Летящие по струнам - скользящие по граням - 1.

— Чую я, мужики, что в кресле китайского императора просто дикая силища сосредоточена и она в него не из твоих золотых рук перешла, Потап Архипович. Завтра же приготовься изготовить такие же кресла для Антона Василича и Никиты Василича. Грех наших бояр лишать такого прекрасного средства.

Я чуть было не ляпнул, что и для маменьки тоже, но сдержался. Той ещё нужно было работать и работать над собой, чтобы сиживать за ужином на кресле китайского императора. Мы вышли из кузницы и пошли на конюшню снова закладывать двуколку. Через полчаса мы не спеша ехали по бездорожью и я вполголоса, чтобы не сбивать деда Максима, рассказывал ему:

— Чувствуешь, дед, как снизу, словно ветерком повеяло, это под землёй, на глубине в девятьсот метров в этом месте, среди известняков карстовая полость образовалась. Большая, однако, в ней целая деревня поместится, а на дне неё чуешь, вода стоит, но озерцо небольшое. Ничего, рано или поздно подводная река его наполнит и тогда здесь можно скважину пробудить. Вода там, скажу я тебе, чистая и очень вкусная. Куда лучше, чем в Плаве. А вот теперь слышишь, словно что-то шумит? Это угольный пласт лежит, но он неудобный, под большим углом вниз уходит. Такой уголь добывать, только мучиться. У каждого вещества, Максим Демидович, своя плотность и потому своя масса, а масса, это не только вес камня, но ещё и волны, которые твоё сидало сейчас усиливает и ты их чувствуешь особенно хорошо. Викула Никитич года три с собой возил кресло китайского императора, но так до дома и не довёз. Его у него какой-то байстрюк спёр и сменял на бочонок вина у торговца, а тот такую драгоценную вещь на простой металл переплавил. Потому-то он и изъял записи о нём из своей путеведной рукописи. Видать стыдно стало. Ну, а мне, когда он меня посетил, оно теперь ни к чему. Я и сидя верхом на лошади могу всё прекрасно воспринимать, но не делаю этого, стараюсь отвлечься, чтобы не думать, что там внизу находится.

Колдун тихо шепнул мне в ответ:

— Теперь я понимаю, что за силищу я ощутил, когда взял в руки кресло китайского императора, Матюша, всю мощь Земли.

На следующий день, после обеда, мы поднялись с дедом Максимом в его апартаменты, состоящие из пяти комнат, одна из которых, самая большая, была превращена в алхимическую лабораторию. Рано утром мы на четырёх телегах привезли из его дома неподалёку от леса, в который управляющий тут же вселил лесника, всё его колдовское добро, занесли его наверх и разложили по книжным шкафам. Во время обеда маменька попросила колдуна сварить зелье для сорока восьми человек, столько адептов у него появилось. Ну, какими колдунами все они станут это ещё вопрос, но то, что теперь наша дворня станет реже хворать это факт. Максим Демидович усадил меня в колдовской кухне в удобное кресло возле окна, подтащил к нему небольшой сундук и достал его странную вещицу, в которой я сразу же узнал украинский музыкальный инструмент — бугай, но этот был немного необычным и, судя по всему, должен издавать очень низкие звуки, которые могли уходить в область инфразвука. Сев во второе кресло, колдун поставил бугай у себя между ног и сказал:

— Матюша, в то, о чём я тебе сейчас скажу, не хотят верить даже многие колдуны, а маги, так те и подавно смеются над дикими и дремучими русичами, но так оно и есть. Вот ты вчера рассказывал мне о невидимых и неслышимых волнах, так вот что я тебе скажу, друг мой сердечный, вся магия и колдовство в нашем мире происходят от очень тихих, едва слышимых звуков. Они пронизывают весь мир, а колдуны и маги с помощью своей колдовской силы их всего лишь нацеливают на что-нибудь и заставляют творить чудеса. Какие? Ну, тут кто чему обучен и на что способен. С помощью этой штуки, Матюша, можно даже не будучи колдуном творить колдовство. Вот послушай.

Я предупреждающе поднял руку и попросил:

— Постой-ка, Максим Демидович, дай мне тебе спеть песню тайным голосом и ты скажешь мне, не та ли она самая?

