Остерия "Старый конь"

— Синьор да Бронзино! — окликнул Бенедикт начальника стражи. — Распорядитесь послать людей в порт. Суда не выпускать без моего личного разрешения! И полностью перекрыть все выходы с Пыльника! Что бы ни одна крыса не сбежала! А затем прошу вас присоединиться ко мне в остерии господина Лика. Там есть пленные, которых нужно сопроводить в допросную.

Retrospectare

9 июня 773 год

Бельк, защитник

Поместье Капо.

Мерино здесь нравилось. Тихо, спокойно, хорошая, не пригоревшая на костре еда, полно времени на обдумывание всего, чего только голове угодно. Например, тот удивительный факт, что очень хорошая гончая стала воспитателем дворянского сына и даже находит в этом определенное удовольствие. И, что удивительнее, практически не скучает по прежней службе.

Во многом это заслуга Бенедикта. Воспитанник, прямо сказать, радует. Впитывает знания словно губка, явно четко понимая своим полудетским еще умом, что все это дается ему не для развлечения, а для выживания. Понемногу гончая стал прикипать к этому живому, неунывающему пареньку, которого не пугали ни изнурительные тренировки, ни толстенные книги, ни скучные учителя, выписанные бароном из Сольфик Хуна. Сам бы Мерино в возрасте Бенедикта от такого бы попросту спятил и сбежал.

Да, мальчишке не позавидовал бы и преступник на герцогских каменоломнях. Обучение фехтованию, физические упражнения, зубрежка священных текстов и исторических фактов, заучивание всех сколько-нибудь значимых фамилий, их взаимоотношений друг с другом, сильных и слабых сторон каждого рода. И все это — каждый день! Отдых только на сон, да еще на прием пищи. И снова: тренировка с лошадью, тренировка со шпагой (мечом, кинжалом, арбалетом, пистолем, мушкетом — тут уж как наставник определит), затем доклад по благородным домам Товизирона, экзамен по знанию языка преступников, нормам права во Фрейвелинге и сравнения оных со скафильскими.

Баронет был один, а учителей и наставников, пусть и приезжающих на время, — пруд пруди. Мерино с друзьями выделялись на их фоне тем, что учили практическим аспектам вполне академических знаний. Если учитель фехтования гонял его по атаке и защите согласно канонам ниальской фехтовальной школы, то Горота показывал, как нанести удар, когда противник этого не ждет, например из положения лежа в грязи. Бельк демонстрировал, как с помощью ножа выстоять против противника со шпагой, и как использовать местность в бою. Мерино же обучал парня думать. Думать, как преступник, как беглец, как аристократ, как лавочник. Думать, и примерять на себя личины этих людей, их походку, мимику, жесты.

А еще он рассказывал истории.

Гончую поносило по свету от края империи до края, от скафильских каменистых берегов, до залитых жарким солнцем димаутрианских колоний. Он многое видел и из многого сумел извлечь уроки, которыми теперь делился с баронетом. Рассказчик из него вышел не ахти какой, но он как-то сам увлекся этим новым для себя амплуа. Нет, истории и байки он и раньше травил: за кружкой пива в таверне, на привале у костра, в долгом пути под мерное укачивание лошадиного шага. Но теперь он стал добавлять в свои рассказы некую мораль. Не просто смешная история, а смешная история, которая учит. Разумеется, основным слушателем этих историй стал баронет.

К сожалению, Мерино не всегда учитывал, что его слушатели могут быть не в курсе подоплеки описываемых событий, а значит не могут в полной мере оценить иронию истории. Как происходило и в этот раз.

В полдень солнечного, но совсем не теплого весеннего дня, после того, как Бенедикт отчитался по устройству городского управления в Оутембрийской лиге, Мерино решил поделиться подходящей к случаю историей. Его личного столкновения со священством вольного города Сир. Произошла история уже больше пяти лет назад, Бельк с Горотой знали ее едва ли не наизусть — под каждую посиделку, что называется, шла, а потому, безо всякого уважения к рассказчику, разошлись по своим делам: Горота очаровывать очередную селянку своим городским шармом и обходительностью, а Бельк выгуливал своего котенка, с которым стал просто неразлучен. Так, что слушатель у Мерино, как и всегда, остался только один — сам воспитанник.

— И тогда я не выдержал и поднялся прямо посреди проповеди! Представь себе удивление этого жирного каплуна в рясе! Встал и говорю: а что, лично Патрик вам запрещает псалмы на родном языке читать?

Бенедикт неуверенно улыбнулся. По интонации, с которой Мерино закончил фразу, получалось что где-то здесь и пряталась соль шутки, но понять ее баронет не мог. Мерино, правильно истолковав мимику Бенедикта, взялся пояснять. С хорошо скрываемым разочарованием, ведь никакому рассказчику не нравится, когда весь юмор его истории оказывается непонятым из-за незнания.

