Она с силой толкнулась в бок, вырываясь, ударила локтем по раненому боку его, и Марций разжал руки, бледнея от внезапной боли, согнулся пополам и набок, прижимая руку к груди. Ну всё, ты выпросила! Решительно пошёл за ней. Ацилия же убежала к себе, спрятала нож под подушку, сама вжалась в угол, спиной к полотняной стене палатки, подтянула ноги, собирая на них полы разорванной туники. И не удивилась, когда Марций появился, рывком отдёрнув штору. Ацилия вскинула лицо:

— Не трогайте меня...

— Да?— он деланно удивился,— А я хочу трогать тебя!

Ацилия отпрянула насколько смогла, но он сумел поймать за лодыжку — она была уже без сандалий, и когда успела их снять? Наверное, на самом деле не спала, когда был здесь Цест, подслушивала, а заодно тихонько сидела, распутывала ремни, поэтому и был у неё незаспанный вид. Всё ты делаешь исподтишка.

Дёрнул на себя за ногу, туника задралась, открывая колени, бёдра, девчонка недовольно засопела, пытаясь выкрутиться. Марций подмял её под себя, сразу же чувствуя через свою тунику её горячее тело, так близко, никаких преград. Но девчонка, в обычной своей манере, затеяла свою проклятую возню, вцепилась в волосы, как кошка. Марций, скривившись, оторвал её руки от себя, но она вырвала одну, хватила ногтями по щеке, сопела, извиваясь под ним. Марций сумел поймать её запястья, зажал в кулаке над головой, глянул вниз по телу. Через разорванную тунику видел горячую ложбинку, вздымающуюся от шумного дыхания. Ухмыльнулся, глянул в лицо, зашептал, улыбаясь в глаза:

— Значит, гнилое яблоко? Да?

— Хуже!— крикнула сквозь зубы, не сломилась, пыталась освободить руки.

— Ну это твоё дело... Я не настаиваю...

Чуть отстранился, второй рукой провёл по груди через ткань, по животу и вниз по бедру до колена. Девчонка дёрнулась, хрипло выдохнув от возмущения, сжала ноги в последней попытке, ещё сильнее вступила в борьбу за свободу рук. Ладонь Марция втолкнулась между её колен и, сламывая сопротивление, рывками потянулась вверх. И где у неё берутся силы? Из какого места она черпает их? Рванулась вверх так неожиданно, что Марций отпустил руки её, и девчонка опёрлась на локти и ещё раз дёрнулась вверх, практически выскальзывая из-под него. Добралась до подушки. Марций нагнал её одним мощным рывком, подтянулся на руках, снова подминая рабыню под себя; каким образом в последний момент он заметил блеск ножа — он, и сам не понял. Увернулся в миг, краем глаза замечая опасный удар по горлу. Перехватил руку за запястье, второй ладонью ударил по лицу, но девчонка даже после этого не сломилась, продолжала борьбу за нож, и этим злила неимоверно.

Марций справился с ней, перехватил нож лезвием вниз, замахнулся, занося его высоко. Как же она разозлила его ! Всё время... Всё время она исподтишка!.. По-подлому... И ещё ему будет что-то говорить?

Наверное, он и ударил бы её на эмоциях, потом жалел бы, что не удержался, но на этот раз её подлый удар, когда он не ожидал его, да ещё в горло... Он был зол на неё, как никогда... Ах так! Ты так хочешь?..

Медлил, и рука с ножом подрагивала, а девчонка, хоть и руки свободными были, замерла, заговорила в лицо, с вызовом:

— Ну давайте! Раз — и всё!.. Никаких проблем ни со мной, ни с...— дёрнула подбородком,— Меня убьёте и ребёнка своего — заодно!.. Ну? Никто больше мешать не будет... Да и пошли вы! Всё равно жизни нет и не будет...— замолкла, отворачивая голову, закрыла глаза и губы дрожали, да она плачет! Проклятье!

Марций долго молчал, словно слова её долго доходили до сознания, потом спросил, нахмуриваясь:

— Что?

