Великий и могучий

— Тебя послушать, так все женщины — круглые дуры. За возможным исключением меня.

— Ниночка, не обобщай! Те бабы, которые за решением своих проблем обращаются к магам-шарлатанам, уж точно дуры. Причём, поголовно.

— Милый, но ведь в большинстве случаев твоя магия даёт нужный эффект.

— Наша, а не моя. Без тебя я и вполовину так удачно бы не "колдовал", если употребить именно это слово.

— Ты прямо воплощённая скромность. Это так возбуждает! Но сам подумай. Раз у них есть проблемы, и они обращаются к человеку, который их успешно решает, то никакие они не дуры.

— Уже ничего не соображаю. Это получается какой-то силлогизм. Может, ты и права. Короче, вернёмся к твоей задачке. Анжелика напрочь забыла о том, что рассказывала кому-то об этом гадском сайте, и потому субъективно она тебе не лгала. Она ошибалась, но этого психология не обнаруживает. Всё, дорогая, у меня заплетается язык, хватит уже умных разговоров.

— Меня, между прочим, очень возбуждают умные разговоры. Но действительно уже хватит. Допиваем коньяк, потом ты меня разденешь и отнесёшь на ложе любви. В смысле, пока просто на кровать, ложем любви нам её сегодня ещё только предстоит сделать. Наливай!

— Нина, я тут подумал как следует...

— И что же ты надумал?

— Да ну его к чертям, этот коньяк! Стоит ли тратить на него время?

* * *

В этот раз первой проснулась Нина. Она довольно потянулась, затем осторожно встала с кровати, накинула халатик и направилась на кухню заваривать кофе. Много времени это не заняло, и она вернулась обратно, держа в руках две чашки с ароматным напитком. Поставив их на стол, она включила компьютер, а пока оный загружался, попыталась разбудить супруга, поцеловав его в губы.

— Нина, сколько можно? — недовольно буркнул тот, не разлепляя глаз. — Хватит! Я же тебе не автомат с газировкой, в конце концов!

— Паша, у тебя один секс на уме! Вставай! Я уже и кофе заварила.

— Кофе — это чудесно, — Павел рывком сел на кровати и схватил чашку. — Ну, милая, сегодня надо хоть чуток продвинуться с нашим делом.

— Это не наше дело. Это дело капитана Рогова, черти б его взяли.

— К сожалению, вероятность того, что его в ближайшие дни возьмут черти, ничтожна, потому дело нам надо раскрыть. Я вчера был у Лысого, он уверял, что ко всему этому ни малейшего отношения не имеет и совсем этим не интересуется.

— Наш лучший друг Миша утверждал обратное. То есть, нам ничего не ясно. И я не хочу что-то ещё узнавать у этих гуманоидов. Риск достаточно большой, как ты сам убедился, а результат весьма и весьма сомнительный.

— Я и сам теперь так думаю. Ну, чтобы закончить, так сказать, отчёт, расскажу, где я вчера ещё без тебя побывал. Я подумал, что наш злоумышленник перед директорами опробовал свои гадские письма на ком-то менее заметном. И вот выскочил на некоего Кошкина, Юрия Петровича, который уволился незадолго перед Аристарховым.

— Наверно, это дядя Юра. Он помешан на автомобилях.

— Да, судя по всему, это он. Пока мы беседовали, наш "Форд", кстати, починили. Пришлось за это круглую сумму отвалить.

— А ты что, в аварию попал?

— Нет. Но с подачи твоего дяди...

— Он мне не дядя, просто дальний родственник.

— В общем, с его подачи настроили двигатель. Ты не поверишь — он теперь работает почти бесшумно, и горючего практически не жрёт!

— Ну, значит, этот ремонт когда-нибудь окупится. И что же тебе рассказал дядя Юра?

— Он утверждает, что никакого письма не получал. Причины, по которым он уволился, вполне рациональные, не то что у тех троих экс-директоров.

— Ты думаешь, он врёт?

