Эра жаворонка

До знаменитого дома с пауком и совами Вук добрался пешком. Фланирующий по проспектам народ иногда узнавал его: кто-то улыбался, кто-то вскидывал брови, а одна девочка показала пальцем. Вук, не привыкший к публичному узнаванию, похвалил себя мысленно за мудрость, направившую его к вину, а не к чему-либо более крепкому. Хорош бы он был с перегаром и осоловелой мордой.

Дверца с кованой решёткой между двумя гранитными столбами была заперта, пришлось вызывать консьержа и объяснять цель визита. Цель, озвученная пилотом, звучала глуповато — "Апартаменты под балконом с пауком" — но дежурный с пониманием и лёгкой ленцой протянул:

— А-а-а, к алкоголикам... Вам в двадцать третью. Код "Умеренность". — И открыл вход.

"Алкоголики" озадачили Вука, но отступать он не стал. Напротив, решил, что он на верном пути, ибо невмоготу и тошно ему было именно от выпивки. От выпивки не мог наладить отношения с Милой, не мог работать, не мог думать, и что самое страшное — где-то внутри начинало копошиться ленивое удовлетворение нехитрыми алкогольными радостями: приятное расслабление, отсутствие боли, эйфорический пофигизм.

— Умеренность, — сказал он негромко у апартаментов с номером двадцать три. Дверь плавно и мягко отъехала в сторону, Вук ступил за порог.

Он прошёл по длинному полутёмному коридору на неясный глухой звук, похожий на монотонный бубнёж провинившегося подростка, которого в воспитательных целях заставили повторять заклинание о том, что он поступил дурно и больше так не будет. Коридор вывел его в просторную комнату со старинными псевдоколоннами по периметру стен, витиеватой люстрой в старинном же стиле и множеством лепных украшений. Антикварную камерность разбавлял навороченный супер-современный тридик с тремя "аквариумами". В крайних "аквариумах", размазанных по боковым стенам, для фона порхали певчие птички и шикарные тропические бабочки, от которых Вук непроизвольно отмахнулся, едва ступил в зал, а в центральном, расположенном прямо напротив входа, у которого сейчас стоял Янко, транслировались виды Тенеры.

— ...таким образом, коллеги, это позволяет сделать мне вывод, что плодовые вина нельзя рекомендовать к использованию в лечебных целях. Доза, блокирующая нейромедиаторы, слишком велика и отрицательно влияет на печень, при этом полностью прекращается выработка дофамина, вследствие чего организм теряет возможность закреплять рефлекторный отклик, — услышал Вук.

С недоумённым любопытством он заглянул в проём и присвистнул. В центре комнаты на стульях, расставленных кругом, восседали собственной персоной Черезов, Виссер, Зелинский, Горохов и Ермишин. Один стул был пуст, зато у экрана с тенерийскими пейзажами прохаживался и мерно бубнил учёные слова Марк Школьник. Заметив Янко, он замер, а потом растянул тонкие губы в улыбке.

— Проходите же, коллега, — обратился Школьник к гостю. — Мы давно вас ждали.

— Вот как, — сказал Вук. — Меня ждали.

Заложив руки за спину, подобно учителю, застукавшему юнцов за разглядыванием непристойных картинок, он прошёлся по залу, осматривая обстановку.

— Ты молоток, Вучо, — произнёс Юрка Горохов, вскакивая с места и похлопывая Янко. — Долго держался. Почти месяц.

— Держался от чего? — Несмотря на дружественные приветствия и протянутые со всех сторон руки, Вук чувствовал себя паршиво, как чувствует себя участник глупого розыгрыша.

— От пагубного пристрастия к спиртам и признания себя беспомощным перед данным пристрастием, — сказал Черезов. Он крепко пожал Вуку ладонь и сострадательно заглянул ему в глаза. Вук невольно отметил, что они с Игорем очень похожи — тот же северный тип, светлоглазый и светлокожий, тот же высокий рост, те же крепкие широкие плечи, разве что волосы и брови у Игоря были светлее.

— Не стесняйтесь, коллега, — подбодрил Марк, наблюдая на лице Янко сложную гамму чувств. — Мы все тут заложники одной беды. У вас, ведь, голова заболела ещё на Тенере, так?

