Ты хотел, чтобы я тебе сказала, что я тоже... "чиста", — она все-таки хлюпает прямо ему во влажную грудь. Звук выходит громкий и смешной. Но они оба не обращают на это никакого внимания.

— Люба, это я... ну, просто на рефлексе. Брякнул, не подумав. Я... Извини.

— Отпусти меня, — сказано так, что он разжимает руки. А она вздыхает. И, после паузы:

— Если мы все обсудили, спокойной ночи. Завтра я сделаю все, что нужно, — голос ее чуть прерывистый, но тон... тон холодный и острый, как хирургическая сталь тщательно заточенного скальпеля. Отворачивается от него и замирает, затихает.

— Спокойной ночи, — говорит он ее спине.

Они не могли заснуть оба долго, прислушиваясь к дыханию друг друга.

______

Она сознательно закопалась в работу, с самого утра. Чтобы не думать. Не вспоминать. Не анализировать. Не зареветь в офисе, черт подери! В довершение всего позвонил дражайший папенька — удостовериться, что с дочкой все в порядке, вздумал ворчать еще, что дите дома не ночевала. Господи, ей уже двадцать пять лет, она взрослая, совершеннолетняя и... и идиотка.

В обеденный перерыв сходила в аптеку и купила нужное. Не дав себе времени на раздумья, выпила согласно инструкции, поставила напоминание в телефон на следующий прием препарата. И снова уткнулась в монитор. Читать. Работать. Не думать. Не ждать звонка, как дура!

Он позвонил — уже ближе к концу рабочего дня. Она вышла из кабинета, в коридоре, по счастью, пусто.

— Привет.

— Привет.

— Ты извини, я не мог раньше позвонить. У меня тут как по заказу. Три операции — два раза ассистировал шефу, одна раз сам.

— Ничего страшного.

— Люб, слушай... — Ник вздохнул. — Ты... ты выпила... таблетку?

— Да.

— Правда? То есть, не то. Я не...

— Я сходила в аптеку. Купила. Выпила в обед согласно инструкции. Живот уже начал болеть. Так что все в порядке.

Кажется, из трубки веет арктическим холодом от ее слов, от тона, от коротких фраз.

— Люба, я не... Я просто беспокоюсь.

— Напрасно. Не надо держать меня за идиотку. Я тоже не горю желанием забеременеть от тебя, Самойлов. Так что все под контролем, доктор. Если что-то пойдет не так — я тебе сообщу.

— Люба, послушай, ну прости меня! Я действительно...

— Мне нужно работать. Если надумаешь выписать мне направления на нужные тебе анализы — позвони.

— Люба!

Короткие гудки. Он сжимает пальцы в кулак. Она часто моргает, чтобы не заплакать. Оба делают это в такт им — коротким гудкам.

А вечером дома она совсем расклеилась. Живот разболелся — просто ужасно. И голова тоже. Папа жужжал над ухом, Люба знала, в чем причина — он плохо переносил, когда она не ночевала дома. В общем, рявкнула на отца, чего за ней не водилась ранее. Папа надулся, но отстал. Зато в комнату зашла мама.

— Любовь Станиславовна, ты как с отцом разговариваешь? Что за новости?

Люба отвернулась к стене и плотнее укуталась в одеяло. Мать села на край кровати.

— Любаша, в чем дело?

— Мам, у меня месячные как-то плохо начинаются. Живот болит, голова тоже. Тошнит. А папа пристал как назло...

— Любочка... — мама осторожно погладила ее по плечу. — А это точно... месячные?

Вот оно — материнское чутье. Как не вовремя!

— Точно, мам. Иногда бывает у меня — что так болезненно начинаются. Просто надо полежать.

— Ты таблетку выпила?

Люба вздрогнула.

— Таблетку?

— Обезболивающее. Принести тебе?

— Я уже выпила на работе, мам.

— Ну, выпей еще одну — если не отпускает.

— Да вроде бы утихает. Спасибо, мамуль. Я перед папой потом... извинюсь.

— Да я объясню. Поймет, думаю. Все же у него жена и три дочери.

— Хорошо.

— Ох, Любаша, Любаша... Организм намекает...

— На что?

— Да пора бы уже, дочка...

— Мам, — Люба повернулась к матери, — ты издеваешься?! Не ты ли говорила, что сначала нужно встретить нужного мужчину?! А потом уже о детях думать?!

— Ну так встреть, — мать невозмутима.

— Где, интересно?! Может быть, он под кроватью валяется?

— Люба, Люба... Нет же недостатка в выборе.

— Нужного нет!

— Тоже верно, — со вздохом согласилась мать. — Нужный — он один. Ладно, — Вера коснулась лба дочери губами, — отдыхай, девочка моя. Завтра все будет в порядке.

Все уже не будет в порядке. Ни-ког-да.

_______

— Самойлов, у нее офигенные духи. От подушки пахнет — ммм! Поздравляю, в кои-то веки ты выбрал девчонку со вкусом.

— Батюшко, у тебя ко мне дело?

— Конечно. Я оценил духи твоей подружки. Тебе это не важно?

— Нет.

— Ник... — интонация Дениса резко меняется. — У тебя все в порядке?