У старых гравилётчиков имеется одна вредная и, наверное, уже неискоренимая привычка — петь "песню ужаса". Научившись терпеть инфразвук, мы и сами обретаем способность генерировать его своими голосовыми связками и гортанью. Против наземников это действует безотказно, а ещё против насекомых. Так я, во всяком случае, извёл в имении всех клопов, тараканов и прочих мелких, но противных тварей, а также прогнал мышей. Поэтому, набрав полную грудь воздуха, я тут же стал исполнять "песню ужаса" в её самой мощной вариации. Дед Максим тут же изумлённо вытаращил глаза и прошептал:

— Матюша, как ты это делаешь? Это ведь то же самое, что я хотел тебе показать. А ну-ка давай вдвоём.

И мы устроили вместе с дедом Максимом такой колдовской концерт, что от боярских белокаменных хором во все стороны стала разбегаться всяческая живность. Порезвившись так с полчаса, в это время на Земле Прима народ чуть с ума не сошел от радости, мы перешли к большой переносной печи, рядом с которой стоял массивный дубовый стол, а на нём уже лежали все нужные ингредиенты общим числом в триста семьдесят семь штук, начиная от янтаря и заканчивая, страшно подумать, крысиными экскрементами, вот только тех крыс целый год кормили исключительно только лимонной цедрой, мускатным орехом и липовым мёдом. Учёные-химики на Земле Прима с помощью мощных аналитических компьютеров моментально определили, каким должен быть химический состав не только крысиного помёта, но и многих других, ничуть не менее ингредиентов. Колдовское зелье, под аккомпанемент "песни ужаса", мы сварили за каких-то полчаса и дед Максим, засунув палец в серебряный котёл, облизнув его, почмокал губами и сказал восторженно:

— Отличное вышло варево, Матюша. Такое даже тура превратит в магическое животное, а уж человека и подавно. Мой тебе совет, ученик мой разлюбезный. Колдовское зелье таким получилось только благодаря твоей песни, спетой тайным голосом. Вот про него я слыхивал от своего мудрого учителя, колдуна Емельяна Всеславовича. На нём старшие боги разговаривали и заповедовали его некоторым русичам. Видать Викула Никитич шибко приглянулся самому Роду, раз обучил его тайному голосу. Да, мальчик мой, тебе на роду стать великим колдуном. Ну, а чтобы твою матушку и сестриц, а вместе с ними и слуг ваших карачун не брал, тебе следует петь и всё то время, что будет происходить их преображение, свою песню тайным голосом старших богов. Сможешь пропеть её часа три?

— Да, хоть все тридцать, Максим Демидович! — Воскликнул я радостно смеясь — Мне же совсем не трудно.

Тут я не врал. Любой и гравилётчиков ветераном мог таким образом третировать наземников хоть трое суток подряд даже тогда, когда он ложился спать. Тут ведь главное поймать резонанс и войти в ритм. Пока мой учитель нахваливал колдовское зелье, я раз двадцать снял пробу с него и теперь Дон Вильямс восторженно вопил нам обоим в оба уха сразу:

— Парни, вы гении! У нас получилось точно такое же колдовское зелье. Мэт, я преклоняюсь перед тобой! Ты самый великий человек. Я немедленно выпью колдовского зелья, парень, а потом это сделают все остальные операторы, и мы будем учиться колдовству и маги вместе с вами, два великих Матвея. Парни, вы просто не представляете себе, как мы вас любим! У нас тут сейчас творится такое, Мэт, что ты не можешь себе этого даже представить. Только что на моих глазах президент Лефевр расцеловал генерала Лунина и сказал, Мэт, что вся команда "Синяя птица", он и все те, кто готовил операцию "Земля Магии", будут им объявлены национальными героями.

В ответ на это я ехидным тоном мысленно сказал:

— Дон, дружище, ещё даже я не стал хотя бы паршивым колдунишкой, так что не будем ля-ля про национальные герои.

Матвей-младший возмущённо завопил:

— Дон, не слушай его! Даже наши самые могущественные колдуны-воины не могут пускать огнёвки с одного единственного пальца, а мы это делаем с обоих пятерней и не только этому научились, хотя ещё не начали толком учиться колдовству.