Она ничего не ответила, даже не шелохнулась, глаз не открыла. Плакала. Марций отбросил этот проклятый нож, сел в стороне на подогнутую ногу. Молчал. Хмурился. На неё не глядел, смотрел в сторону, машинально стирал со щеки выступившую кровь. Ацилия открыла глаза, пятясь спиной, на локтях отползла к стене, прижалась к ней, подтягивая ноги, натягивая на колени рваную одежду. Тело дрожало от рыданий, пальцы не слушались. И голос был нетвёрдым:

— Что вы сделаете теперь? Чтобы никто не мешал вам? Уберёте меня или — его?.. Меня продадите сутенёрам или заставите убить своего ребёнка ?..

Он перевёл на неё глаза:

— Кто тебе наговорил весь этот бред?

— А разве не так?— он смотрел ей в лицо, Ацилия стирала слёзы со щёк ребром ладони,— Зачем военным дети? Им не нужны ни жёны, ни дети, я же знаю...

— Ничего ты не знаешь! Что за ерунда? Десятки солдат женятся, создают семьи и воспитывают детей.

Она промолчала, отворачиваясь. Марций спросил:

— Ты в самом деле беременна?— она качнула головой,— А задержка сколько?..

Она вздрогнула бровями: мужчины тоже об этом знают? Смутилась, но прошептала:

— Скоро два месяца...

— Это точно мой ребёнок?

Она дёрнулась всем телом, на губах застыла насмешка, как от горькой обиды:

— А вы сомневаетесь? Вы же сами знаете, что были первым и единственным...

Он пожал плечами, думал некоторое время. Но Ацилия спросила сама:

— Что вы сделаете? От кого избавитесь — от меня или от него?

— Ни от кого я не собираюсь избавляться!

— В смысле?— она аж подалась навстречу, аж губы от удивления разомкнулись,— Вы хотите, чтобы он родился?

— Да!

— Вы с ума сошли! Я столько пережила за одну только эту ночь... Он не родится здоровым...

— Зато ко всему привычным.— Он усмехнулся.

— Вы, действительно... сошли с ума...— она качала головой, не веря ему,— Я поэтому сбежала — я не знала, как воспримите, вы и сейчас, по-моему, не до конца понимаете... Вы — военный! Какие вам дети?.. Отпустите меня, разрешите написать в Рим, мой брат заберёт меня, он заплатит вам, окупит все растраты.

— И что?— он дёрнул небритым подбородком, усмехаясь,— Ты вернёшься к своему жениху? Выйдешь за него замуж? Выйдешь замуж за всадника с ребёнком в животе от декануса?

Ацилия выдохнула:

— Навряд ли я вообще смогу выйти замуж хоть за кого-то после всего...

— Я сам хочу воспитывать своего сына.— Он говорил уверенно, и голос его не дрожал.

— А если это будет девочка?

— Значит,— дочь.

Ацилия выдохнула с насмешкой и откинулась назад, в неверии качая головой:

— Зачем?.. Зачем вам это?

Он некоторое время молчал, глядел в сторону, потом перевёл глаза ей на лицо:

— Мне надоело мотаться по всей стране, у меня нет ни дома, ни родных, я ни к чему не привязан, у меня нет никого! Мне жить не для кого... Я, как корабль без паруса,— куда течение забросит!.. А я устал так! Я не хочу жить только для Рима и для его интересов... Я хочу, чтобы у меня кто-то был...

— Можно подумать, за всё это время у вас не было женщин и ни одна из них не была беременной...— Ацилия усмехнулась, и эта насмешка обидела его:

— Волчицы не рожают детей!— он резко поднялся на ноги, глянул сверху,— Ты первая у меня такая! Никогда ещё у меня не было таких женщин...

— Каких? Патрицианок?— Ацилия опять усмехнулась. Но он словно и не заметил её:

— Никогда я ещё не жил с женщиной, и не было и нет у меня детей... Я хочу воспитывать своих детей сам! Я жил без отца и не хочу, чтобы с ним было то же самое...

— Как вы себе это представляете?— перебила Ацилия с вызовом.

— Скоро мы вернёмся в город, мою когорту отправят в пограничную крепость, вероятно так и будет, в гарнизоне мне, как семейному выделят жилище, отдельный дом...

Ацилия перебила его холодным смехом, откинувшись назад. Потом заговорила, дрожа от пережитого смеха:

— Вы хотите сказать, что... Что я буду у вас на месте... то есть, ну... как бы жена? Рожать и кормить вам детей?..

