— А Дозоры, получается, все эти побочные штуковины-последствия не смущают?
— Смущают, — пожал плечами Поэт. — Поэтому данный препарат применяется только в крайних и пиковых случаях. Когда уже всё и так понятно — процентов на девяносто пять-шесть. То бишь, ради пущей очистки совести.
— Следовательно, мы имеем дело с двойной моралью? Мол: — "Вообще-то, применение "сыворотки правды" оказывает на человеческий организм негативное воздействие. Иногда даже и смертельное. Да и с ума подопытный индивидуум может ненароком сойти.... Но, если очень надо, то мы непременно ею воспользуемся. Типа — для пользы нашего благородного и справедливого дела. Лес рубят — щепки летят. Ничего личного...". Извини, но методы Дозоров — всё больше и больше — вызывают у меня устойчивое отторжение.
— Скажу по большому секрету, что почти все спецслужбы нашего грешного Мира применяют — в исключительных случаях — вышеупомянутую "сыворотку"...
— Только не надо, пожалуйста, прикрываться чужими грехами! Мол, все так делают.... Никакие, Димон, вы не Светлые. Так, серенькие — в буро-малиновую крапинку.
— Похоже, что иначе и не бывает. К сожалению...
— Может, оставим бесполезные философские споры на следующий раз? — печально улыбнувшись, предложила девушка. — Лучше, Димчик, прочитай ещё какой-нибудь стишок.
— Про любовь?
— Да, ну.... Давай, что-нибудь другое. Например, связанное с военной тематикой.
— Пожалуйста.
Тень — над Городом
Спустилась — незнакомая.
Тень — таинственная,
Искренняя — Тень....
Девушка, мы с вами — не знакомы?
Жаль. Весна. А по весне — капель...
Жаль. Что ничего не начиналось.
Жаль — дворовую всю эту кутерьму.
Мне повестку — поутру — прислали
На Войну...
— Хорошее стихотворение, — одобрила Юлька. — Душевное...
— Спасибо, — поблагодарил Поэт и, усердно постучав в стенку кулаком, объявил: — Карлсон подъём!
— А, что такое? — в дверном проёме появилась Васькина заспанная физиономия. — Вампирша нарисовалась?
— Слава Богу, нет. Без пятнадцати пять. Восход. Пора заступать на дежурство.
— Вот же, блин. Никакого покоя.
— Не ворчи, братишка. Иди в ванную, умойся.
— Хотя бы чайком горячим угостите, голубки. Желательно с печеньем овсяным. Или же со сладкими пряниками...
Когда — минут через двадцать — Карлсон, всё же, покинул квартиру, дело пошло веселей. В том плане, что шахматы, карты, разговоры и споры были успешно позабыты, пришло время для поцелуев и объятий.
Впрочем, всё проходило достаточно робко и невинно, без реальных попыток перевести означенное действо в более серьёзное, то бишь, во взрослое русло.
Поэт помнил, что его сердечной симпатии не исполнилось ещё и семнадцати лет, поэтому особой воли рукам не давал, мол: — "Испугаю ещё невинную девицу. Подумает, не дай Бог, что я являюсь законченным развратником, и надаёт звонких пощёчин...".
И в Юлькиной светловолосой голове бродили похожие мысли, мол: — "Юная девушка не должна быть сексуально-раскованной. Иначе её могут принять за легкомысленную нимфетку, непригодную для серьёзных отношений. Так, симпатичная финтифлюшка на парочку раз. Шалава раскованная.... Целомудренная робость и лёгкая-лёгкая трепетность, вот, наши главные козыри. Нелишнем будет, конечно, и простонать парочку раз. Но так, без плотской страстности — нежно и слегка испуганно. Типа — первый раз имею дело с умелыми мужскими ручонками...".
В какой-то момент она почувствовала, как нежные ладони ухажёра, обнимавшие её спину, напряглись, а губы, став жёсткими, отстранились от её разгорячённых губ.
— В чём дело, милый? — проворковала девушка, стараясь, чтобы её голос был в меру томным, безо всяких пошлых ноток. — Что-то не так?
— Тихий шорох на балконе, — тревожно поворачивая голову в сторону, сообщил Димка. — Может, это голуби?
