Главная роль

Подобные мысли Максима не успокоили. Прикрыв глаза, он постарался вообразить все предстоящие действия. Стемнело, зеваки разошлись. "Надо, кстати, заранее присмотреть укромное место, где будем дожидаться... Ладно. Дождались. Бросились к могиле"...

На мгновение Максиму стало нехорошо при мысли, что над склепом могут насыпать целый курган. Но пугаться заранее не имело смысла, и он заставил себя думать о деле.

"Бросились к могиле. Стоп. Тьма кромешная, пустырь огромен. Нужны факелы".

— Факелы, — сказал он управителю.

Тот откликнулся с готовностью. Вероятно, Марцелл повелел исполнять любой приказ чужеземца.

"Нашли могилу. Факелы придется погасить, работать в темноте. Иначе, неровен час, случайный прохожий заметит, всполошит стражу у городских ворот".

В тесной кладовой стало душно, Максим вышел во двор. Старался не думать, каково придется весталке. Ей оставят светильник. Сначала огонек будет гореть ярко, потом начнет мерцать и погаснет. "Только бы весталка ничего с собой не сделала, до того как... Предупредить! Если бы ее предупредить! Ей нужно лечь, не двигаться, экономить кислород. Лечь... Или наоборот, подняться? Углекислый газ тяжелый, опускается вниз... Важна каждая секунда, каждый глоток воздуха!"

— Позови Сервию, — сказал он управителю, не отстававшему ни на шаг.

Тот послушно исчез. Максим недоумевал: за ним безоговорочно признали право распоряжаться. "Я же еще ничего не сделал!"

Сервия не пришла — прибежала. Смотрела широко распахнутыми глазами, ждала повелений.

— Можно подойти к весталке? На мгновение? Сумеешь?

Глаза Сервии наполнились слезами, она покачала головой.

— Понтифики ни на шаг не отойдут.

— Понтифики? Сколько их?

— Пятнадцать.

— Домициан с ними?

— Нет. Цезарь остался в Альба-Лонге, призвал понтификов к себе, отдал приказ. Даже тут нарушил закон. Обвиняемую не допросил, не дал оправдаться...

— А по дороге? — перебил Максим, думая о своем. — Удастся подойти?

Сервия встрепенулась.

— Не знаю.

— Хорошо, попробуем. Сколько у нас времени?

— Рабы прибегут сказать, когда процессия двинется.

Максим остался доволен: Марцелл и его сестра быстро усваивали уроки. "Надо торопиться, могут выступить в любую минуту".

— Прошу, позови Гефеста, Тита Вибия и бестиария.

Сервия ушла, а Максим отправился на розыски Марцелла. Тот был занят делом небывалой важности: готовил для весталки паланкин. Выбрал самый изысканный, приказал постелить лучшие шелка. Максим рассвирепел. Забота влюбленного, конечно, была объяснима; но если что и могло привлечь внимание прохожих, так именно роскошный паланкин. "Только почетной свиты не хватает! Поутру весь город заговорит"...

Максим со злостью пнул перекладину из черного дерева. Сказал по-русски:

— На руках донесешь.

Как ни странно, Марцелл прекрасно понял — и даже смутился. Подозвал какого-то человека, смирно дожидавшегося в углу. Максим долго не мог уяснить, кто это, объяснения сенатора казались совершенно невнятными. Незнакомец был худощав, сутуловат, смотрел пристально и сосредоточено. Выждав несколько минут и видя, что объяснения ни к чему не приводят, сжал твердыми пальцами запястье Максима. Актер посмотрел недоуменно, но почти сразу догадался: незнакомец прощупывал пульс.

— Лекарь!

— Пойдет с нами? — произнес Марцелл, как бы спрашивая позволения.

— Молчать будет?

— Да.

Максим махнул рукой: пусть идет, если это успокоит сенатора. Сам полагал — Амате Корнелии лекарь не понадобится. Либо ее вынут из могилы живой, либо никакая медицина не поможет.

Повернулся к Марцеллу.

— Пусть твои люди найдут, где нам спрятаться.

Сенатор понял его неправильно.

— Весталка укроется здесь, в этом доме.

— Нет, — сказал Максим.