Марций пожал плечами:

— Выходит, так...

— Ну уж нет! Быть рабыней, наложницей,— как вы там сказали?— чтобы деньги на проститутках экономить?.. И как бы — жена?

— Я дам тебе свободу и женюсь!

— А вы меня спросили?— она дёрнулась к нему навстречу, глядела снизу, вздёрнув подбородок,— Я не хочу быть вашей женой! Не хочу быть матерью вашим детям! И жить с вами я не хочу!— вскинула тёмные брови вопросительно. Но Марций молчал, и она сама продолжила, пожимая плечами,— И что это?.. "Женюсь!" Чтобы жениться, надо испытывать хоть какие-то чувства...

И тут он перебил её:

— А к своему жениху ты какие чувства испытываешь? Любовь безразмерную?

Она спокойно приняла его иронию:

— Мне его выбирал мой отец.

— Его больше нет...

— И вам его не заменить, не вам выбирать мне жениха, у меня есть брат... Он сам это сделает.

— Не сделает, потому что не узнает. Для него тебя больше нет, ни отца твоего, ни брата, ни — тебя!..

Ацилия помолчала, глядя ему в лицо прищуренными глазами:

— Только не удивляйтесь, если я попробую сбежать в третий раз.

— А я с тобой уже ничему не удивляюсь.

— Хм!— она хмыкнула и отвернулась, поправила на коленях разорванную тунику, потом поправила волосы, убирая пряди со лба. Марций следил за её руками. "Наша встреча была судьбоносной, вспомни сама... Нуманция... А у Овидия?.. И я у тебя первый и единственный, сама сказала... Это судьба... Ты — моя, и будешь моей, вот увидишь..."

— Поешь и ложись спать,— она только глянула искоса. Марций спросил вдруг,— Почему ты раньше не сказала? Разве я бы так мучил тебя, если бы знал?..

Она выставила руку, перебивая его:

— Оставьте меня, пожалуйста... Я хочу побыть одна.

И сама удивилась, потому что он развернулся и ушёл. Ацилия устало прикрыла глаза. Будь всё проклято!

* * *

Весь следующий день Ацилия не выходила из своего угла, проспала почти до обеда, пока Марция не было дома, приняла ванну и снова скрылась у себя. Не выходила ни есть, ни пить. Гай несколько раз заглядывал к ней, но она лежала лицом к стене и даже не шелохнулась, а, может, и не видела его.

Марций тоже весь этот день ничем не занимался, проверил состояние оружие, навестил дружка-центуриона, отсыпался, морально залечивая свои раны; настроение тоже было хорошим: ходил по палатке, что-то насвистывал, даже напевал.

Ацилия стискивала зубы, слушая его. "Радуешься... Радуешься, паразит..." Нет, она чего угодно ждала от него, но никак не подобной реакции. Он откровенно радовался. Конечно, ведь по его словам, в его жизни появилось какое-то будущее, какие-то перспективы, связанные с Ацилией и ещё неродившимся ребёнком. Он хочет семьи, жены и детей, вполне человеческое желание. Но ведь сама Ацилия никак не хотела вписываться в эти его желания, она не хотела быть его женой, не хотела быть матерью его детям, при всём том отношении его к ней, потребительском. Он же только пользуется ею. Она для него — временное увлечение. Даже до рождения этого ребёнка ещё более полугода, он сумеет передумать не один раз и возненавидит её, и этого ребёнка в её животе.

А потом, когда он родится, начнутся будни,— как там когда-то говорил его гость ночной?— начнутся пелёнки, сопли, слёзы... И она выслушает целую гору упрёков оттого, что женился на рабыне до этого ребёнка.

Чтобы всё это принять, как должное, надо любить женщину, хотеть от неё детей, а он никого не любит, а ребёнка хочет, заботясь о себе, о своей пристани...

Нельзя! Нельзя! Ох, как нельзя!..

Ацилия стиснула виски кулаками, задавливая в груди стон-выдох.

Это ошибка! Ошибка...

Но и травить своего ребёнка она тоже не хотела.

