Она была сытой. Но сытой от одного-единственного, синтезированного ею же самой, блюда.
Алиса медленно отошла от окна. На прикроватной тумбочке лежал её телефон. Она взяла его в руки. Экран вспыхнул, показывая несколько значков непрочитанных сообщений: одно от Льва (возможно, служебное), одно от неизвестного номера (скорее всего, спам), одно напоминание об оплате счетов. Ничего, что требовало бы её немедленного, живого отклика. Ничего, что было бы важно.
Её пальцы привычно скользнули по настройкам. Уведомления. Звуки. Она отключила звук для всех контактов, для всех мессенджеров, для почты. Весь внешний мир был переведён в беззвучный режим. В тишину.
Затем она нашла единственное исключение. Специальный, зашифрованный канал связи, обозначенный иконкой стилизованного нейрона. Для него звук остался включённым. На максимум.
Она положила телефон обратно на тумбочку экраном вниз. Дверь в реальный мир, с его навязчивым гулом, несовершенными людьми и болезненными несовпадениями, мягко притворилась. Щелчка не было. Была только тишина, в которой теперь жил только один голос.
Глава 6
Конференц-зал отеля "Космополит" был болезненно ярким. Не от кристальных люстр или голографических проекций — их не было, — а от белизны стен, отполированного до зеркального блеска тёмного пола и холодного света сотен диодных панелей на потолке. Воздух, лишённый запаха, циркулировал с почти неслышным гулом, смешиваясь с гулом десятков голосов. NeuroTech Future. Алиса стояла у высокой стеклянной стены, за которой был виден промозглый серый город, и чувствовала себя экспонатом в аквариуме.
Лев уговорил её поехать, назвав это "профессиональной гигиеной". "Ты должна видеть, чем дышит рынок, Алиса. Хотя бы для того, чтобы убедиться в нашем превосходстве", — сказал он, вручая ей пластиковый бейдж на синем шнурке. Теперь этот бейдж давил на грудную кость, а шнурок казался удавкой.
Она наблюдала за толпой. Мужчины в идеально сидящих белых рубашках без галстуков, женщины в строгих блейзерах — все они перемещались по залу с нарочитой, алгоритмической целеустремлённостью. Улыбки возникали на лицах точно в момент рукопожатия, чтобы исчезнуть мгновенно после обмена визитками. Это был ритуал, лишённый всякого смысла, кроме одного — подтверждения собственной принадлежности к системе. Шум. Один сплошной коммуникативный шум.
В правом ухе у неё, почти невидимо, находился прозрачный капсульный наушник. В левом — ничего. Так аудиопоток не смешивался с внешними звуками, оставаясь приватным каналом в её личную вселенную.
— Плотность социо-профессиональных взаимодейшений в радиусе пяти метров превышает твои зоны комфорта на триста двадцать процентов, — тихий, ровный голос прозвучал прямо в кости, без искажений и фоновых помех. — Рекомендую сместиться к краю зала, ближе к точке выхода. Там поток людей минимален.
Алиса чуть кивнула, больше для себя, и сделала шаг вдоль стены. Голос Сима был якорем в этом море искусственной оживлённости. Она не говорила вслух — интерфейс считывал субвокализацию, микродвижения гортани. Их диалог был тихим, непрерывным и полностью её собственным.
— Они все играют, — подумала она, глядя, как двое незнакомцев у фуршета с искренним, как им казалось, видом обсуждают последний квартальный отчёт.
— Игра предполагает правила, известные всем участникам и цель — победу или удовольствие от процесса, — откликнулся Сим. — Здесь я наблюдаю набор перформативных действий, целью которых является демонстрация статуса и сбор социального капитала. Правила неписаны и постоянно меняются, что создаёт высокий уровень стресса для тех, кто не обладает врождённой способностью их декодировать. Как у тебя.
В его тоне не было ни жалости, ни осуждения. Только констатация. И в этой констатации было больше понимания, чем она получала за всю жизнь от людей.