— Не думаю. Кукусь давно бы среагировал. Он обожает изображать из себя опытного охотника на глупую пернатую дичь. Сейчас же — ноль реакции.
Кот, действительно, беззаботно, аппетитно посапывая, дремал в массивном кресле, подлокотники которого были знатно ободраны острыми когтями.
— Ерунда какая-то, — поднимаясь на ноги, пробормотал Поэт. — А, где моя сумка?
— Неужели наш отважный "дозорный" испугался? — смешливо прыснула Юлька. — Наложил в штанишки и собрался делать ноги?
— У меня там пистолет. Куда же я её пристроил? Вот же, непруха...
Договорить фразу он не успел. Через приоткрытую форточку, выходившую на балкон, в комнату влетел тёмный продолговатый предмет. Влетел, со стуком-бряком упал на паркет и бешено завертелся вокруг невидимой оси, распространяя вокруг себя клубы серо-желтоватого дыма и тревожный, чуть сладковатый запах.
"Граната, блин", — невозмутимо доложил хладнокровный внутренний голос. — "Но не советую, пожалуй, паниковать и преждевременно готовиться к вознесению на Небеса. Чувствуешь, дружок, лёгкий аромат ванили? Усыпляющий газ, понятное дело. Может, ещё и побарахтаемся.... Ага, ноги затекли, подкашиваются. Стандартная, мать его, штуковина — сперва хитрый израильский газ оказывает на объект лёгкое парализующее воздействие, а секунд через тридцать-сорок приходит и он, сладкий, цветной и беззаботный сон...".
Димка, прежде чем погрузиться в зыбкое и обманчивое небытиё, успел, неловко упав на паркетный пол, дотянуться до кармана рубашки, где находился старенький мобильник, и нажать указательным пальцем правой руки на нужные кнопки.
Проснувшийся Кукусь, выгнув спину, соскочил с кресла и замер в нерешительности. Непонятная чёрная штуковина, тихонько шипя, медленно вращалась вокруг собственной оси.
"Хрень навороченная", — мысленно фыркнул кот. — "Пахнет, правда, достаточно приятно. Какой-то травкой восточной...".
Ловкий удар лапой, и непонятная тёмная хрень, послушно отлетев под диван, неподвижно замерла.
"Там будет со всяким!" — надувшись гордым мыльным пузырём, подумал Кукусь и, плавно покачивая куцым хвостом, отправился на кухню — заправляться сухим кормом.
Коты — нация особая, гордо плюющая на всякие там усыпляющие газы. А на израильские — вдвойне. Почему — вдвойне? По кочану. Спросите у кошек, взращённых в еврейских семьях. Мол: — "Почему, киски, вы такие худенькие?". Шутка, понятное дело. В меру весёлая шутка, в меру — печальная...
Спалось так — как не спалось уже много-много лет. Беззаботно, легко и светло — без всяческих дурацких и загадочных снов.
Так, только череда призрачных картинок, отображающих суть летнего скромного рассвета. Жёлто-розовые небесные полутона на востоке. Зелёная трава, летнее полевое разнотравье. Ненавязчивое и умиротворяющее бормотанье крохотного голубоватого ручейка, бойкое чириканье мелкой птичьей братии....
Жаворонки, соловьи, певчие дрозды? Нет, зяблики.
"Какие ещё, мать твою, зяблики?", — возмутился сонный внутренний голос. — "Братец, ты разбираешься в птичьих голосах? Не смеши, право! Ты и в нотах ни хрена не понимаешь. Типа — медведь на ухо наступил. Причём, ещё в материнской утробе. Да, ты даже не знаешь, как эти зяблики выглядят в натуре. Орнитолог хренов...".
— Зяблики, — упрямо сжимая губы, прошептал Гришка. — Я сказал...
— Хорошо, милый. Как скажешь, — согласился нежный, чуть-чуть хрипловатый голос. — Зяблики, так зяблики. Красивое имечко. Очень хотелось бы посмотреть — какие они из себя. Зяблики...
Стройная, гладкая и горячая женская нога попыталась перенестись через его тело.
Попыталась? Ага. Только, ясен палисандровый пенёк, ничего толком не получилось — по причине серьёзного препятствия, имевшего места быть. Ну, вы, конечно, понимаете...
