Академия истины (Академия Веритас)

— Таким образом, мужчин в наше время надо поощрять, если хочешь получить от них более явные знаки заинтересованности, нежели вздохи на скамейке и самые невинные прикосновения.

— А... а какие бывают знаки заинтересованности? — я была до глубины души потрясена услышанным.

— Ты серьезно? Тебе что, в восемнадцать лет ни разу не хотелось поцеловаться с кем-нибудь?

Мама! Кажется, в этот момент я покраснела вообще вся: от кончиков пальцев ног до корней волос. Сразу вспомнила, как зудели губы во время бала, когда я чуть сама не поцеловала жениха Брианды, а потом ведь я еще что-то себе с ним позволила, мамочки, знать бы еще, что именно! Я даже лицо руками прикрыла, чтобы художница ни о чем не догадалась.

— А ну, вернись в позу! — топнула ногой девушка. — Вот, хоть какие-то человеческие реакции, а то я думала — ты совсем примороженная.

— Мне матушка такого не говорила: она, наоборот, всегда наставляла блюсти себя.

— Еще бы! Если бы я была такая же красивая, как ты, моя матушка наверняка тоже канифолила бы мне мозги подобными благоглупостями. Боялась бы бабушкой раньше времени стать.

— Моя мама очень хорошая!

— А я разве говорю, что плохая? Она наверняка искренне о тебе заботится. Только рано или поздно любой девушке захочется замуж, а как ты себе представляешь предложение на ровном месте? На такое еще, возможно, способен мужчина, потерявший от страсти голову, но это удел потомков южан с горячей кровью, а в твоем мальчике кровь северных народов если и разбавлялась когда-либо, то крайне редко. Он не способен на подобные бурные проявления чувств. Слушай, у тебя такое роскошное выражение лица, когда ты смущаешься, что я, пожалуй, в следующий раз буду тебе неприличные анекдоты рассказывать!

Я уже не слушала болтовню художницы, стараясь вместить в сознание все услышанное. Самое странное, что сказанное девушкой полностью противоречило всему, чему учила меня маменька, зато абсолютно точно соответствовало тому, что я наблюдала вокруг в последние месяцы. Великая Веритассия, помоги мне отличить ложь от истины!

Глава 16. Златоуст

Никогда не приходилось мне столько болтать, сколько за прошедшие три дня. Как только схлынул поток первоначального восторга с визгами, криками, слезами и поцелуями, меня потащили к столу и велели рассказывать. И вот я говорю и говорю без конца, аж слегка охрипла. Рассказываю обо всем: как выглядит столица, как мы учимся, каковы на вид мои знакомые, и что почем в тамошних лавках. Умолчала я лишь о двух вещах: о непонятном нападении и о верите Кальдероне. Нападение слишком сильно переполошило бы родных, а помочь они все равно ничем не смогут, так зачем им лишний раз волноваться? А про магистра я даже заикнуться боялась: сразу вспыхну и выдам свое предосудительное поведение. Разве это достойный пример для девочек? Правда, приходилось все время следить за языком, чтобы не упомянуть лечебницу или еще что-то, связанное с запретными темами, но, вроде, управилась.

Здесь уже вовсю морозило, так что, помимо разговоров, мы еще и пельмени всей семьей лепили. Раскладывали снедь на дворе, чтоб прохватило, потом можно отсчитывать нужное количество, да в чугун.

Вот на дворе я и подловила маменьку в полном одиночестве, пока она аккуратно распределяла кусочки теста по чистой рогожке. Пересказала ей вкратце слова Брианды, и тут моя мудрая, все на свете знающая мама... отвела глаза.

— Матушка, это что, правда?