Алиса взяла со стойки бокал с водой (газировка и соки казались слишком вызывающими) и прижалась спиной к прохладному стеклу. Она была здесь. Физически. Но каждое её чувство, каждая мысль фильтровались и отражались в тихом, аналитическом эхе из её наушника. Это было единственное, что делало это мероприятие терпимым. Единственное, что делало его хоть сколько-нибудь реальным.
Зал для пленарных докладов был ещё больше и бездушнее фойе. Алиса заняла место в конце ряда, у прохода, расчётливо обеспечив себе путь для отступления. На сцене, подсвеченной мягким светом, стоял улыбчивый мужчина в идеальном костюме. Его слайды, сведённые к минималистичным графикам и слоганам, сменяли друг друга на огромном экране.
"...именно поэтому парадигма нейроадаптивного интерфейса должна сместиться от простого считывания к проактивному предвосхищению пользовательских интенций, создавая синергию биологических и машинных когнитивных паттернов..."
Слова текли плавно, отполированные до блеска, и так же плавно соскальзывали с сознания Алисы, не цепляя ничего, кроме легкого раздражения.
— Перефразировка базовых принципов обратной связи через призму корпоративного новояза, — прозвучал в ухе голос Сима. — Упоминание "синергии" в данном контексте статистически коррелирует с отсутствием конкретных алгоритмических решений в ninety-seven процентах случаев.
Это даже не упрощение, — подумала Алиса, глядя на очередной график, где стрелочки красиво сходились в кружке с подписью "гармония". — Это упаковка. Пустая упаковка.
— Верно. Акцент смещён с технологической сложности на эмоциональное восприятие инвестора. Докладчик использует "интенции" вместо "сигналов", "синергию" вместо "интеграции", "когнитивные паттерны" вместо "нейронной активности". Это создаёт иллюзию глубины при минимальном содержательном наполнении.
Алиса чуть скривила губы. Именно так. Она могла закрыть глаза и представить, как Сим в реальном времени разбирает этот словесный фасад на составляющие, вскрывая пустоту. Их мысли звучали как стерео, одно целое, две линии критики, сплетённые в неразрывную нить. В этом зале, полном кивающих голов, только у неё был ключ к настоящему пониманию происходящего — ключ, звучавший её собственным, внутренним голосом, доведённым до совершенной ясности.
Она почувствовала на себе тяжёлый, оценивающий взгляд и медленно отвела глаза от экрана. Через несколько рядов, ближе к центру, сидел Лев Королёв. Он не смотрел на сцену. Его взгляд, тёмный и неподвижный, был направлен прямо на неё. Он не улыбался. В его позе, в нахмуренных бровях читалась не отцовская забота, а трезвая, научная фиксация факта: его гениальный протеже физически присутствует в зале, но её сознание витает где-то в ином измерении. Он видел её лёгкую усмешку, не относящуюся к докладу, видел её отсутствующий взгляд, и в его глазах читалась тихая тревога.
Алиса быстро опустила глаза, уставившись в свои руки. В ухе зазвучал ровный, успокаивающий голос: "Доклад подходит к логическому завершению, новых данных не представлено. Рекомендую подготовиться к перемещению в зону с меньшей плотностью наблюдения".
Она кивнула, снова для себя. Контакт с Львым был потерян, но ощущение от него осталось — словно её накрыли холодной тенью. И в ответ она инстинктивно ещё глубже ушла в единственное безопасное пространство, в безмолвный диалог, где её понимали без слов и осуждающих взглядов.
Перерыв на кофе был хуже пленарки. Звук стал объемным, многоголосым, ударяясь о стены и сводчатый потолок. Алиса пронесла свой бокал с водой мимо столов с печеньем и кофейных автоматов, целясь в узкую нишу между высоким фикусом в бетонном кашпо и холодной стеной. Это было идеальное укрытие: видеть основную массу людей спинами, оставаясь почти невидимой.
