За тягачом, связанные в единую цепь, следовали вагоны. Они были немного меньше своего вожака, и от того выглядели еще красивее. Стенки вагонов были сделаны из лакированного красного дерева, укрепленного вертикальным бронзовыми ребрами. Вдоль стен шли рядами овальные окна, а под ними располагались золотистые вензеля или медальоны со сценками из Деяний Святых. Как выяснилось, каждый из вагонов посвящался одной из Праматерей и носил ее имя. Вагоны имели по шесть пар больших колес, обшитых диковинным упругим материалом — литлендским каучуком. Рядом с каждым большим колесом располагалось маленькое, оно держалось ниже края рельсы и упиралось в рельсу изнутри — так, чтобы поезд не соскочил с пути. Тросы и трубки тянулись под днищем вагона от оси к оси. Спереди вагона имелась лестничка, а на крыше — веранда с навесом и скамьями. Также на крыше крепились продолговатые медные баки для воды, своей массивностью они уравновешивали легкомыслие веранды. Вагонов в поезде имелось целых семь!
Весь состав, от головы и до хвоста, уходящего далеко назад, был произведением искусства, смешением мастерства ювелира с гением архитектора.
Один из нортвудских рыцарей за спиной у Миры непристойно выругался. Второй сказал:
— Да уж...
— Прошу на борт, миледи и сиры! — пригласил станционный лакей. — Вагон Софьи Величавой, передняя половина.
Роскошь внутри вагона была под стать его внешнему убранству. Комната, доставшаяся Мире, оказалась едва ли не просторнее привычных ей покоев в Стагфорте, окно было больше и прозрачней, чем дома, а перина — мягче. Имелся также столик с письменными принадлежностями и удобное кресло. Вместо свечей применялся искровый фонарь: нужно лишь дернуть за шнур, и под потолком в стеклянной колбе засияет синеватый огонь — ярче, чем люстра на дюжину свечей. Но более всего Миру поразили уборная и умывальня. Там и там всегда имелась вода, достаточно было повернуть рычаг. И вода оказалась теплой! Никому на Севере не пришло бы в голову жечь дрова, чтобы умыться. Даже в зимнюю стужу северяне топили баню не чаще двух раз в месяц. В остальное время мылись ледяной водой, а то и снегом... или не мылись вовсе, кому как угодно. Но здесь, в поезде, не приходилось беречь дрова. Все делала сила искры: зажигала фонари, согревала воду, вращала колеса. Приводила в движение, разгоняла, тащила огромный состав — тысячи, тысячи пудов дерева и металла.
Поезд шел с безумной скоростью: как верховая лошадь быстрой рысью. Мира смотрела в окно, на предместья Лабелина, что плавно скользили мимо нее, и прикидывала. Пожалуй, пустив коня галопом, она обогнала бы этот состав. Но животное упадет замертво через пару часов такой гонки, а бронзовый тягач идет, идет, идет, не зная усталости. Лакей сказал, что остановки будут делаться лишь дважды в сутки и не более, чем на час. Пожалуй, поезд проходит за час миль семь-восемь. Это значит, триста миль до столицы Империи Полари он преодолеет за... двое суток?!
Быть не может! Они потратили почти месяц, чтобы добраться из Клыка Медведя в Лабелин, а это — лишь немногим большее расстояние! Мира настолько не поверила собственным вычислениям, что взяла перо и чернила, пересчитала столбиком, как в детстве. Да все, верно, двое суток! В день после завтрашнего они окажутся в Фаунтерре!
Боги, неужели в столице вся жизнь идет столь же быстро, как этот поезд?..
Центральный вагон был помещением для обслуги. В нем же располагалась трапезная, где благородные пассажиры обедали и ужинали. Дорожная кухня оказалась довольно легкой, сыры и овощи преобладали над мясом, к радости Миры и неудовольствию графини. Напитки и фрукты подавались прямо в комнаты по первому требованию.
В качестве развлечений имелись смотровые площадки на крышах, игровой салон и небольшая библиотека в вагоне Елены Прозорливой. В библиотеке Мира обнаружила еще одну диковинку: "Голос Короны" — печатную книгу новостей.