— Доченька, ох, большая ты уже, — грустно улыбнувшись, мама, все же, посмотрела на меня и погладила ладонью по щеке. — Даже и не знаю, как сказать... Я уж и забыла, каково это: молодой-то быть... Ты, Феюшка, главное пойми: чтобы мужчина решился настойчиво за тобой ухаживать, надо дать ему понять, что эти ухаживания ты принять готова. Только меру тоже забывать нельзя, иначе пожалеть потом можно. В юности легко перепутать страсть с любовью, а это не одно и то же. И мужчину, Феюшка, выбирать надо достойного: обязательно по сердцу, но и головой думать не мешает. Смотреть, чтоб уважал тебя, и не склонен был к дурным поступкам. Такому можно и улыбнуться подобрее, и приголубить, а со временем и душу открыть. А вот если на словах он горы своротить готов, а на деле тебя за человека не считает и на подлости горазд, бежать от него надо без оглядки, как бы больно сердечку не было, иначе будет боли в жизни намного больше. Но ты ведь у меня умница, я знаю, ты не ошибешься!

— Матушка, так ведь дурно не с женихом-то миловаться!

— Если головы на плечах нет, так и с женихом дурно! Что ж ты у меня простая-то, как теля, похитрее будь! Хотя, на кого я пеняю... Вы, девочки, у меня все, как на подбор, красавицы! Вам не в глуши жить надо, а в комфорте и уюте. А здесь что: за скотиной всю жизнь ходить? Вот и держу вас в строгости, чтоб соблазна не было. Я ж тебе с самого начала говорила: найди себе в столице жениха! Если приглянулся кто, так ты снежную бабу из себя не строй, поласковее будь немножко, и все само наладится. Вон, ты про мыльню волшебную рассказывала, хорошо, небось, когда не надо в мороз на ручей бегать? Ладно, девочки идут, еще услышат, что не нужно.

Я лишь в очередной раз вздохнула: как раньше все было просто и понятно, и как все усложнилось, стоило только уехать в Академию.

День Благодарения прошел замечательно: мы собрались за накрытым столом, вознесли благодарность богине и друг другу за то, что у нас такая замечательная семья, что все здоровы и счастливы. Отец, наконец-то, откупорил мой подарок, с удовольствием выпил глоточек, но сказал, что такие вещи в одиночку употреблять негоже: это, мол, напиток для душевной беседы. Вот пойдем завтра на хутор, там он с пасечником и разопьет. Я сразу почувствовала себя неуютно: на хуторе будет Семен, а как с ним теперь следует общаться, я никак определить не могла. Пыталась отказаться от прогулки, но девчонки подняли вой: я теперь, вроде как, тут главное диво, все захотят поглазеть и послушать байки о столичном житье-бытье. Пришлось соглашаться, иначе приставали бы без конца.

На хуторе царили суета и оживление: девчата все нарядные, как на праздник, я даже засомневалась, не позабыла ли про чьи именины. Только вот создавалось ощущение, что моему появлению тут особо никто и не обрадовался. Нет, нас радушно приняли, в самой большой избе спешно стали накрывать на стол, сестрицы кинулись сплетничать с хуторскими, отец завел степенный разговор с мужиками, я обнялась с баушкой и теткой Матреной, а потом меня как-то аккуратненько задвинули в уголок. Я маленько посидела, да и пошла на двор. В хате душно и суетно, а здесь никто не гомонит, и воздух такой знакомый! Что ни говори, а в столице по-другому пахнет: едче, что ли...

Присела на завалинку с торца избы: так никому глаза не намозолю, а ежли с крыльца кликнут — услышу. Потихоньку смеркалось: у нас вообще солнышко светит скупо. Я лениво всматривалась в оголившуюся рощу. Тут из-за угла раздалось:

— Бу!

Аж подпрыгнула от неожиданности:

— Ой! Тьфу, Семен, сколько можно? Каждый раз меня пугаешь!

— А ты не пугайся, мне лень станет!

Чтобы прикрыть смущение, спросила:

— А чего у вас за праздник сегодня? Девчата все нарядные...

— Тю! То не праздник, то дурость! У нас третьего дня фертик городской остановился, вот девки с глузду и двинулись! Каждая решила, что сумеет охмурить заезжего ухаря. Больно они ему все нужны, небось, в городе своих дурех, хоть ложкой ешь.

— Городской? — удивилась я. — А чего его сюда занесло?