Их взгляды пересеклись. Помедлив, сенатор спросил:

— Где же?

— Пока — у нас, на Авентине, — и, желая устранить возможные сомнения, Максим прибавил: — Останешься с ней. Потом — снимешь дом.

Сенатор не стал спорить.

— Нужно спрятаться и ждать, — вновь начал Максим. — Возле пустыря.

Марцелл догадался.

— Место найдем.

— В слугах уверен?

— Отправлю тех, в ком уверен.

В это время к ним подошли Сервия, бестиарий, Вибий и Гефест. Максим поманил их в сад, велел сесть на скамьи, сам остался стоять. Сказал будничным тоном:

— Отбить силой не сможем. Остается одно. Дождаться темноты. Вскрыть могилу.

Оглядел всех, убедился, что поняли сразу. Сервия затрепетала, возгораясь надеждой; бестиарий шумно выдохнул: "Вот это схватка!" По лицу Гефеста скользнула тень суеверного ужаса: "Кощунство!" Тит Вибий помотал головой: "Трезв ли я?" В глазах сенатора читалось нетерпеливое ожидание: "Когда же начнем?!"

— Никому не приказываю, — продолжал Максим. — Не хотите, ступайте домой.

Сопроводил слова выразительным движением подбородка.

Сенатор Марцелл поднял брови. Ему не случалось прежде обращаться с просьбами к тем, кому можно было просто приказать.

Никто не двинулся с места. Гефест для верности даже вцепился обеими руками в скамью. Из мелкого ослушника он становился государственным преступником. Похоже, вольноотпущенника увлек масштаб.

— Отлично.

Максим позволил себе улыбнуться, и даже в глазах Сервии и Марцелла проступила тень улыбок; остальные просто засияли.

Затем актер повел Гефеста, Бестиария и Тита Вибия в кладовую, велел разобрать инструменты. Оглядел свою команду. Бестиарий сжимал в огромных ручищах по рычагу, Вибий завладел лопатами — в каждой руке по две, и еще одна зажата под мышкой. Гефесту достались крючья и веревки. Максим неожиданно расхохотался: "Шабашники!"

Сенатор Марцелл, возникший на пороге, истолковал смех по-своему.

— Сложим на повозку. Ночью повозки могут двигаться по городу.

"А днем — нет?" — сделал открытие Максим. Вскоре нашел объяснение: на улицах слишком многолюдно, тесно.

— Нужно место, откуда все видно, — сказал Максим. — Народу соберется много.

Тит Вибий и Гефест вызвались первыми отправиться на "Поле нечестивых". Максим, отведя их в сторону, сказал:

— Могила, верно, вырыта. Сумеете — бросьте записку, — это слово он произнес по-русски, одновременно изобразив, что пишет на папирусе. — Пусть ждет.

Гефест понимающе кивнул. Вольноотпущенник с Титом Вибием ушли, и Максим обратился к Марцеллу:

— Какой дорогой поведут весталку?

— Думаю, ближайшей. Через императорские Форумы, улицей Альта Семита прямо к Коллинским воротам.

Это ничего не сказало Максиму. Возле Коллинских ворот он не бывал ни разу. Сенатор продолжал:

— Следом за осужденной потянутся зеваки, — на последнем слове голос Марцелла дрогнул от отвращения. — Хочешь опередить толпу? Тогда лучше по улице Патрициев добраться до Виминальских ворот, выйти из города, достичь Номентанской дороги и повернуть назад, к городу. Попадем как раз к Коллинским воротам.

— Нужно... — Максим замялся, не зная, как по латыни будет: "столпотворение", "сумятица", "замешательство".

— Толпа нужна.

Марцелл смотрел терпеливо, полагая, что чужеземец оговорился и сейчас поправится. Максим начал злиться — не на сенатора, на собственное бессилие.

— Много людей. Толкаются. Можно подойти к осужденной.

Марцеллу краска бросилась в лицо — досадовал, что сам не додумался.

— У ворот всегда толчея.

— Хорошо. Пойдем, как ты сказал. Будем ждать у ворот.

— Я с вами, — Сервия впервые подала голос.