Он почему-то был на "вы" вопреки принятым в космической академии правилам. Среднего роста, носатый, курчавый, с тёмными вишнями под кустистыми бровями. Наверняка, до сих пор жил с заботливой мамой и обожающей бабушкой. Но врач от бога, это все признавали.

— Так, — согласился Вук.

— Вы из чего на борту самогон гнали? — невинным голосом осведомился Зелинский, и Вук рассмеялся.

— Из хомячьего корма... Эх! А мы-то прятались! Конспирацию развели!

— Все прятались, — вступил в разговор Даан. — Страшно было лишиться гонорара.

"Надо же, — подумал Вук, — как он ловко по-русски!"

— А мы из местного ковыля. Из эндемика, — улыбнулся Черезов.

— Вы знали, — Янко в упор посмотрел на него. Уже без улыбки. — С самого начала знали. И ничего не сделали. Вы просто молча глядели, как на Тенеру отбывают новые экспедиционные партии, которые будут так же мучиться, как и вы. Но вы не предупредили об этом и хотя бы не посоветоветовали запастись алкоголем. Как мне прикажете относиться к этому?

Улыбка сошла и с лица Черезова.

— Как к вынужденной целесообразности, — чётко проговорил он. Почти отрапортовал. Наверняка, уже вызубрил ответ за несколько лет освоения Тенеры. Наверняка, отвечал уже не единожды. — Во-первых, не у всех боль невыносима, и не все вынуждены непрерывно принимать алкоголь. Например, Виссер...

— Да, — вставил тот. — У меня хорошо. Я могу без этого...

— Или Горохов.

— Угу, — кивнул тот. — Весьма терпимо.

— Во-вторых, запас алкоголя должен был программироваться в матрице пересборки, что повлекло бы излишний и нездоровый интерес инженеров, конструкторов и программистов, что в современных реалиях обозначало бы — всего мира. Это могло бы отрицательно повлиять на акционеров Концессии, вынужденных бы при неблагоприятном стечении обстоятельств и давлении со стороны правозащитников и ничего не понимающей общественности прекратить исследования и похоронить огромные средства, ценнейшие разработки, научные материалы и, в конце концов, мечту человечества о далёком космосе.

Вук поймал себя на мысли, что интонации и речь Игоря напоминает ему господина Волощука, председателя Международной Концессии.

— Волощук, — перебил Янко. — Он знал. Он точно знал.

— Знал, — легко согласился Черезов. — Потому и посоветовал тебе обратиться по этому адресу.

— Чем вы мне поможете? — горько усмехнулся Вук, мысленно признавая правоту доводов коллеги. — Вы научились снимать боль без этой дряни?

— К сожалению, нет, — развёл руками Школьник. — Но у нас есть методики и схемы приёма алкоголя, тонко рассчитанные и не позволяющие... гм, кхм...

— Не позволяющие окончательно превратиться в свинью, — рубанул менее деликатный Горохов. — Мы, Вучо, тут и собираемся, чтобы делиться, так сказать, наблюдениями и вырабатывать, так сказать, линии поведения.

— У тебя же терпимо.

— Ну как..., — уклончиво сказал Юрка. — Даже не то что терпимо, а почти и нет, но надоедает ждать, что и у меня, как у всех, разболится. Ожидание изнуряет, понимаешь?

— Вы болтайте, болтайте, — произнёс Янко, присаживаясь на свободное место, — а я послушаю.