На следующий день наша маменька Совья Петровна с сестрицами и дворовыми слугами выпила колдовской напиток перерождения, а я во весь голос пел ту самую песню, под мелодию которой он был создан и никого не трясло и не колотило. Максим Синеус не стал рассказывать о моём тайном голосе, но заранее предупредил Антона Василича и батюшку, что на этот раз перерождение пройдёт совсем по другому. Так оно и случилось, но всю следующую неделю, собак и кошек было не заманить в дом, но и они в конце-концов вернулись, повинуясь колдовским призывам любящих их людей. Маменька с удвоенной силой стала прихорашиваться, да, и батюшка тоже. Поэтому всю первую неделю мы учились колдовству вдвоём, я и моя дядя Антон Василич. Его старшинство по сравнению с батюшкой Никитой Василичем, измерялось всего одним годом, они были погодки, но дядя Антоша, как я его называл, приняв из рук Максима Синеуса, испокон века живущего в Мещерино, кубок, через три недели уехал в Тулу к нашему родственнику — боярину Илье Петровичу Мещерскому-Туляку, род которого шел от старшего брата Викулы Никитича, но в отличие от нашего возвысился и был княжеским, но только благодаря младшему брату, с первого дня монгольского нашествия воевавшему вместе царём Юрием Вторым.

Вообще-то наш тогдашний царь-батюшка Юрий Игоревич Долгорукий-Рязанский хотел Викулу поставить на княжение в Туле, но тот отказался в пользу старшего брата, прославившегося в этой кампании тем, что войска ни в чём не знали недостатка и магические кони всё доставляли им вовремя. Теперь князья Мещерские-Туляки уже не правят Тульской губернией, но их всё равно все знают и уважают, а вот старший род бояр Мещерских, стоит в тени и на отшибе, что очень сильно задевало и злило Матвея-младшего, да, и меня тоже. Зато это позволило мне напомнить Моте о том, что только через изучение колдовства и магии мы сможем возвысить его древний и славный род. Тем самым я его окрылил, воодушевил и заставил быть терпеливым, но ненадолго и уже через неделю Мотя однажды разрыдался и сказал:

— Матвей, ты умный и всё схватываешь на лету, а я круглый дурак и ничего не могу понять.

Его мысленные слёзы буквально промочили моё астральное тело, прилетевшее в этот мир, после первых же серьёзных занятий я уже стал в этом разбираться, буквально насквозь. Немного подумав, я понял причину его паники и строго сказал:

— Матвей, прекрати лить слёзы. Ты никакой не дурак и сейчас я тебе докажу это самым наглядным образом. Ты стократ умнее и дяди Антоши, и Максима Демидовича. — Наш мысленный разговор проходил во время утреннего занятия, посвящённого теории колдовства, к практическим мы переходили в четыре часа вечера и только в сумерках колдовали мыслеобразы вещей, а потому, улучив удобный момент, я озорно воскликнул — А что, о мудрейшие из мудрейших, вам слабо потягаться умом с ничтожным вашим учеником? Отважитесь разгадать мою загадку?

Дядя Антоша и Синеус переглянулись, улыбнулись, Антон Васильевич поскрёб гладко выбритый подбородок и ответил:

— А вот и не слабо, Матюша. Загадывай!

Я немедленно метнулся к шкафу, достал из него круглый стеклянный сосуд и громко спросил:

— Сей сосуд пуст?

Оба колдуна важно кивнули и Синеус сказал:

— Как и твоя голова, вьюноша.

Я быстро заполнил ёмкость не самыми крупными камешками и ехидным тоном поинтересовался:

— А сейчас сей сосуд пуст или полон?

Матвей тут же сказал мне:

— Мотя, если он и полон, то в лучшем случае на половину. Ты только глянь, сколько места меж камешков.

А вот его дядя и дед Максим считали иначе:

— Знамо дело, Матюша, теперь, когда ты в него камней насыпал, сосуд этот полон камней колдовских, которые тебе теперь придётся перебирать и раскладывать по коробочкам, бестолочь эдакая. Мог бы и с улицы каменюк приволочь.