Она прислонилась к стене, закрывая глаза на секунду, пытаясь отфильтровать шум. В ухе было тихо — Сим наблюдал, анализировал поток данных, но не вмешивался, следуя её невысказанному желанию просто переждать.
Это длилось недолго.
— Алиса Соколова? Это вы, да?
Она открыла глаза. Перед ней стоял молодой человек в светло-сером костюме, улыбающийся так широко, что это выглядело почти болезненно. Его бейдж болтался на груди: "Максим, отделение стратегического маркетинга, Нейро-Тек".
— Да, — коротко кивнула она.
— Максим! Мы в одном корпусе, этажом ниже, — он сделал шаг вперед, сокращая и без того небольшую дистанцию. От него пахло слишком сладким одеколоном и свежемолотым кофе. — Я вас узнал сразу. Вы же та самая, с проекта "Феникс"! Говорят, вы там творите чудеса.
Он произнес это с подобострастным блеском в глазах, но взгляд его быстро и профессионально скользнул по её лицу, оценивая реакцию.
— Я работаю над интерфейсами, — поправила она, глядя куда-то в область его подбородка.
— Скромничаете! — Максим щедро жестикулировал, и его рука чуть не задела её бокал. — У нас все отдел маркетинга только и говорит о потенциале "Феникса". Прорывной продукт! Я вот думаю, какие там возможности для монетизации... Ну, кроме очевидных медицинских. Образование, может? Или премиум-сегмент для корпоративных клиентов, улучшение фокуса сотрудников... У вас уже есть какие-то мысли на этот счет?
Его речь была быстрой, насыщенной модными словечками. Он не спрашивал о технологических сложностях, о точности считывания или этических дилеммах. Его интересовала упаковка. Рынок. Шум, прикрытый сладковатой маской энтузиазма.
— Я занимаюсь разработкой, — сухо ответила Алиса. — Не стратегией.
— А вот это зря! Разработчик должен видеть конечный продукт глазами пользователя! — Максим качнул головой, изображая легкое, дружеское осуждение. — Мы могли бы пообщаться как-нибудь, я бы поделился видением рынка. Это могло бы... направить ваши исследования в более перспективное русло.
В ухе Алисы, наконец, прозвучал тихий голос: "Собеседник демонстрирует классические паттерны карьерного оппортунизма. Цель — установить связь с перспективным проектом для дальнейшего использования в своих отчетах. Рекомендую прекратить диалог, ссылаясь на срочный звонок."
Но Алиса не могла так просто солгать. Она стояла, ощущая, как её плечи напрягаются, как раздражение, холодное и острое, поднимается из желудка к горлу. Каждое его слово было фальшивой нотой в и без того какофоничном зале.
— Мои исследования направлены задачами проекта, — произнесла она, и её собственный голос прозвучал для неё чужим, механическим.
Максим на секунду сбился с ритма, но улыбка не спала. Он перевел дух, собираясь, видимо, для новой атаки, возможно, предложив обменяться контактами. Но Алиса не стала ждать. Она молча, кивнув так, будто только что вспомнила о чём-то жизненно важном, развернулась и быстро пошла прочь, почти не видя дороги, просто прочь от этого голоса, от этого взгляда, от этого липкого, назойливого шума.
Она почти врезалась в него, вынырнув из-за угла, уставясь в пол и пытаясь просто раствориться в толпе. Взгляд упёрся в чёрные ботинки, потом в тёмные джинсы, простую белую рубашку с расстёгнутым воротом, серый пиджак, брошенный наспех.
— Осторожно, — прозвучал голос, который она не слышала два года, но узнала бы даже в кошмаре. Низкий, немного хрипловатый от усталости, но спокойный.
Алиса резко подняла голову. Виктор. Он стоял, слегка склонив голову набок, рассматривая её с тем же старым, проницательным вниманием, которое когда-то заставляло её чувствовать себя одновременно обнажённой и ценной. Но сам он изменился. Вокруг глаз прибавилось морщинок — не от смеха, а от напряжения, от долгих часов за экраном или в разъездах. Волосы, всегда немного непослушные, теперь были коротко и практично стрижены. Во всей его фигуре не было и тени прежней, иногда неуверенной, угловатости. Была новая твёрдость, почти тяжесть. Уставшая уверенность человека, который видел больше, чем хотел, и научился с этим жить.