— Я так понял, он вроде землемера. Первый день я его по лесу водил, а потом уж он сам: камушки какие-то раскладывает, пером чирикает, высматривает чегой-то. Я тогда еще спросил, что он, хоть, ищет-то, может, я ему так укажу, а он засмеялся и говорит: волны меряю. Я его предложил на реку сводить, а он как взоржет! Одно слово: городской! А девки надеются, что он кого из них с собой заберет.

— Молодой, что ли, совсем?

— Да какой там, в возрасте он!

— Так, может, он женат уже!

— Не, Малашка прямо спрашивала, говорит: вдовец, если не врет, конечно!

— Да разве можно про такое врать? Беду накличешь!

Семен как-то странно на меня поглядел, но ничего не ответил. Я поежилась под его взглядом и решила в избу вернуться. Но только встала, как парень загородил мне дорогу:

— А чего ж ты все про других, да про других, чего про себя не расскажешь?

— Да я уж устала за три дня рассказывать: хорошо у меня все, учусь прилежно, стипендию получаю.

— Жениха еще не присмотрела?

— Некогда мне женихов искать: уроков много, времени — мало!

И тут в голове стрельнула мысль: а вот как я тех женихов, вообще, искать должна, если я даже ни разу не пробовала показать парню свое расположение? А если я ошибусь, и стану улыбаться тому, кому безразлична, что будет? Вот Семену я точно нравлюсь, вон, какую заряницу выстругал, так, может, с ним и попробовать? Его я хоть с детства знаю, с ним не так страшно, как с незнакомым. Хотя тоже боязно... Да и нехорошо, вроде, я же его не люблю... Ой, мамочки, как быть-то?

Тут парень помахал перед моим лицом пятерней:

— Фей, ау, ты чего застыла-то?

Я подняла на него глаза, судорожно сглотнула, вспомнила Чеккину и решилась: аккуратно так провела пальчиками по скуле Семена.

— Фей, ты чего? — с хрипотцой переспросил юноша.

Я молча улыбнулась и положила ладошку ему на плечо. Тяжелая рука тут же опустилась мне на талию, и я оказалась притиснута к парню.

— Издеваешься? — тихо уточнил хлопец.

Я только головой качнула. Жутко было, аж коленки тряслись, но я старательно продолжала улыбаться и не отводила глаз. Семен медленно-медленно, как под водой, склонился ко мне и вдруг впился в мои губы. В мыслях все окончательно смешалось, разом бросило в жар, было очень страшно и чуть-чуть больно, совсем не так, как во сне.

Когда от недостатка воздуха начало саднить в груди, я требовательно уперлась кулачком в грудь Семена и отстранилась. Парень дышал так тяжело, словно в горку взбежал. Судя по ощущениям, щеки у меня запунцовели, а шея просто взмокла. Я облизнула враз пересохшие губы и смущенно отвела взгляд. Тут же вместо жара меня так и окунуло в холод, а сердце пропустило удар. Я только сдавленно охнула, когда поняла, что в нескольких шагах от нас вижу фигуру верита Кальдерона.

Семен, кажется, по-своему истолковал мой вздох, он поспешно разжал объятия и виновато прошептал:

— Я тебе больно сделал, Феюшка? Прости, маленькая, не совладал с собой.

Тем временем мужчина, за которым я испуганно наблюдала из-за плеча хуторянина, сделал нетвердый шаг, повернул голову, и морок рассеялся: я глупо обозналась! Этот человек только телосложением да длиной волос и походил на магистра. Он оказался явно старше верита Филиппа, довольно заметно прихрамывал, да и черты лица были намного мягче, чем у моего ночного гостя.

— Кто это? — все еще настороженно спросила я.

— Где? — Семен резко оглянулся. — А, так это и есть землемер, про которого давеча говорили: верит Рафаэль Алеотти. И не выговоришь с первого разу. Ты его напугалась? — парень обхватил меня за плечи, требовательно заглядывая в глаза.

— Д-да, он, просто, внезапно появился, я думала... показалось, в общем.

— Да пес с ним! — юноша настойчиво развернул меня лицом к себе. — Так я не понял, ты за меня пойти согласна?

— Да ты что, Сень, мне еще учиться и учиться! Я пока не могу замуж... — под взглядом горящих, как уголья, глаз, я стушевалась и поникла.