В Фаунтерре, при Имперском университете существовал печатный цех — единственный во всей Полари. Корона ревностно хранила секрет станков, способных переписывать книги. То, на что монах-переписчик затрачивал месяцы кропотливого труда, механик печатного цеха мог сделать за день. Такая скорость давала Короне неслыханную возможность: описывать недавние события — новости. Можно было, к примеру, в апреле сочинить очерк о том, что случилось в марте, а в мае отпечатать на станках и разослать книги читателям. Издаваемый регулярно, "Голос Короны" был исключительной книгой, посвященной современным событиям, а не прошлым или вымышленным. Его читателями являлись крупнейшие богачи и вельможи, в число которых отец Миры никак не входил. Сейчас, в поезде, девушка впервые листала это удивительное издание.
Механический почерк станка был прост и бережливо уборист, без вензелей, росчерков, красных литер. Мира ощутила некоторое разочарование. Книга, переписанная человеком, всегда хранила отблеск его характера, тепло ладоней, запах настроения. Здесь рука переписчика дрогнула, выдавая промелькнувшее волнение; тут он начал страницу со вдохновением и вывел роскошный витиеватый вензель; а вот нажал чуть сильнее, словно споря с автором или, напротив, горячо соглашаясь с ним... "Голос Короны" же был бездушен, набран из полчищ одинаковых холоднокровных букв. Зато в нем обнаружились иллюстрации, манера исполнения которых понравилась девушке. Рисунки состояли из твердых, смелых линий, без полутонов и недомолвок — это были гравюры, перенесенные на бумагу.
Первая же иллюстрация изображала поезд — весьма похожий на тот, в котором ехала Мира. "Заветная мечта владыки" — значилось в заглавии страницы. Шла речь о том, как император Адриан выступил в Палате Представителей. Он заявил, что твердо намерен соединить все большие города империи — все, включая вольные графства Запада, крайний Север и гористый Юг! — рельсовыми дорогами. "Я мечтаю, — говорил Адриан, — чтобы всю Полари с севера на юг, от Первой Зимы до Львиных Врат, можно было пересечь за две недели. Вообразите себе! Придет конец разрозненности, склокам, усобицам между землями. Империя станет подобна одному большому городу, а слыханное ли дело, чтобы два района одного города враждовали меж собой?! Обмен товарами возрастет многократно, и прибыль от этого положит край голоду. Станет меньше нищеты и бедности: каждый здоровый мужчина, если захочет, сможет найти работу на рельсовых стройках, и для этого не нужно будет владеть ремеслом или мечом. Средства, что ныне каждая земля тратит на оборону, возведение замков, ковку мечей и лат, пойдут на строительство искровых цехов. Рано или поздно, каждый город империи получит искровый свет, тепло, акведуки. Вообразите себе державу, в которой каждый гражданин живет так, как сейчас — обитатели центра столицы! Следуйте за мною, и я покажу вам эту державу."
Мира в сомнении покачала головой, прочтя эти слова. Конечно, она не посмела бы назвать императора наивным человеком... но хорошо помнила четыреста миль глухих лесов, скользкой грязи, угрюмых деревень между Клыком Медведя и Лабелином. Мира не представляла себе, сколько пудов золота и десятилетий труда уйдет на то, чтобы связать рельсами хотя бы эти два города. А уж всю империю...
На следующих страницах Мира нашла портрет своего сюзерена. Граф Виттор Шейланд, правитель Предлесья и Поречья — узкой и скудной полосы земель, вытянувшейся вдоль судоходной реки Торрей. Мира видела его всего дважды в жизни и с трудом узнала на портрете. Молодой мужчина лет тридцати, вьющиеся каштановые волосы, острый нос и подбородок... Самой примечательной чертой графа Виттора была кожа: неестественно белая, словно перо чайки. Мира перепугалась и завизжала, когда впервые увидала его. Ей тогда было лет семь, мертвенно бледный граф показался малышке ожившим скелетом. Отец был красным от стыда, когда просил за нее прощения у сюзерена, а тот широко улыбнулся в ответ и протянул Мире раскрытые ладони:
— Вот, крошка, потрогай — я теплый, не мертвец.
