Книга четвертая. Корректор реальности.

-Сейчас, товарищ маршал! — Порученец исчез.

-Помогите-ка мне подняться, Вадим Игнатьевич ... совсем я расклеился... У-ф-ф! Вот так, хорошо. Садитесь рядом...

Дверь вновь открылась, теперь широко. Зашел подполковник, за ним — пожилая женщина с подносом. На сервировочном столике был быстро накрыт чай.

-Спасибо, спасибо, а теперь — включите, пожалуйста радио... Вот так, хорошо, вы свободны, голубчик. А мы тут еще поговорим. Не беспокойте нас, хорошо?

-Слушаюсь!

-Прошу извинить — скоро жена будет петь... Она у меня, знаете ли, певица. Послушаем вместе... Так вот, Вадим Игнатьевич ... о чем это я хотел спросить... — маршал в затруднении посмотрел на меня.

Я знал, о чем.

-Это должно было произойти в марте 1945 года... У вас рак желудка, Борис Михайлович, болезнь запущена...

Он не дал мне договорить. Взгляд его был твердым, но грустным.

-Вот, значит, как... М-да... Но я не об этом... — голос его напрягся. — Я о победе. О нашей Победе!

-Май 45-го, вы не доживете до Победы дней сорок пять. Точнее — не дожили бы... Вот, это я оставляю вам. Никому не показывайте! Особенно — близким и врачам. Ночью, когда вы будете один, ставьте, как я вам показал, на запястье. Раз в неделю. Думаю, это даст вам два-три года. Я не бог, я только сын бога... Смерть я отменить не могу. Да и он, наверное, тоже. Без смерти не будет и жизни, так ведь?

-Май сорок пятого... Еще немного... Хорошо. Так с чем вы пожаловали, Тур?

Теперь на меня смотрел Маршал. Оценивающе, требовательно и повелительно.

-Май, а теперь — может быть и апрель. А то и еще раньше... Я появился — и пошли искажения знакомой мне истории. Но — все равно. Эта война слишком больно ударила по стране, по нашей с вами Родине. Как информировали Сталина сразу после войны, Советский Союз потерял больше 15 миллионов человек. Около восьми миллионов — это невозвратные боевые потери. Остальные — мирное население, убиты, сожжены целыми деревнями, вывезены в рабство и затерялись там... Потом эта цифра все росла и росла, от одной годовщины Победы к другой годовщине... Теперь говорят о 27-ми миллионах. Пусть их... я не знаю кто прав. Ведь первую цифру тоже не с потолка брали. Я знаю, читал — учитывали всех, кто ушел на войну, всех, кто погиб на глазах у соседей и знакомых. Были подворовые обходы, старались на совесть. Да и Сталин... Наверное, он знал, какую цифру озвучивает. Этот вопрос сейчас для меня не важен. Моя задача — уменьшить эти потери. Иного для себя я не вижу.

-Вот даже как... Божьим промыслом, значит...

-Нет. Оружием и смертью врагов.

Мы взглянули друг другу в глаза. Да, Борис Михайлович. Так и только так.

-А вы... извините, способны уничтожать врагов тысячами? Своего рода длань Апокалипсиса?

-Да, тысячами. Если понадобится — дивизиями. Желательно — на марше. Чем плотнее построение вражеских войск, тем проще.

-Вот оно как... Прошу простить старика, шутка была неуместна. А вы, значит, при известном усердии германцев можете к вечеру 23-го июня 41 года победить, так?

-Если я так решу — да! Но я так решить не могу.