Марцелл нахмурился и с заметным неудовольствием повернулся к сестре, но Максим уже разрешил:

— Да.

Он не считал, что Сервии безопаснее оставаться дома. Конечно, риск велик. Если их схватят, страшно подумать, какой смертью придется умирать. Ведь они совершают не только преступление, но и чудовищное кощунство: спасая нечестивую жрицу, оскорбляют богиню Весту. И все же, лучше Сервии быть вместе с ними на пустыре, чем находиться дома. На "Поле нечестивых" она, может, и уцелеет. А вот дома, дожидаясь в бездействии, наверняка лишится рассудка.

Марцелл смолчал, но видно было, каких усилий это ему стоило.

— Оденься... — Максим хотел сказать, "оденься простолюдинкой", но нужного слова не вспомнил. — Оденься бедно.

Повернулся к Марцеллу:

— Ты тоже.

Сервия поспешила прочь, но Максим окликнул ее и вернул.

— Есть верная рабыня? Пойдет с тобой.

— Зачем? — не выдержал Марцелл. — Болтливый язык понадобился?

Максим и сам не мог бы сказать, что за мысль возникла. "Женщина может отвлечь внимание". Чье внимание — он пока не знал. Чувствовал: нужна бойкая, дерзкая, бесстрашная женщина. Не Сервия — сестру сенатора слишком многие знают в лицо.

— Лавия пойдет, — подал голос бестиарий.

Сенатор, пораженный неожиданным вмешательством, ответил не сразу. Максим наморщил лоб, пытаясь вспомнить, кто такая Лавия.

Марцелл сказал:

— Не поручусь за нее.

— Я поручусь, — веско проговорил бестиарий.

Сенатор и Максим с минуту раздумывали, принять ли такое поручительство. Молча разглядывали бестиария. Тот сохранял вид невозмутимый и уверенный. Максим с Марцеллом одновременно кивнули.

— Хорошо, выходим.

Максим задержался еще на мгновение, велел управителю, едва стемнеет, доставить повозку с инструментами на "Поле нечестивых". Сенатор на ходу набросил короткий темный военный плащ.

Женщины не заставили себя ждать, напротив, уже сами ждали в атрии. Сервия, незаметная и неузнаваемая в серой тунике и таком же сером покрывале, прислонилась к стене. Рядом стояла рабыня в темно-коричневой тунике. Максим сразу узнал невысокую быстроглазую смуглянку — в доме Марцелла она подавала рабам еду.

Максим указал на Лавию.

— Покрывало.

Смуглянка тряхнула головой.

— Не боюсь пыли.

— Не то. Покрывало — яркое.

Женщины переглянулись, явно ничего не понимая. Сервия посмотрела на брата, но и Марцелл не смог дать объяснений. Лавия проворно нырнула в комнату госпожи, вернулась, неся покрывала: белое, пурпурное и еще одно, бирюзовое, расшитое золотыми нитями. Максим это и выбрал, но, продолжая удивлять женщин, велел туго скатать и нести в руках.

Они вышли из дома. Пройти предстояло полгорода, и Максим справедливо опасался, что женщины устанут. Сервия, конечно, не пожалуется, рабыня — тем более. Плохо другое — хватит ли сил пробиться к весталке?

"Корнелию поведут через весь город пешком? Или понесут в носилках? Неужели вокруг будут вышагивать преторианцы?"

Максим то и дело оглядывался на женщин — не отстают ли? Конечно, сподручнее было бы прорваться к весталке ему самому или Марцеллу. "Нельзя. На женщин не обратят внимания. Нас — заметят. А если сенатора узнают — конец всему".

На улице Патрициев было несравнимо просторнее, чем в центре. Широкая, мощеная дорога, огражденная ровными рядами домов, разделяла два холма: Виминал и Циспий. Название улицы было не случайным, проживала здесь отнюдь не голытьба. По обеим сторонам улицы высились великолепные дома. Каждый из особняков, казалось, старался перещеголять соседний.

Стража у городских ворот дремала, не обращая внимания ни на входивших, ни на выходивших. Максим внезапно сообразил, что ночью ворота запрут. "Как же управитель доставит инструменты?" Спросил об этом Марцелла. Сенатор объяснил, что для выходящих из города ворота откроют. Но даже если бы и не открыли — стена во многих местах обвалилась, перебраться не составит труда. Максим успокоился.