Она осторожно дотронулась, руки графа оказались горячими и мягкими. Таким он и вспоминался ей теперь: открытым и мягким человеком с улыбкой на лице. Изо всех первородных, кого знала Мира, в нем было меньше всего гордыни. Возможно, причина в том, что Виттор — граф лишь во втором поколении. Его предки были купцами, весьма преуспели в банковском деле и сумели породниться с Великим Домом Шейланд.
На соседней странице размещался портрет другого вельможи, и он составлял разительный контраст с улыбчивым Виттором. Все черты человека на гравюре были пропитаны надменностью: неестественно ровная осанка, холодный взгляд в сторону и вдаль, задранный подбородок, орлиный нос, холеная бородка, даже плащ, перекинутый через сгиб руки. На плаще различался герб вельможи — крепостная башня на фоне заходящего солнца. Этого человека Мира не знала в лицо и нашла в тексте его имя и титул: Айден, герцог Альмера, советник двух императоров. Что может объединять его с Виттором Шейландом, кто поместил на соседние страницы столь непохожих людей?
"Верные соратники владыки" — так говорил о них автор книги. На памятном заседании Платы, где император Адриан заявил о своих колоссальных планах на будущее, два землеправителя горячо поддержали его. Ими были граф Виттор Шейланд и герцог Айден Альмера.
Мира слегка нахмурилась, стараясь прочесть между строк недосказанное. Конечно, книга была полна лестных слов о владыке, графе Витторе и герцоге Айдене. Иначе и быть не могло: о высшей знати в книгах пишут либо хорошее, либо ничего. Однако, если вдуматься глубже, выходило, что из тринадцати Великих Домов, управляющих землями империи, далекоидущий план владыки поддержали только два! Ни Южный Путь и Литленд — ближайшие соседи Короны, ни Надежда — золотоносное центральное герцогство, ни Ориджин — верный клинок императоров на протяжении двухсот лет, — никто из них не упоминался в числе "соратников владыки". Выходило, что одиннадцать из тринадцати Великих Домов не пришли в восторг от идеи связать всю империю рельсовыми дорогами. Интересно, почему? Возможно, как и Мира, считают это баснословной и непосильной задачей?.. Надо будет узнать, что думает об этом леди Сибил.
Поезд шел, скользя по рельсам мягкими колесами. За окном возникали и исчезали деревни, города, замки; равнины сменялись холмами, холмы — озерами. Реки, извиваясь, то придвигались к дороге, то откатывались, то проныривали прямо под рельсами, и поезд пересекал их по невидимым из окна мостам... Картины сменялись так быстро и часто, что Мира не успевала всмотреться и запомнить. Однако само течение просторов за стеклом, ощущение громадного расстояния, пройденного и покоренного, успокаивало ее. Поезд шел, и Мира чувствовала себя живой. Обе ночи в вагоне она крепко проспала.
Утром третьего дня, точно согласуясь с расчетами Миры, поезд въехал в Фаунтерру — столицу империи Полари, старейший и величайший город подлунного мира.
* * *
Города, деревни, почтовые станции, гостиницы, леса, поля... Все, увиденное Мирой за прошедший месяц, переполнило ее память, спуталось в пеструю неразборчивую смесь. Девушка обнаружила, что не в силах впитать, воспринять еще один город. Карета везла Миру столичными улицами, она смотрела в окно, безразличный невидящий взгляд скользил по домам, площадям, скульптурам, башням. Город был огромен, и Мире не удавалось разглядеть его лицо. Одно приметилось отчетливо: здесь очень много башен.
— Зачем их столько, миледи?..
— У столичной знати, дитя мое, есть традиция: пристраивать башни к своим домам. Над ними поднимают флаги или крепят жестяные гербы, чтобы жилище вельможи было заметно издали. Потому Фаунтерру и зовут Городом Трехсот Башен.