— Не знаю. Говорит искренне. Якобы последние сто лет он никаких писем не получал вообще. Тем более, электронных. Но я подумал, а обязательно ли это должно быть письмо? Ведь этот текст можно продекламировать по телефону или в разговоре.

— Можно просто дать ему прочесть. Это не будет письмом, и не запомнится. К тому же дядя Юра очень своеобразный тип. Можно сказать, не вполне нормальный. Он выдумывает какие-то события, и потом свято верит, что они произошли на самом деле. Причём эти события всегда такие, как ему нравится. Кстати, он их периодически меняет. Ну, меняются его взгляды, и вместе с ними меняется и его прошлое.

— Остаётся только позавидовать.

— Ну да! Если бы он не был таким мастером по автомобилям, его бы давным-давно в дурку отправили.

— Я заметил этот его сдвиг. Он говорил мне, что ты двадцать лет назад повесилась, а меня в тюрьму посадили.

— Ну, он считает, что девушка не могла пережить такого позора. А раз не могла, значит, и не пережила. Мы однажды на чьей-то свадьбе с ним встретились, так он категорически не захотел понять, что я та самая Нина. Как же, та самая давно повесилась. Кстати, на нашу свадьбу он вообще не пришёл, хотя его приглашали, ведь я же умерла, какая может быть свадьба у покойницы? Между прочим, его сценарий вполне мог реализоваться. Я действительно подумывала о самоубийстве, не о повешении, конечно, а о вскрытии вен. Но тут меня спасли наши комсомольцы.

— Как же они тебя спасли?

— Ну, я думала, какой стыд, все будут знать, что меня поимели вот так внаглую, при зрителях. А поговорила с комитетчиками, и поняла — да наплевать мне на всю эту краснозадую шпану! Нечего мне тут особо стыдиться! Знают — ну и пусть завидуют! Да и, пока нас пропесочивали, ты повёл себя так, что я подумала: не такой этот Паша и скот, как поначалу показалось.

— Спасибо на добром слове. Ты мне раньше ничего этого не рассказывала.

— Первое время хотела всё это забыть, потом на самом деле забыла, по методу дяди Юры, а теперь, через столько лет, мне оно всё уже давно и глубоко безразлично. Я даже могу тебе ещё кое-что сказать. Тогда, во время того пари, мне так понравилось, что чуть крышу не снесло. И до сих пор нравится, — Нина густо покраснела.

— Ладно, хватит пока неприятных воспоминаний.

— Почему только неприятных? Говорю же, очень понравилось! Просто улёт!

— Тем не менее, давай вернёмся к "матюкам". Компьютер ты уже включила, кофе мы попили. Завтрак может пока подождать. Взгляни, нет ли письма от Кати.

Письмо было, да ещё и с фотографиями. Супруги долго их рассматривали (Павел терпеть не мог рассматривать фотографии, но от Нины это тщательно скрывал), затем Нина написала ответ, подписавшись за двоих, и отправила. Она всегда старалась отвечать на письма сразу же, Катя в этом вопросе была совсем другой.

— Ну вот. К нашим услугам весь интернет. Что мы там будем искать? — поинтересовалась Нина.

— У меня появилась идея. Я раньше думал, что злоумышленник не может быть претендентом на директорское кресло. Ведь в результате его действий должность теперь наверняка достанется москвичу. Так вот, сейчас я думаю по-другому.

— И что же побудило многомудрого Верховного Мага поменять своё мнение?

— Не что, а кто. Миша. Вот скажи, он хотел попасть в больницу с переломами? Думаю, нет. Он хотел туда уложить меня. Так и этот деятель. Думал, что освобождает кресло для себя, а оказалось, для незнакомого ему москвича. Иными словами, мы подыскиваем мотивы действий под достигнутый результат, а он далеко не всегда совпадает с желаемым.

— Это для меня слишком сложно, — отмахнулась Нина. — Особенно утром, после пьянки и бурной ночи. Считай, я поверила тебе на слово. С учётом этой твоей, без сомнения, гениальной догадки, что именно мне искать в интернете?