Не понимаете? Тяжёлый случай. Клинический.
Ещё минут через восемь-десять Сова известила:
— Спи, Гриня. Не буду больше беспокоить по пустякам. Типа — в ближайшее время.
— А ты, Совёнок? — вяло поинтересовался Антонов. — Куда собралась?
— Уже начало восьмого. И себя надо привести в порядок. И о полноценном завтраке позаботиться. И, вообще...
— Приятно ощущать себя...э-э-э, полноценной хозяйкой дома? Пусть, и временного?
— Угадал, бродяга. Спи.... Кстати, теперь можешь называть меня по имени. Оттаяло — сердечко...
Засыпая, он успел подумать: — "Никогда у меня такого не было. В плане ярких впечатлений от секса. Незабываемых, практически.... Вру, конечно. Было. Только очень и очень давно. Лет в восемнадцать-девятнадцать. А потом как-то всё скомкалось. Приелось. Устоялось.... Значит, молодость возвращается? Получается, что так...".
Зазвонил мобильник, выключенный ещё с вечера. Для всех выключенный, кроме одного абонента.
— Жив, здоров, бодр и весел? — поинтересовался Шеф.
— Жив и адекватен. Но, пардон, не более того, — признался Гришка. — Впрочем, к труду и обороне готов. В меру оставшихся сил скудных, понятное дело...
— Завидую, — длинно вздохнув, признался руководитель питерского Дозора. — Молодец.... Ладно, хорош расслабляться. Подъём!
— Что? Куда? Цели и задачи?
— Слушай внимательно. Внимательно — значит без дурацкой юношеской горячки. Усёк?
— Не мальчик, чай, — отбрасывая одеяло в сторону, заверил Антонов.
— Ну-ну.... От Поэта поступил сигнал тревоги. На этом пока всё. Его мобильник не отвечает. Как и телефон Карлсона.
— Понял. Выезжаем.
— Подожди. Выслушай до конца.
— Да, весь во внимании.
— Не надо гнать по городу — словно сумасшедшие. Возле "Лесной" живёт несколько наших опытных боевиков. Я отзвонился. Они уже выдвинулись по нужному адресу. Так что, в любом случае, вы прибудете к шапочному разбору.... Понял?
— Так точно.
— Понятливый нашёлся, — недоверчиво хмыкнул Шеф. — Позови-ка напарницу.
— Оля! Сюда! — вскакивая с постели, завопил Григорий. — Скорее!
В комнату вошла Сова — улыбчивая, умиротворённая, светлая. Уже полностью одетая и готовая к выходу в люди: стильный брючный костюм цвета тропического морского прибоя, туфли на высоком каблуке, неброский утренний макияж, тёмно-каштановый короткий паричок, очки с дымчатыми стёклами.
— Звал, милый? — подставляя щёку для поцелуя, спросила напарница (любовница, будущая жена?). — Губы, извини, предлагать не буду. Ты же мне всю помаду сотрёшь...
— Поговори с Шефом, — осторожно и нежно прикоснувшись губами к упругой женской щеке, протянул мобильник Антонов. — Через пять минут выезжаем.
Он, справив естественные нужды и наспех помывшись, вернулся в комнату.
— А я завтрак приготовила, — торопливо бросая в сумку всякую мелочёвку, сообщила-пожаловалась Сова. — Старалась. Нашла в кухонном буфете пшеничную муку и напекла румяных блинчиков. С кусочками сосисок. Очень вкусно получилось. Правда. А ты, Гриня, так и не попробовал. Жалко...
— Ничего, на обед съедим. Или, к примеру, на ужин. Тут, уж, как получится.... Холодными будут? Ерунда. Разогреем в микроволновке.... Слушай, а где мои носки?
— В стирку отложила. На прикроватной тумбочке чистые лежат. И трусы там же новые.... Ничего, что я покопалась в твоём чемодане?
— Нормально. Копайся, сколько захочешь. Мне скрывать нечего. От тебя.... Спасибо, Совёнок, за заботу. Ну, готова?
— Готова. Гриня, не забудь, пожалуйста, прихватить...
— Всё, родная. Нет времени.... За мной!