Я немедленно взял большой берёзовый туес с кварцевым песком и принялся всыпать его в стеклянную банку. Песка в неё влезло половина туеса и я злорадно сказал:

— Вот вам и полный сосуд, умники великовозрастные. Ну, теперь-то сей сосуд полон, я надеюсь?

Мотя завопил:

— Нет, не полон!

Его оппоненты с ним не согласились и дружно закивали головами, после чего я влил в круглую ёмкость литра три воды и наставительным тоном сказал:

— Вот теперь сей сосуд можно назвать полным. Да, кстати, колдовские камни перебирать, это работа для самых отъявленных бестолочей, а не для людей сдавших на отлично экзамен на тему, что такое пустота и чем она может быть заполнена. Ладно, дед Максим, встретимся в четыре часа пополудни, а сейчас мне нужно пройтись по парку, аппетит нагулять.

Дядя Антоша радостно воскликнул:

— Вот же шельма! Обоих старых дурней обвёл вокруг пальца!

Я вышел из дома и пошел в парк. Утром на дворе стоял лёгкий морозец, но ближе к полудню сделалось тепло и потому гулять по парку за яблоневым, вперемешку с вишнями, садом, было просто упоительно хорошо. Отойдя подальше от дома, я спросил:

— Ну, что, Матвей Никитич, всё понял?

— Не-а, — ответил мой партнёр, — то есть я сразу понял, что даже с песком банка всё равно ещё не полная, но не понял, почему мне пришло это в голову.

Кивнув, я сказал:

— А пришло это тебе в голову потому, Мотя, что ты хорошо знаешь арифметику и высшую математику, геометрию и стереометрию, а также много других наук, но тебе не пришлось с ними сталкиваться на практике. То есть тебе ещё не было нужды использовать теперь уже наши общие знания с пользой для дела и когда я привёл этот простейший пример, ты посмотрел на всё шире и глубже, чем дядя Антоша и дед Максим. Поэтому, друг мой, чтобы я больше не слышал от тебя никаких истерик.

Через три дня из Юрьева-Невского, главного порта на Балтике, построенного прямо перед дельтой Невы, а не на месте Санкт-Петербурга, приехал Пётр Иванович Горчаков. Флотская казна выделила ему не только денег на строительство оросительной систем, питающейся подземными водами, но и строительных материалов, а вместе с ними командование Балтийским флотом снарядило в Горчаково целый строительный отряд. К нам в имение вся эта толпа, разумеется, не направилась. Дело обошлось одним только нашим соседом и молодым, бравым адмиралом флота, который сразу же принялся ухаживать за нашей старшей сестрицей и забыл буквально обо всём. Командование флотом обещало заплатить мне семь тысяч рублей золотом, если я подниму воду на поверхность, но с отставного адмирала пообещали строго взыскать, если дело закончится неудачей и потому он даже сидя за обеденным столом волновался.

К этому времени я уже стал иногда разнообразить свой стол и потому попросил нашу кухарку сварить мне простого, крестьянского угощения, запах которого меня временами чуть ли не сводил с ума, когда Анфиса варила для челяди вареники с требухой. Немного подумав, я велел Моте самому найти способ, как убедить Петра Ивановича в своей правоте и тот уже через пару минут сказал, что придумал, как это сделать и я допустил его к столу, превратившись в стороннего наблюдателя. Мотя взял два ломтя ржаного хлеба и проковырял в одном дырочку, после чего громким, весёлым голосом сказал:

— Пётр Иванович, господа, попрошу минуту внимания. Посмотрите на мои руки. Нижний ломоть хлеба, это тот каменный пласт, по которому течёт река, в нашем случае это вот этот вкуснейший вареник Анфисы и я кладу его на каменный пласт и кончиком ножа протыкаю в нём дырочку. Сверху я кладу на него второй каменный пласт, через который мы пробурим скважину. Хлеб у меня на ладони, это не камень, он не имеет того веса, как каменные пласты. А теперь придадим верхнему пласту его вес и вот сто мы из этого получим. — Мотя сдавил пальцами два куска хлеба и в потолок брызнула струйка пахнущего чесночком мясного бульона из вареника, после чего, возвращая мне бразды правления, он восторженно завопил — Ну, как я их, братко?