— Тут штука в том, Бенито, что одной из основных претензий Лиги к императору было именно запрет на чтение священных текстов на родном языке. Они возмущались, считая, что император их, бедных, притесняет ни за что, не дает молиться Единому на языке отцов. У лавочников Лиги вообще на этом деле пунктик: родового и жалованного дворянства у них нет, а деньги есть. И хочется быть не хуже других. А не получается, потому как самый бедный и зачуханный провинциальный виконт и безземельный кавальер на самого богатого торговца Лиги смотрит как на вошь. Вот они и пытаются выделиться как-то. Начали в своих городских храмах службы вести, зачитывая священные тексты не на каноническом старо-митриурийском, а на вполне современном сагаре41. Священные книги стали переводить на него. Потом придумали себе гонения за это. Дескать, Император запретил и так далее. Нашли защитников в лице карфенакских святош, которые теряя влияние на умы в последние годы, решили провести реформу Церкви, объединив все течения и конфессии империи в универсалистские догматы. На деле же запрет исходил от Святого престола, то есть от тех же карфенакцев, причем даже не запрет, а канон вселенского собора пятисотлетней давности, а Патрику, на то, кто на каком языке молится, всегда было плевать!

Бенедикт улыбнулся чуть шире, что для хорошо умеющего читать лица Мерино значило примерно следующее: «теперь, вроде, стало понятнее в чем суть, но юмора я так и не уловил». Мужчина едва заметно вздохнул и приготовился объяснить, что юмор кроется в том, что Лига, выступала против императора в союзе с теми, кто и был виновен в причине этого самого выступления, но не успел.

Из-за амбара вышел хмурый Бельк. У его ног беспокойно крутился Дэниз, если не знать, обычный котенок не очень привычного окраса.

Праведник мгновенно переключил все внимание на своего друга, хмурое лицо которого подействовало на него как сыгранный на трубе сигнал тревоги.

— Что?

— В лесу люди. Много. Дэниз услышал. — взмахом руки северянин указал направление. — Я не проверял, лесник из меня плохой. Но котенок уверен. Пахнут опасностью, так примерно можно его понять. И гарью. Я так понимаю, это он про порох.

Вооруженные люди возле поместья! Мерино быстро встал, глянул в сторону леса и, дав знак Бенедикту, следовать за ним, быстрым шагом пошел к особняку. Бельк пристроился рядом. Если все, что он сказал, правда, нужно подготовится к защите.

Праведник ни секунды не сомневался в достоверности сведений, полученных человеком от маленького комочка меха. Магия это или еще что — неважно! Достаточно того, что Бельк, с его звериным чутьем на неприятности, в это верит.

По пути Мерино размышлял. Вслух.

— Кому надо? Карфенак? Но смысл, заговор раскрыт! Никакого выигрыша от наших смертей нет! Гильдия воров? Как месть за своих? Возможно, но чтобы так нагло? Бенито? Демоны, тоже может быть! Бельк, а где Горота?

— Поди найди!

В Капо жило немного людей. Еще меньше среди них было тех, кто способен дать отпор вооруженным людям: Мерино, Бельк, Горота, да учитель фехтования. Ну и Бенедикт, парня не стоило сбрасывать со счетов, хоть его и знания в вопросах человекоубийства были в большей степени теорией. Остальные — крестьяне, смазка для клинка, если завертится, не более.

Само по себе поместье никому не было нужно — виноградники, да поля с капустой. Значит пришли за кем-то из них. Если за Мерино со товарищи, то хорошо. Можно спрятать Бенито или отослать, а самим как-нибудь отбиться. Хотя тут особых иллюзий Праведник не питал, но парень останется живым, а значит поручение да Гора он не провалит. А если за сыном барона? Он, как ни крути, ценный заложник, сын ближнего советника императора, а в империи вовсю раскручивается веретено событий, ведущих к гражданской войне.

— Ты Дэниза можешь отправить Шустрого найти? — спросил он у Белька. Тот не отвечая глянул на питомца, и зверек молнией сиганул в сторону хозяйственных построек.

— Ясно. — Мерино уже даже начал привыкать к этому безмолвному общению зверя и человека. — Бенито, стрелой на кухню, мастер Иварнэ там обычно с поварихой лясы точит! Его быстро сюда, женщинам скажи, пусть прячутся где-нибудь. И сам сюда!

Баронет кивнул уже практически на бегу.

— Бельк, я к себе в комнату за пистолями, встречаемся в холле через минут пять.

Добавлять что-то вроде «и ты подготовься», он не стал. Бельк без оружия вообще не ходил.

Спустя означенное время Мерино спустился со второго этажа и нашел в холле вооруженного двумя чэконами Горота, выбирающего солому из растрепанных волос, молчаливого ниальца Трэто Иварнэ, держащего в одной руке длинную шпагу, а в другой — дагу с широким клинком, спокойного Белька, сидевшего на корточках и поглаживающего гикота, и бледного, но спокойного Бенедикта, вооруженного шпагой и двумя пистолями за поясом. Сам Праведник так же снарядился основательно: кавалерийский палаш у бедра, фалька на поясе в чехле и целых три пистоли за ремнем. Оглядев свой небольшой отряд, гончая удовлетворенно кивнул.

«Может и отобьемся! Не пехотную роту же они сюда послали!»