Он уселся чуть поодаль от всех. Выбранное место позволило разглядывать спины товарищей и по осанке угадывать их душевное состояние. Черезов держался вальяжно, откинувшись. Кто-то, может быть, посчитал бы его позу расслабленной, но правая рука, вытянутая для опоры о спинку кресла впереди стоящего ряда, показалась Вуку слишком прямой, слишком налитой мышцами. "Он нервничает", — подумал Янко. — "Виду не подаёт, а нервничает". Горохов непрерывно тряс коленом, выстукивая ритм музыки, слышимой ему одному. Губы Юрия шевелились — музыка была не только в коленях, но и на кончике языка. Оратора он слушал невнимательно и более был занят внутренним музицированием. Зелинский расплылся в кресле, словно приплющенный излишней силой тяжести. Время от времени Павел прикладывался к бокалу с рубиновой жидкостью — очевидно, с вином — и почёсывал макушку. Он был невозмутим, но подбирался на краткое мгновение, когда поворачивал голову в сторону оратора, и эта молниеносная мобилизация не прошла мимо внимания Вука. Ермишин пребывал в твёрдом, окостеневшем виде, словно мумия в историческом музее. Когда он повернулся, почувствовав взгляд, брови его, густые и колючие, схожие с бровями Школьника, сдвинулись к переносице. "Тоже нервничает", — решил пилот, переводя взор на Виссера. Тот притулился на краешке кресла, согнувшись самым гуттаперчевым образом. Он озирался, непрерывно крутя головой. Заметив внимание Вука, заискивающе улыбнулся. А, может, дружелюбно? Тогда — чересчур дружелюбно.

Дослушав доклад Марка, Вук загрузил в свою фотографическую память схемы приёма спиртного: точные, выверенные до миллиграмма дозы и точное время употребления. Схем было много — для нескольких видов алкоголя от пива до деревенской самогонки. Янко выбрал привычные уже виски и коньяк, с радостью обнаружив, что суммарный объём гораздо меньше того, что он принимал в последнее время.

— Главное — не пропускать, — наставительно проговорил Черезов. — Дозу откорректируешь, она приблизительная. Горохову с Виссером она кажется избыточной, но они у нас уникумы. Весь фокус в том, что нельзя быть полностью трезвым. Пусть чуточку, но ты постоянно должен быть подшофе, тогда боли не будет, потому что основной её всплеск именно на пограничном переходе от опьянения к трезвости. Не провоцируй её, будь умнее.

Вук покачался на каблуках, побродил взглядом по вычурному декору зала, потом спросил то, что давно мучило его:

— Отчего это всё? Чем мы больны? Вирус?

Школьник отрицательно покачал головой.

— Вряд ли, коллега. Меня и Клотье исследовали вдоль и поперёк две независимые лаборатории. Частные, незаинтересованные лаборатории. Одна наша, другая в Штатах. Воздействия вируса заметны той или иной ткани человека. У нас брали образцы всего, что только можно, нас просвечивали на электронных микроскопах. Резюме — инородных, РНК— и ДНК-содержащих биологических объектов в наших телах не обнаружены. С точки зрения официальной медицины мы здоровы... Были здоровы. Клотье не повезло... У коллег Черезова и Ермишина на то есть своя, оригинальная точка зрения, каковую я не поддерживаю, но мнения коллег занятны. Да, занятны.

Вук повернулся к Игорю. Тот с усмешкой пожал плечами, светлые глаза его вспыхнули.

— На самом деле, отнюдь не претендую на оригинальность, — сказал он. — Убеждение моё простое, как труд ассенизатора. Всё, что мы испытываем — фантомные боли, вызванные действием пересборки. Матрица сборки несовершенна. Где-то мы допустили оплошность в одну молекулу, и эта погрешность аукается расстройством болевых рецепторов. Помнится, первые опыты со сборкой давали неожиданные и довольно разнообразные побочные эффекты: слепоту, нарушение чувства равновесия, депрессию. Почему бы головной боли также не быть подобным эффектом?

— Не годится, — возразил Вук. — После сборки прошло три месяца, пока мы летели, а затем ещё некоторое время на Тенере — башка была чиста. Заболело после встречи с жабой.

— С жабой! — вскричал Марк. — Настоящей жабой?

— Я так окрестил её. Забавная зверушка. Вам она не встречалась?

— Вы счастливчик, Янко, — с плохо скрываемой завистью ответил Школьник, — ей богу, счастливчик. Мы с Зелинским полпланеты обшарили, встретили только одну козявку с палец величиной, а вы — жабу!

— Не то что бы она жаба, — скромно добил Вук, — существо было размером с маленькую собаку.

Марк застонал.

— И у меня, и у Тимофеева проблемы начались после встречи с представителем Тенерийской фауны, — жёстко отчеканил Вук. — Сборка тут ни при чём. Мы подцепили заразу от животного.