Любая бы женщина, будучи рабыней, радовалась бы от подобного предложения — жениться, родить ребёнка, но Ацилия понимала, что это ошибка. Но и поменять что-то она была не в силах. Сейчас она полностью в его власти, и этот ребёнок ещё больше увеличил эту власть над ней. Куда она теперь с животом? Кому она нужна? Даже, если в Рим приедет — только позор для всего рода...

Куда ни кинь — безысходность! Что же делать? Что ей делать теперь?..

Как же ей с ним жить? Он жестокий, подлый, бьёт по самому больному, он же ненавидит всех патрициев, эта плебейская ненависть прожигает его насквозь. Способен ли он на любовь? На заботу?

Ацилия вздохнула.

Всего однажды он был с ней нежен, но и тогда делал всё силой, она просто сдалась. Хотя не могла отрицать, что ей понравилось... Это был последний раз, когда они были вместе... Но вчера...

Она зажмурилась, словно претерпевала боль. Вчера он чуть снова не изнасиловал её, хуже — он чуть не убил её ножом. Дрожь пробежала по всему телу. И с ним жить? Считать его мужем? Растить детей такого отца?

Да он же непредсказуем, как осенний день!

Он то подарки вдруг делает, то бьёт по губам, набрасывается, как дикий, то вдруг бывает аккуратен и нежен... Если бы он был таким всегда, если бы он был постоянным, надёжным... Но нет! С ним же, как на вулкане... Всё время жди чего-нибудь.

Ацилия повернулась на спину и села на своей постели, расстеленной прямо на полу в её углу.

Но выбора у неё нет. Она не будет убивать своего ребёнка, и будет жить с ним, пока. А будущее покажет, может быть, она решится на третий побег.

Ацилия достала из-под подушки свою флейту, приложила к губам, взяла три аккорда, самых любимых, самых грустных. Часто играла их, переводя один в другой и обратно. Отец всё время удивлялся — почему такая грусть? Зачем печалиться? А она, как чувствовала тогда, что печали ей придётся хлебнуть с лихвой.

Словно на звуки, появился Гай:

— Господин зовёт.

Убрала флейту и вышла, запахивая руками на груди разорванную столу, ноги ещё, но у неё всего две руки, а не четыре.

Он сидел за столом, ужинал, или только собирался, глядел сбоку. Ацилия остановилась недалеко от него, чуть вздёрнула подбородок. Волосы, вымытые с утра, распущенные лежали по плечам, спине.

— Я хочу, чтобы ты поела со мной.

— Я не хочу есть.— Голос её был ровным.

— Да?— Марций изогнул одну бровь,— Тебя уже кто-нибудь покормил?.. Кто и когда?

Ацилия молчала на эти вопросы, соглашаясь качнула головой, прошла к столу, села напротив, разомкнула сухие губы:

— Хорошо, если вы так хотите...

Марций перевёл взгляд ей на лицо, в глаза:

— Может, ты хочешь заморить себя голодом?

— Ничего я не хочу!— нетерпеливо воскликнула в ответ и положила ладони на столешницу. Помолчала, разглядывая свои руки, подняла глаза. Смотрит на неё в упор. Что тебе надо?.. Спросила сама,— Раньше вы просили прислуживать вам за столом, а сейчас — садите наравне, что так? Что-то изменилось?

Марций промолчал, налил себе в кубок разбавленного вина, отпил несколько глотков, потом только ответил:

— Конечно, изменилось...

— И что?— перебила она, чуть наклонившись вперёд.

Марций улыбнулся вдруг совсем беззлобно, и Ацилия ещё более увидела ямочку на его подбородке.

— Ешь. Ты целый день ничего не ела, на чём ты живёшь?

Некоторое время она смотрела в сторону, в нерешительности покусывая нижнюю губу, спросила, переводя глаза:

— Вы приказываете?

Пожал плечами:

— Нет. Я не заставляю.

Принялся за еду. Неторопливо ел солдатскую похлёбку из миски, чистил яйца, съел кусок жареной рыбы и ничуть не чувствовал себя стеснённым. Ацилия следила за ним исподлобья. Она не ела с позавчерашнего дня и не сумела преодолеть голод, как ни старалась. Но поела совсем немного, зная, что будет тошнить на голодный желудок, но нисколько не жеманилась, поела того, чего хотела, чем вызвала улыбку у декануса.