— Аристархов говорил, что в "матюках" осталось ещё два доктора наук. Именно они и есть наиболее вероятные злоумышленники. Ложкин даже называл фамилии, но великие детективы Воронцовы умудрились их забыть.

— Паша, вот скажи, почему их два? Был бы один, и задача решена.

— Но ведь не пять же. Всего двое. Даже если тыкнуть наугад, вероятность попасть в нужного — пятьдесят процентов.

— Нашла фамилии. Ничего сложного. Их рекламируют на официальном сайте "матюков". Мол, у нас тут такой невероятный научный потенциал, целых два доктора наук. Кстати, Жора молодец, сайт обновляет вовремя, трое уволенных из списка уже выброшены. Думаю, раньше звучало "целых пять". Это действительно было круто для провинциального НИИ, пять докторов, а вот два — уже вполне заурядное явление. Но тут претензии не к Жоре.

— С чего ты взяла, что Жора вообще имеет какое-то отношение к этому сайту?

— Об этом очень трудно догадаться. Вот смотри, Паша, здесь написано: в случае проблем на сайте обращайтесь к админу, Е-мэйл — Жора, собака, ну и дальше там фуфло какое-то, то есть доменное имя. Это даже магом быть необязательно, чтобы понять, как зовут админа.

— Ниночка, многострадальный русский народ, в моём лице, с нетерпением ждёт, когда ты озвучишь фамилии этих замечательных людей, каждый из которых одновременно доктор и не медик.

— Слушайте меня, о Верховный Маг, и внимайте мне. Первый из этих, без сомнения, замечательных людей — некий Аркадий Исаакович...

— Неужели Райкин?

— Нет, Гринберг. А второй...

— Абрам Хаймович Зильберцуккер?

— Снова не угадал. Борис Павлович Лебедев.

— Надо же! Действительно, совсем не угадал. Ну, милая моя женщина с невероятной интуицией, кто же из этих двоих, по-твоему, больший моральный урод? Я ставлю на Аркадия Исааковича, хоть он и тёзка великого артиста.

— Почему? Потому что он, говоря политкорректно, семит?

— Ты вот мне скажи, Ниночка, какой из национальностей ближе такое занятие, как "сомнительные махинации"? Неужели чукчам?

— Это всё стереотипы мышления.

— Так они же не на пустом месте возникли.

— Паша, так мы ничего не решим. Нужно поговорить с обоими. С кого начнём? С еврея или с русского?

— С еврея. Им мы и закончим, если я хоть что-то понимаю в евреях.

* * *

Аркадий Исаакович охотно согласился на встречу, и через полчаса они втроём уже сидели за столиком того самого кафе, в котором совсем недавно Нина встречалась с Анжеликой. Рабочий день был в разгаре, и кроме парочки ханыг, которым работать не позволяла религия, других посетителей в зале не наблюдалось.

Гринберг, уже довольно пожилой мужчина, седой и изрядно морщинистый, был одет в строгий чёрный костюм с чёрным же галстуком, чисто выбрит и имел самое обычное лицо, каких в этом городе двенадцать на дюжину. Тем не менее, какие-то неуловимые мелочи всё равно выдавали в нём еврея. Хотя, возможно, Павел просто знал, что перед ним еврей, и потому специально их выискивал.

Отдав дань приличиям, что выразилось в недолгом разговоре о погоде и поисках общих родственников и знакомых (общих родственников предсказуемо не обнаружилось, а знакомых, как всегда — хоть отбавляй), Воронцовы перешли к интересующей их теме. По предварительной договорённости супругов разговор вела Нина, Павел же только слушал, так было меньше вероятности, что он проявит своё отношение к евреям. Это могло бы серьёзно помешать откровенному разговору.

— Аркадий Исаакович, это не вы написали три волшебных письма бывшим директорам, прочитав которые, они...