-И, слава богу! Ух, отлегло... Поймите, Вадим Игнатьевич, ведь война — это не только смерть миллионов и всенародное горе. Это и всенародная слава, обновление и укрепление народа как единого организма, его становление на новый уровень, взросление, возмужание, что ли... Вот, представьте — столетиями русский народ готовился сбросить батыево иго, бился, проливал кровь, стонал, закусывал до крови губы от боли небывалой, но — боролся... И выстоял, встал с колена, опираясь на меч! На меч — заметьте! И в страшной сече вырвал свою свободу, как боевые стяги вознес ввысь свою гордость! И поняли люди — отсюда, с этого залитого кровью поля, пошла другая Русь, родился другой народ — единый и сильный, смелый, честный и гордый своей победой над страшным врагом. А не было бы этого? Пришло бы время — Орда развалилась бы и сама. Да-да, развалилась бы... Были все предпосылки. А вот кто бы тогда поднялся с колен? Забитый раб, ускользнувший от хозяйского глаза и плетки? Что бы это был за народ? Не приведи господь! Даже и мыслить не хочу! Так и здесь. Если дано господом нашему народу испытание — не дело сына божьего в него встревать и переписывать саму жизнь народную по своему капризу, как ему поблазнилось... Это значит против всех замыслов создателя пойти... Но я понимаю вас, понимаю и разделяю вашу боль. Только как защитить детей наших, женщин и стариков, как спасти бойцов от бессмысленной и нелепой гибели...

-А вот как — это вы мне и должны сказать, Борис Михайлович. И не дивизиями, конечно, буду я убивать врагов. Уж больно это заметно будет, явно уж очень... Нужны точечные, игольные уколы. Тут — мост уничтожить на пути немецких танковых колонн, там — вывести из строя железнодорожные пути и оставить наступающие фашистские войска без боеприпасов и горючего. Много чего можно. А в итоге — одна задержка на сутки, вторая — на пару-тройку дней, этот вал событий дробится, множится, нарастает и безжалостно крушит планы захватчиков. Я не шутил, когда говорил, что могу уничтожить танковую дивизию на марше. Да вот только не ходит дивизия единой колонной, а жаль. Да и какой длины будет эта колонна. Замучишься жечь... Для вас, конечно, не секрет, что война нами уже выиграна. В сорок четвертом году будут блестяще реализованы крупнейшие боевые операции по всему советско-германскому фронту. Потом их назовут "Десять Сталинских ударов". Будет освобождена территория Советского Союза. Война перейдет на землю врага. Но и там будет достаточно тяжело. Потери в последних боях в Венгрии, при штурме Зееловских высот, да и при штурме Берлина будут очень высокими. Сотни и сотни тысяч наших солдат. Это чрезмерно высокая плата за Победу, товарищ маршал. Вы стратег, штабист высочайшего класса! Дайте мне эти точки! Эти развилки возможных событий! А приложу все силы, чтобы приблизить нашу Победу и снизить наши потери. Я вам клянусь...

Я замолчал. Молчал и маршал, уйдя в свои мысли. Так прошли долгие минуты тишины. Наконец Маршал Советского Союза Шапошников поднял на меня твердый, наполненный верой, взгляд.

-Хорошо, Тур! Вы их получите. Готовьтесь к новым боям, майор!

Глава 4.

-Вот, профессор. Вот данные, которые передал мне маршал Шапошников. По его мнению, из трех направлений движения немецких войск вглубь страны на сегодняшний момент самыми опасными являются север и юг. Да, на московском направлении тоже предстоят тяжелейшие бои, ошибки нашего командования, и страшные потери... Но тогда мы смогли отбросить немцев от Москвы, сдюжим и сейчас. А вот блокада Ленинграда... Эта страшная удавка, наброшенная на живой город... И неизбежная потеря Киева, развал фронта. Конечно, его и сейчас не удержать. Но не дать врагу замкнуть кольцо окружения, перемолоть и пленить сотни тысяч наших бойцов и командиров — вот, что главное!

Профессор долго молчал, близоруко рассматривая карты с нанесенной на них обстановкой и сопроводительную записку, написанную мелким, убористым почерком.

-Не специалист... Не понимаю... Ну, это ничего — есть, кому разобраться. Хорошо, Тур, я немедленно передам это в Службу. Теперь о вас... Точнее — о вашем статусе. Все же в Москве, в качестве человека штатского, вам будет не очень удобно. Согласитесь... Слишком вы будете бросаться в глаза. Молодой человек призывного возраста шляется по столице без определенных, скажем так, занятий... Даже — два молодых человека. Это нам ни к чему. Да и о своеобразной базе для дальнейших операций следует позаботиться. Все же держать оружие, взрывчатку, например, в московской квартире как-то не принято, согласитесь?

-Да я и не спорю, профессор. У вас уже есть какие-нибудь наметки?