— Я ждал этого возражения, — спокойно произнёс Игорь. — Почти все из нас встретили какое-то животное. И в этом "почти" — весь фокус. Ни Ермишин, ни Виссер никого не встречали, а Горохов, напротив, притащил на станцию целую колонию червяков. Однако у Ермишина лишь слегка побаливает, а у Виссера и вовсе спокойно. И Горохов — Горохов, который держал животных в руках, — совершенно свободно обходится без алкоголя. В то же время, насколько мне известно, Клотье никого не встретил, но болел, как и Ник Липполд, который кого-то видел. Ник очень сильно страдает от последствий после Тенеры... Фил, кого там Ник встретил?

— Он назвал это скачущим камнем. Я не видел это, — буркнул Филипп.

— Видишь, нет вообще никакой корреляции. Твоё предположение ошибочно, дружище, — закончил Черезов. — Как говорили древние, после того, не значит вследствие того.

Вук озадаченно глянул на Филиппа:

— А ты? Ты-то что скажешь?

— То и скажу, что оба вы ерунду городите. Ни жаба твоя, ни сборка не могли повлиять, и не повлияли, потому что причина глубже. И ни один прибор на Земле не найдёт эти мифические вирусы. Их нет. Вирусами являются гравитоны...

Вук, не сдержавшись, растянул губы в ухмылке. Гравитонам вынесли окончательный обвинительный приговор и сослали в ссылку забвения более полувека назад. Попытки устранить в теории ультрафиолетовую расходимость и сингулярность не увенчались успехом, за что на гравитонах современная физика давно поставила крест. Откуда он откопал эти допотопные идеи? Ещё бы флюиды и флогистоны вспомнил.

— Ну, не гравитоны! — задиристо проговорил Ермишин, заметив реакцию пилота. — Ну, какие-нибудь другие частицы, о которых мы пока не знаем. На Тенере гравитация неравномерна и разнонаправлена, это общеизвестный факт. Мы много раз пересекали там линии изменения гравитации и, как магниты, притянули к себе часть частиц. Попали в хвост гравитационного ветра.

— Даже если и попали, — сказал Вук, — как это может вызывать головную боль?

— Вестибулярный аппарат. Он отвечает за положение тела в пространстве в соответствии с линией притяжения. И он даёт сбой, когда гравитация отсутствует или меняет направление или постоянно скачет из-за воздействия посторонних частиц. Он не может подстроиться, отсюда и боль. Алкоголь отключает его, поэтому нам становится легче.

— А те, кто не болеет...

— Тем повезло проскочить между гравитонами. Именно им повезло, а не тебе с твоей жабой.

Вук задумчиво посмотрел на Филиппа — космонавта с лицом миссионера-пуританина, впервые ступившего в рясе на берег диких голых аборигенов. Будь гравитоны в почёте, теория его казалась бы вполне стройной.

— Короче, ребята, ни черта вы не знаете, — сказал Вук. — Пойду-ка я отсюда. Спасибо за рецепт.

— Главное — регулярность, — на прощанье наставительно произнёс Школьник, пожимая руку. — И не превышайте, коллега, рекомендованные объёмы. Да, у меня небольшая просьба. Думаю, вам не составит труда сравнить своё состояние с нынешним, когда пройдёт примерно неделя. Мне, знаете ли, очень любопытно, верны ли мои изыскания по части дозы.

— Заглядывай, — добавил Игорь. — Не варись в собственном соку. Хотя бы выговоришься, если что. Здесь тебе всегда рады. Нам бы ещё Липполда вытянуть и Тимофеева. Переживаю за них.

— Бывай, — Юрка хлопнул Вука по плечу. — И в самом деле, заглядывай.

Зелинский проигнорировал уход гостя — как заметил Янко, при всей своей оплывшей ленивой позе он был занят сверлением спины Школьника тяжёлым мрачным взором. Филипп и Даан дежурно улыбнулись, неприятно царапнув видимым равнодушием. Однако, некоторое время спустя, когда Янко в раздумьях изучал уличный киоск заказов, сзади его тихонько окликнул Виссер.