Следуя плану Марцелла, они вышли из города и направились вдоль городской стены к Номентанской дороге, чтобы по ней вновь возвратиться в город через Коллинские ворота.

Вскоре внимание Максима привлекла высокая стена со сторожевыми вышками, тянувшаяся по правую руку от дороги.

— Преторианский лагерь, — пояснил Марцелл.

Максим вспомнил учебник по истории Древнего Рима, раскрытый на карте города. Почему-то актеру казалось, что лагерь преторианцев располагался в городской черте. Сейчас это было неважно, но Максим продолжал ломать голову, пока не сообразил: он видел карту позднего Рима. В то время империя уже утратила многие владения, да и в самой Италии стало небезопасно. Тогда вокруг города была возведена вторая стена, окружившая и лагерь преторианцев.

Они приблизились к Номентанской дороге. И разом остановились. Солдаты-преторианцы в сверкающих доспехах, в шлемах с алыми перьями, в коротких алых плащах выстраивались вдоль дороги. Впрочем, они пока не пытались задерживать путников.

— Быстрее! — велел Максим.

Бегом они преодолели последние метры, вышли на Номентанскую дорогу — солдаты не препятствовали — и понеслись к городу. Максим схватил за руку Сервию, бестиарий — Лавию. Марцелл, забыв обо всем на свете, мчался впереди.

Коллинские ворота были распахнуты, жители выходили свободно. С каждой минутой становилось все больше народа. Весть о случившемся распространилась, горожане собирались посмотреть на казнь, спешили на "Поле нечестивых".

Двигаться против потока становилось все труднее. В нескольких метрах от городской стены они поняли, что в город войти не удастся. Максим, приподнявшись на носки, осмотрелся. Место было не из худших: ни деревьев, ни кустов, дорога просматривалась со всех сторон. "Останемся здесь".

Окриками и жестами Максим созвал спутников. Вместе они сошли на обочину, оказались за спиной солдат оцепления. И вовремя. Ворота в город закрылись. Это послужило сигналом. Солдаты принялись разгонять народ, освобождая дорогу. Максим порадовался, что увел спутников загодя, иначе в суматохе могли растерять друг друга. Солдаты оттеснили толпу на обочины и сомкнули оцепление. Теперь на дорогу не мог проскочить ни один человек. Зато по обеим сторонам пути началась свирепая толкотня и потасовки.

Бестиарий пустил в ход кулаки, Максим — локти. Внимательно следил, чтобы не оттеснили женщин. Марцелл крепко обнимал сестру, Лавия сама обхватила руками бестиария, вцепилась намертво. Сперва они просто старались удержаться на месте, но потом Максим приметил в оцеплении двух совсем молодых солдат, по-видимому, новобранцев. Показал бестиарию: "Пробиваться будем здесь". После некоторых усилий им удалось пристроиться за спинами солдат. Максим притянул Сервию, поставил перед собой. Лавия приникла к спине бестиария.

Горожане продолжали рваться в первые ряды, яростно распихивали друг друга, напирали на солдат. Прозвучал приказ, последовало несколько окриков, несколько ударов мечами плашмя, и порядок был восстановлен. Зеваки выстроились ровными, плотными рядами. Смирно замерли.

Смутный гул, доносившийся из города, возрос до рева, потом внезапно стих. Распахнулись ворота. Теперь загомонили зрители, скопившиеся по эту сторону крепостной стены. И почти сразу обрушилась тишина.

Максим оглянулся на Марцелла. Сенатор сохранял видимое спокойствие, но именно это Максиму и не нравилось.

Из ворот показался отряд преторианцев. Застучали по мостовой подбитые гвоздями солдатские сапоги. Преторианцы шагали стремительно, но это не был обычный горделивый марш. Воины не смотрели по сторонам, лица их оставались угрюмы. Впрочем, столь же мрачно держались и зрители. Небывалая казнь ужасала. Да еще тревожили слухи, будто весталку казнили без вины. Что, если оскорбленная Веста обратит свой гнев против всех римлян?