Особняк, куда привез Миру экипаж, также был украшен вышкой. Дом располагался сразу по двум сторонам улицы: на одной стороне — хозяйственное строение с конюшней и жилищем для слуг, на другой — трехэтажный господский особняк с пристроенной к нему двухсотфутовой башней. Окрашенная в зеленый цвет Нортвудов, она выделялась, к тому же необычной трехгранной формой. Галерея, связывающий жилое строение с хозяйственным, проходила прямо над улицей, как арочный мостик. На крыше особняка, в тени башни, окутывалась ветвями плюща уютная беседка.
— Мой дом знает каждая собака! — похвалилась графиня. — Когда хотят указать дорогу, говорят: "От дома Сибил иди туда-то..."
Их ожидали слуги и стражники: два десятка человек выстроились в главной зале поприветствовать хозяйку. Графиня сочла нужным сперва осмотреть дом, затем похвалила слуг за чистоту и порядок, раздала каждому по монетке. Она представила челяди Миру, назвав ее: "моя дорогая дочь Глория". Никто не выказал удивления: очевидно, настоящая Глория не бывала в столице и не попадалась на глаза здешним слугам.
Мире выделили комнату на втором этаже. Она села на подоконник, устремив взгляд на улицу. Непрерывной струйкой текли люди, прокатывали телеги и экипажи, грохотали всадники. Люди носили непривычные наряды: остроносые башмаки, аккуратные темные сюртуки, рубахи с белоснежными манжетами и воротами. Упряжные кони были огромны и могучи, как быки. Всадники носили на боках тонкие шпаги вместо мечей, никакой брони — даже кожи, никаких гербов на груди или предплечье. Здесь было странно — совсем не так, как на Севере, даже пахло иначе: цветением, влагой, штукатуркой, смолой, но не навозом или помоями.
Однако в голове у Миры все же не укладывалось: я в столице?.. Какова она — столица?.. Не вижу, не чувствую...
Вечером к леди Сибил пожаловал гость. Пышные усы, округлые щеки и чуть вздернутый нос придавали этому мужчине вид довольного жизнью котяры. Он был представлен Мире:
— Лорд Кларенс Мадлен Фиона рода Элизабет, управитель императорских конюшен.
Встретив графиню, Кларенс обнял ее и поцеловал прямо в губы. Мира ожидала, что сейчас он в кратчайшие сроки будет поколочен и выброшен из дому, однако леди Сибил почему-то пригласила нахала к столу. Он уселся возле графини, по-хозяйски приобнял ее за плечи и принялся грубовато любезничать:
— Львица моя, что же ты пропадала так долго на своем севере? Не верю, что там есть кто-то получше меня! Однако ты похорошела — стала еще молочней и еще вкуснее. Ты выглядишь, как лакомство!
Леди Сибил щурилась и сладко улыбалась. Мира заметила, что графиня и Кларенс спешат скорее покончить с трапезой. Девушке сделалось неловко. Она перебила аппетит парой ложек салата и сбежала из-за стола, успев, однако, услышать вслед:
— Какое хмурое дитя... Вовсе на тебя не похожа! Видать, в отца пошла.
Она разыскала Вандена — одного из двух рыцарей, что сопровождали графиню в дороге и успели кое-как раззнакомиться с Мирой.
— Скажите, сир, этот лорд Кларенс... он... ну... в каких он отношениях с леди Сибил? Не знаете ли?
— Всякий знает, миледи. Императорский конюший — альтер графини.
— Альтер?! — поразилась Мира.
— Верно, миледи.
Надо же!
Священное писание допускает, что дама может находиться в связи с несколькими мужчинами. "Жизнь женщины — слишком большая ценность, чтобы безраздельно вверить ее заботам одного лишь мужчины", — так, кажется, говорила Праматерь Софья. Однако прошло восемнадцать веков! Север давно позабыл о традициях многомужества. Мужская ревность оказалась сильнее духовных заветов, северные лорды привыкли считать женщин своею безраздельной собственностью. Лишь в любовных книжонках о богатой страстями столичной жизни Мире встречалось это словечко — альтер, а также симметричное ему — альтесса. Они казались девушке такой же романической выдумкой, как серенады под окнами и поединки за благосклонность дамы.