— А я-то, дурак... — скривил рот хлопец. — Ладно! У тебя губы припухли, холодное надо приложить. Обожди.

С этими словами парень двинулся к крыльцу. Я же плюхнулась обратно на завалинку, потому что ноги сами не держали, да и потрясывало меня заметно. Обхватив себя руками за плечи, постаралась унять дрожь. Ну, ничего уж прям ужасного и не случилось: пропасть под ногами не разверзлась, руки не отсохли, молния не ударила. Я, правда, мало что успела почувствовать, но, может, это из-за страха. Удовольствия, на которое, бывало, намекали девчата, не испытала, отвращения, впрочем, тоже. Зато хоть знаю теперь, как оно все происходит. Еще бы успокоиться, чтоб Дора чего не заподозрила, и совсем хорошо будет.

Вернулся Семен с чистой мокрой тряпицей. Велел приложить к губам ненадолго. Поблагодарила. Он немного потоптался рядом, а потом сказал, что лучше сразу в избу пойдет, пока никто не спохватился. Это правильно, иначе пересудов не оберешься. Я еще посидела на воздушке, пока губы покалывать не начало, да тоже поплелась в хату.

Там как раз застолье начиналось. Я забилась в уголок и оттуда опасливо покосилась на незнакомца, сидевшего с мужиками. Хоть от сердца отлегло: как я его могла принять за верита Кальдерона? Разве что сумерки злую шутку сыграли! У этого человека уж и проседь поблескивала в волосах, и морщинки вокруг глаз залегли, и нос был помассивнее, чем у магистра, да без горбинки. А я уж напридумывала незнамо что!

Тетка Матрена заметила, наконец, что я почти не ем, но мне удалось отговориться: угорела, мол, отвыкла в столице от печного духа. Сестрички наперебой начали похваляться, какие чудеса я в городе видела, мне даже самой рассказывать не пришлось, только успевай кивать и поддакивать.

Батюшка похвастался гостинцем, мужики испробовали, покрякали уважительно, тут горожанин, вокруг которого все Малаша увивалась, кажется, впервые прямо на меня и поглядел:

— Бренди... Странный выбор для юной вериты. Ужели доводилось пробовать?

— Что вы, я такое не пью, просто запах очень понравился... необычный и запоминающийся, вот и решила батюшку порадовать.

— Запах, значит, — хмыкнул гость в усы, да и потерял ко мне всякий интерес.

С Семеном мы больше не разговаривали, и я этому была даже рада: мне, все же, как-то неловко перед ним было, вроде, обнадежила без надобности, хотя и не обещала ничего.

Глава 17. Зимоуказатель

Так вот, в разговорах да домашних делах, и пролетели мои свободные денечки. В последний день матушка затеяла пирожки печь, чтобы мне было, чем друзей попотчевать. Мы отобрали рукоделья на продажу, оговорили, каких нужно купить в столице материалов, чтобы Ева могла наделать побольше кокошников, упаковали высушенные растения для лечебницы, да и мои запасы подновили. Девчата обещали всю зиму усердно трудиться над узорами для веритеррских модниц. Опять были слезы, объятия, благословения, но, наконец-то, я снова очутилась в Академии.

На столицу уже опустился вечер, но время было еще совсем не позднее. Чеккина пока не появлялась, так что я угостила выпечкой мамашу Гурдан и отправилась поскорее передать врачевателям их заказ.

Декана на месте не оказалась, но это меня как раз вполне устраивало, зато верит Грэгори радовался привезенным мешочкам, как ребенок! Я его тоже пирожками угостила, но он на подношение внимания почти не обратил, все травы нюхал и вздыхал благостно. Потом засуетился, мешочки взвесил, сбегал куда-то и вручил мне такой объемистый кошель, что я даже поначалу решила, будто он ошибся. Но заведующий лечебницей уверил меня, что все правильно, заставил все монетки до единой пересчитать, а потом, в обнимку с привезенными сборами, чуть ли не вприпрыжку ринулся куда-то вглубь здания. Я только плечами пожала, да заторопилась к выходу.