— Ладно, люди. В лесу противник. Число и вооружение, а также намерения неизвестны, но явно не чарку вина заглянули. Сейчас Горота, как самый глазастый, идет на крышу и смотрит. Все остальные блокируем окна мебелью и ждем сообщения о направлении атаки. Как станет ясно, что к чему, решаем что дальше делать.

Какой бы план не был у людей в лесу, они поняли, что он провалился, когда в течении нескольких минут на поместье опустилась тишина. Слуги и фермеры, предупрежденные кухонными, быстро сбежали в ближайшую деревню, в трех лигах от поместья, а хлипкие ворота на дороге, ведущей к особняку, закрылись. Вероятно, они хотели напасть на поместье ночью, но поняв, что их обнаружили, не таясь вышли из леса.

— Полтора десятка человек. — доложил Шустрый, спустившись с крыши. — Пешие, в легких доспехах. Оружие, в основном, клинки, может пистоли есть, не разглядеть пока. У двоих арбалеты. Наемники, не ГВ42. Те бы не вышли.

Мерино кивнул. Наемники, значит. Выходит, что за Бенито пришли.

— Продолжай наблюдать. Ждем пока.

Кондотьеры приблизились к особняку шагов на двести. Шли растянутой цепью, не спеша, давили на страх. Видимо хорошо знали сколько людей в поместье им могут противостоять. В середине этого, с позволения сказать, построения, шел крупный мужчина в длинном, до середины бедра, простеганном кожаном дуплете, который сам по себе неплохой доспех, однако поверх него наемник носил еще и кирасу. Заплетенные в косички уса и бороды мужчины выдавали в нем выходца Скафила. Сняв с головы берет, он одел его на острие тяжелой шпаги и помахал этим «флагом».

— Поговорить, что ли, хочет? — изумился Мерино. — Зачем?

— А пес его знает! — отреагировал Бельк. — Может думает, мы сдадимся?

Праведник хохотнул. Все остальные поддержали смех. Нервы были натянуты как причальные канаты.

— Крикни, пусть заходит во двор! — приказал Мерино Гороте. С крыши раздалось веселое:

— Добро пожаловать в поместье Капо, путники! Ты, с беретом на клинке, заходи, если говорить хочешь! Не тронем!

— Паяц. — без выражения бросил Бельк. Мерино улыбнулся.

Кондотьер в кирасе спокойно отворил ворота и вошел во двор. Подождал немного, крикнул:

— А кто со мной говорить будет? Ты, горлопан на крыше? Нам нужен только младший да Гора, остальные, если будут умными людьми, останутся еще и живыми!

«Точно, за Бенито! Совсем плохо!»

Мерино взялся за засов на двери, но Бельк его остановил.

— Давай я. Если подлянка. А ты — стержень, который нас держит.

Праведник удивленно вскинул брови. За все годы знакомства северянин впервые словами обозначил свое к нему отношение. Видать, совсем не надеялся выйти из передряги живым. Неохотно кивнул. Бельк присел, дунул Дэнизу в лицо, затем качнул головой в сторону Мерино и словами добавил:

— Если что — он вожак. Понял?

И вышел за дверь.

Как ни странно, но понимая, что им всем сегодня грозит умереть, больше всего Мерино в этот момент боялся, что хлопнет тетива арбалета и Бельк повалится с коротким болтом в груди. Но, Единый милостив, и северянин спокойно дошел до кондотьера, даже кивнул, проявляя несвойственную ему вежливость. Наемник ответил тем же, и мужчины о чем-то негромко заговорили.

Бельк стоял спокойно, а его собеседник активно жестикулировал, то показывая рукой на особняк, то проводя ладонью под бородой. Северянин кивал, будто соглашаясь, а затем вдруг резко ударил собеседника по лицу. Раскрытой ладонью. Здоровенный кондотьер, вместо того, чтобы схватиться за оружие, приложил ладонь к щеке, словно какая-то расстроенная девица.

— Это что — пощечина? — спросил Мерино ни к кому не обращаясь и не ожидая ответа. Что тут было отвечать — очевидно же, что пощечина! Но это было так не похоже на Белька — бить противника по лицу раскрытой ладонью, что мужчина не мог не спросить.

Теперь уже говорил Бельк, чуть громче чем раньше, но слов было по-прежнему не разобрать. Единственное что Мерино понял, что говорил северянин на родном языке. По тону можно было догадаться, что он отчитывает кондотьера. А тот молча слушает, продолжая держать руку на щеке.

«Да что тут вообще происходит!» — уже собрался вскричать он, но тут переговоры закончились. Бельк повелительно указал рукой в сторону дороги, развернулся и не оборачиваясь, пошел к особняку. Кондотьер некоторое время еще стоял на месте, потирая щеку, затем тоже пошел к своим людям. По пути он совершал круговые взмахи руками, которые можно было трактовать только как «сворачиваемся и уходим».

Когда северянин перешагнул порог дома, Мерино с изумлением и иронией, за которой это изумление пытался скрыть, спросил:

— А что это сейчас было, сердце мое?

Бельк посмотрел на друга своими прозрачными, ничего не выражающими глазами.