-В том-то и дело, что нет! Поймите, дни моей армейской молодости давно миновали, сейчас я человек весьма далекий от дел военных, мало что в них понимающий... Так что — ни советовать, ни приказывать не могу-с! Думайте вы, Тур. Думайте и предлагайте!

-А что тут особо думать... Самим лезть напролом — можно таких дров наломать! А давайте мы еще раз обратимся к маршалу. Пусть черкнет записочку в сорок первый год, а? Почерк-то у него не сильно ведь и изменился...

* * *

Маршал долго смеялся. Идея написать записку в 41-й год ему понравилась. Только вот кому? Конечно, приютить несколько человек на территории какой-нибудь воинской части не проблема, но вот вопросы финансирования, служебного роста, материально-технического обеспечения, да мало ли чего еще, — как их решать?

-А не надо их решать, Борис Михайлович! Проживем, так сказать, на подножном корму... А продвижение по службе — да и черт с ним! Сами себе повесим следующие лычки... или кубари со шпалами. Не в этом дело. Лишь бы нам не мешали. И чтобы жили мы наособицу, без лишних глаз и ушей. Что можете предложить?

Маршал подумал и, кажется, что-то у него начало вырисовываться.

-Знаете, Тур, а это может и получиться! Тут, недалеко от Москвы, прямо под боком, можно сказать, есть один наш запасной командный пункт. Рядом с ним размещен полк связи. Часть режимная, строго охраняющаяся. Правительственная связь дело важное, сами понимаете... Я командира полка знал лично, вот ему я записку и адресую, а? Что вам нужно? Только вот ведь какое дело... Начальником Генштаба я вновь стал в самом конце июля, если правильно помню. Значит — записку датировать можно лишь...

-А вот это пусть вас не смущает, Борис Михайлович. Разберемся мы со временем, не впервой. А что нам нужно... давайте прикинем... Отдельное помещение, пусть и небольшое, включение в систему охраны, питание... Не объедим же мы их? А вот кем нам представиться? Кого изображать будем? Чтобы и рядом с армией, но все же как-то в сторонке, так сказать — сбоку-припёку. Под разведку перекрашиваться нельзя — у них свои богатые возможности есть, военные корреспонденты тоже не катят... Отделение военной почты? А давайте мы будем... скажем, — особой группой военных цензоров, а? Да на специальное задание партии еще намекнём. На секретное указание из ЦК? Пока у меня еще документы есть соответствующие. Прокатит, как вы думаете?

-Ну-у, если особой группой... Полномочия не определены, да и сфера деятельности... Но, если и мне это непонятно, то и другим нечего лезть. Решено! Будете военными цензорами с неясным кругом задач. А дальше — сами выгребайте, хорошо? Аппаратура, техника?

-Ничего не надо. Сами все добудем... Пишите записку. Только — "Сов. секретно! Перед прочтением съесть!" А у вас свой бланк был? Ну, с шапкой "Начальник Генерального штаба маршал ..." и так далее? Да, и обязательно черкните — чтобы никаких следов! Никаких документов не оставалось за нашим хвостом...

Маршал только хмыкнул, порылся в столе, достал видавший виды блокнот и начал что-то корябать пером. Чувствовал он себя уже чуточку получше и сегодня работал за столом.

Я вытащил припасенный заранее пустой синий конверт из плотной бумаги, палочку сургуча и печать "Для пакетов". Ну да, печать Генштаба. Сделать ее с нашими-то возможностями — пара пустяков.

Заклеив пакет, я прошил его суровой ниткой, чуть-чуть нагрел сургуч клубочком — маршал только вздохнул и покачал головой, — плюнул на металлический диск и шлёпнул печатью по сургучной кляксе. Самое оно! Секретнее не бывает. Пора идти устраиваться на новом месте жительства.