"Шкода" остановилась рядом с тёмно-синим забором, за которым располагалась какая-то стройка, напротив дома, в котором жила Юлька. До нужного подъезда было-оставалось порядка ста двадцати метров.
— Здесь достаточно людно, — невозмутимо констатировала Сова. — И машин всяких понаехало — видимо-невидимо. Парочка ментовозок, одна Скорая помощь, три тёмно-зелёных фургончика с маленькими красными крестиками на боках. Это, надо думать, тоже машины медицинского назначения, только приписанные не к Минздраву, а к другому серьёзному ведомству. Или к полиции, или же к армейским структурам. Очередная странность, однако.... Про штатские машины и говорить нечего. В том плане, что их — как собак нерезаных...
— Чёрт побери, — негромко ругнулся Гришка. — А этих-то деятелей, блин горелый, каким ветром принесло?
— Знакомых углядел?
— Ага. Видишь, высоченная худенькая девица — в завлекательно-короткой юбочке — неторопливо шествует вдоль дома?
— Антонов, я тебя убью! Бабник записной...
— Подожди, не ругайся. Это совсем не то, о чём ты подумала. Данная барышня — следователь Огурцова. А рядом с ней, чуть приотстав, (чтобы сподручней было любоваться стройными ножками коллеги), вышагивает плотный парнишка. То бишь, опер Осадчий.
— Те самые, которые паслись рядом с твоим купчинским домом?
— Они. Ошибки быть не может.... Ладно, схожу на разведку. Попробую разжиться дельной информацией.
— Сходил один такой. Как же, — довольно усмехнулась Сова. — Ничего, родное сердце, не получится.
— Почему это?
— Паричок-то твой на Краснопутиловской остался. Да и усы некоторые опытные оперативники забыли приклеить.... Главное, я же пыталась напомнить, мол: — "Не забудь, пожалуйста, прихватить...". Да, куда там. Даже договорить, деятель торопливый, не дал. Как же, мол, сами с усами. Вернее, без усов...
— Прекращай ворчать, — виноватым голосом попросил Григорий. — С каждым может случиться.... Ну, извини. Больше не буду. Обязуюсь исправиться.
— Извиняю, понятное дело. Куда же я денусь.... А, вот, в твоё исправление верится с трудом.
— Что будем делать? А, Оль?
— Придётся тебя, охламона, заменить. Других-то дельных вариантов нет.... Держи телевизионную программку. Изучай, прикрывая — на всякий пожарный случай — приметную физиономию. Вернее, раннюю лысину. Потом доложишь, чего интересного показывают по ящику. Впрочем, сомневаюсь, что у нас с тобой в ближайшие дни появится время на просмотр телевизора.
— Да, уж. Если даже свободное время и образуется, то его лучше использовать по более приятному и полезному предназначению...
— Угомонись, герой-любовник, — посоветовала напарница. — Кстати, надо что-то делать с твоей шеей. Появляться в таком пафосном виде на серьёзном совещании, которое запланировано на одиннадцать ноль-ноль? Нонсенс, однако. Подчинённые, в гости к Кролику не ходи, начнут колко подшучивать и нагло подкалывать. Хиханьки и хаханьки проявятся в полный рост. Никакой тебе продуктивной работы.
— Что такое случилось с моей шеей? — забеспокоился Антонов. — Прыщик вскочил?
— Если бы — прыщик...
— Ольга, прекращай издеваться! Ну, что там?
— Парочка засосов, — потупив взгляд и слегка покраснев, сообщила Сова. — Откровенные такие. Тёмно-багровые. Ужас сплошной.... Извини, Гриша, пожалуйста. Я, честное слово, не специально. Так, вот, получилось.... И, вообще, сам виноват. Нечего было меня так раззадоривать.... Не обижаешься?
— Ладно, проехали.... А, что с этим теперь делать?
— Ничего особенного. Потом заскочим на Краснопутиловскую. Я тебе, понятное дело, подберу что-нибудь навроде шейного платка. Он, как раз, очень подойдёт к твоему пышному парику. То бишь, окончательно завершит образ типичного представителя питерской богемы.
— Никогда не носил ничего подобного! — возмутился Григорий. — Ни шейных платков, ни галстуков. Не считая, конечно, пионерского и "грушного" форменного.