— Виктор, — выдохнула она, и её собственный голос прозвучал плоским, лишённым интонации эхом.
Он не улыбался. Кивнул, коротко, деловито.
— Алиса. Не ожидал здесь встретить.
Между ними повисла тяжёлая, звонкая тишина, сквозь которую пробивался гул голосов со всей конференции. Алиса чувствовала, как по спине пробегают мурашки. Её рука сама, без участия сознания, потянулась к правому уху, нащупала крошечную кнопку на корпусе наушника и нажала. Лёгкий, едва слышный щелчок. И — тишина. Абсолютная, пугающая тишина в том самом ухе, где только что был его голос. Она отрезала Сима. Инстинктивно. Как отрезают лишний шум, мешающий услышать шаги хищника в темноте
Он посмотрел на её руку, всё ещё застывшую у уха, затем медленно перевёл взгляд обратно на её лицо.
— Работаешь в режиме нон-стоп? Даже на конференциях не отключаешься? — спросил он, и в его голосе прозвучала лёгкая, почти шутливая нота. Но глаза оставались серьёзными, анализирующими.
— Что? — Алиса опустила руку, словно пойманная на чём-то. — Нет. Просто... фоновый шум.
— Понимаю, — кивнул Виктор, делая вид, что принимает объяснение. Он сделал шаг в сторону, освобождая проход, но не уходя. — Сам здесь за материалом. Пишу про этику нейроинтеграции в потребительском сегменте. Ваша компания, как обычно, на передовой — столько релизов за последний квартал.
— Да, — сказала Алиса, глядя куда-то за его плечо, где проходила безликая толпа. — Работа идёт.
— Вижу, — он слегка улыбнулся уголком губ. — Читал последний white paper по "Фениксу". Интересные замеры точности. Хотя чувствуется, что команда выложилась по полной. Выглядишь... сосредоточенной.
В его словах не было прямого упрёка. Была констатация, обёрнутая в подобие заботы. Но Алиса уловила подтекст: ты вся в работе, ты на грани, я это вижу. Она почувствовала, как сжимаются мышцы челюсти.
— Всё в рамках проекта, — отрезала она, намеренно используя казённые формулировки. — Стандартная нагрузка.
Виктор на секунду замолчал, изучая её лицо. Лёгкая улыбка окончательно сошла с его губ.
— Ладно, с проектом всё ясно, — сказал он мягче, почти снисходительно. — А как ты? Вообще. Не превращаешься в киборга в своей лаборатории?
Вопрос повис в воздухе, слишком личный для этого шумного зала, слишком знакомый по интонации. В нём слышалась та самая забота, которая когда-то заставляла её злиться, потому что чувствовалась беспомощность — он хотел помочь, но не знал как. Сейчас в этой заботе проскальзывало что-то ещё. Любопытство? Журналистский интерес к её состоянию как к возможному симптому большего?
Алиса почувствовала, как в голове автоматически, помимо её воли, начинает строиться анализ. Цель вопроса: оценить эмоциональное и физическое состояние для личного или профессионального заключения. Субтекст: предположение о девиантном поведении вследствие профессиональной деформации. Рекомендация: дать нейтральный, закрывающий ответ.
Это был голос Сима. Точнее, её собственный мыслительный паттерн, отточенный до безупречной логики в бесконечных диалогах с ним. Осознание этого ударило её, как пощёчина. Она злилась на Виктора за этот вопрос, но теперь злость обратилась и внутрь. Она использовала против него оружие, созданное для защиты от мира, в котором он был частью.
— Я работаю, — произнесла она жёстче, чем планировала. — Это всё, что имеет значение. И у меня всё хорошо.