* * *

Все вопросы разрешились на удивление просто. Командир полка, седой, полноватый мужик лет пятидесяти, с орденом "Знак Почета" и какой-то медалькой на груди, только удивленно поднял брови, когда вскрыл доставленный мной пакет. Я заговорщицки шепнул: "Особый сектор ЦК! По личному заданию товарища Поскрёбышева..." и закатил глаза в самый потолок, указывая сияющие вершины, откуда пришел приказ, и полковник, понятливо покивав головой, поднял трубку телефона и начал командовать. Пришлось кашлянуть и показать глазами на оставленную на столе корреспонденцию. Полковник покраснел, скомкал записку и пакет и поджег их в большой мраморной пепельнице. Внимательно проследив, чтобы бумаги сгорели полностью, я перевел задумчивый взгляд на полкана.

-Смотреть пойдем? — он уже вытащил большую связку ключей на стальной цепочке, готовясь запирать кабинет.

-Конечно, товарищ полковник! За тем и прибыл!

В сопровождении подтянувшегося к нам молчаливого командира, то ли начштаба, то ли зама по хозяйственным вопросам, мы двинули по территории части. Небольшой, если не сказать маленький, домишко на отшибе меня вполне устроил. Четыре клетушки-комнатушки, чердак, место для курения на левой стороне избы. Полный комфорт! Звезды три, для армейских-то условий! Я одобрительно откашлялся.

-Хорошо бы забор, товарищ полковник, и пост, само собой... А еще сейф или металлический ящик для документов, телефонный провод сюда протянуть с коммутатора и пару двухъярусных коек бы поставить.

Полковник кивнул: "Сделаем"! Сопровождающий нас командир что-то пометил в блокноте.

-Машину у вас будет, где поставить? Вот и хорошо. Пару-тройку человек прокормите? Да мы не часто будем вас грабить — дел много будет, поездок разных. Ну и отлично! Да! Возможно, мы развернем радиостанцию... Так, средней дальности... Не помешаем? Конечно, частоты мы вам передадим. Тогда — все! Огромное вам спасибо, товарищ полковник!

-Кхм-м... прошу извинить, но еще раз хочу напомнить вам, товарищи, о режиме секретности, — вполголоса закончил я. Полковник лишь недовольно взглянул в мою сторону. Ничего, это я переживу, а вот слушок, что новые владельцы избушки на курьих ножках лишнего внимания не терпят, не помешает.

-Разрешите идти?! — молодецки гаркнул я и, получив благожелательный кивок, дернул к теперь уже нашей избе.

* * *

Через пару дней мы с Андреем перебрались в свое новое шале и зажили полноценной армейской жизнью. Я даже зарядку нам устроил, чем вызвал молчаливое одобрение со стороны начальства и недовольные взгляды младшего и среднего командного состава. Ну, дуть губы — это их дело. Я им запретить не могу. А поддерживать себя в форме — вещь для нас необходимая. Несмотря на наше богатое внутренне содержание...

А тут, наконец, прочихалось и начальство Службы. Пришел очередной приказ на очередную коррекцию. Да не один приказ пришел...

У меня зазвонил телефон. Кто говорит? Нет, не слон...

-Товарищ капитан! — я решил побыть для разнообразия капитаном, — Помначкар Шевелитько докладае! Ось туточки до вас двое военных доихалы! Вас спрашивають!

-Доихалы, так доихалы. Пропустите их, товарищ Шевелитько!

-Та не можу я, товарищу капитан. То треба вам у штабе порешаты. Будет пропуск — тоды пропущу. Тильки так...

-Ясно! Жди меня, помначкар, сейчас буду!

Кого это к нам ветром надуло? Неужели... Точно! Двумя огурцами, в новенькой, еще не выгоревшей форме, лыбясь во все тридцать шесть зубов, перед КПП топтались Дед с Каптенармусом! Ну, сейчас я вам устрою!

-Здравствуйте, товарищи командиры! Вы ко мне? Ваши документы!

Улыбки на лицах военных несколько поблекли, я нахмурил брови.

-Побыстрее, товарищи, побыстрее! Так... старший лейтенант Могилевский... Хорошая фамилия! Старший лейтенант Пуштун... Еще лучше! А у кого предписание? А чего ждете? Давайте его сюда! Так, прибыть в распоряжение... — я бросил взгляд на часы. — Почему опаздываем, товарищи командиры? Начинать службу с опоздания на нее же — последнее дело для военного человека! Отставить улыбочки! Смир-р-на! Вот так вот. Ждите меня здесь, сейчас вернусь.