— Я понимаю, Нина Георгиевна, о каких письмах идёт речь. Нет, я их не писал. Мне это было и есть абсолютно незачем. Не собираюсь отрицать, что я отнюдь не отказался бы занять директорское кресло. В первую очередь, разумеется, из-за денег, причём говорю вовсе не об официальной зарплате директора НИИ. Однако есть одна закавыка. Одна, но очень существенная. Меня никогда не назначат директором филиала НИИ русского языка. У вас, Павел Дмитриевич, больше шансов занять эту должность, нежели у меня.

— Это почему же? — поинтересовалась Нина, пнув Павла под столом, чтобы тот продолжал молчать, а то он уже вознамерился вступить в разговор.

— Всё дело в том, Нина Георгиевна, что я еврей, если вы об этом ещё не догадались. А евреям в нашей стране позволяют работать на её благо, но категорически не позволяют ничем руководить. Вот, например, в нашем НИИ директором могут назначить Борю Лебедева, могут прислать совершенно некомпетентного человека из Москвы, могут сделать вообще такое назначение, что все вокруг от удивления пораскрывают рты. Но моя кандидатура не рассматривается и никогда не будет рассматриваться. Ибо факт, что еврей руководит НИИ русского языка, смертельно оскорбит русских патриотов, чтоб они всем нам были здоровы!

— Да что вы такое говорите, Аркадий Исаакович! Куда ни глянь, повсюду евреи руководят! — Нина слегка зазевалась, и Павел охотно вступил в обсуждение одной из своих самых любимых тем.

— Это, Павел Дмитриевич, вы говорите о частных фирмах. Там дела обстоят немного по-другому. У них во главе угла прибыль, и потому руководство доверяют тем, кто лучше всех с этим справится. А на государственных предприятиях совсем иные принципы подбора кадров.

— Аркадий Исаакович, могу вас ответственно заверить, что на нашем заводе бытовой техники директор — самый настоящий еврей.

— Ну, не бывает правил без исключений. Да, иногда еврей настолько компетентнее, что не заметить этого просто невозможно. Но обычно даже в таких ситуациях компетентность успешно удаётся игнорировать.

— Вас послушать, так любой еврей заведомо умнее любого русского, — недовольно буркнул Павел.

— Каждый народ имеет и своих гениев, и своих дураков. Гениев нужно сравнивать с гениями, дураки меня вообще не интересуют, а в общей массе дело действительно обстоит именно так, как вы сказали. Если же попытаться сравнивать гениев, то посмотрите, сколько евреев и сколько русских среди нобелевских лауреатов, и для вас всё станет кристально ясным. Возьмём физику. Какие великие люди! Эйнштейн, Майкельсон, Шредингер, Ландау, Фейнман, Гейзенберг, Нильс Бор...

— Вы уж меня извините, пожалуйста, Аркадий Исаакович, но Шредингер и Гейзенберг не евреи, — не удержалась от вступления в дискуссию и Нина. — Они — немцы, если мне не изменяет память.

— Шредингер — австриец, — поправил её Павел.

— Да? Ну, это неважно, — отмахнулся Гринберг. — Речь и не о физике, и не о гениях. Средний еврей справляется с должностными обязанностями лучше среднего гоя, это же общепризнанно!

— Среднего гея? — переспросил удивлённый Павел. — Эти-то ребята тут при чём?

— Не гея. Гоя. Гой — это не еврей. Например, вы оба — гои.

— Не устаю благодарить за это Господа, — сообщил Павел, на самом деле являющийся убеждённым атеистом.

— По вашему тону я вижу, что вы со мной не согласны. Вы сможете убедительно аргументировать свою позицию, или всё, как всегда, сведётся к тому, что "мне не нравится, и значит, это не так"?

— Попробую аргументировать, с вашего позволения. Вот скажите, Аркадий Исаакович, в СССР евреев притесняли?

— Конечно! Это проявлялось в...

— Например, в том, что им не разрешалось работать на некоторых заводах, верно? Не подскажете, на каких именно?

— На военных. Там, где работать было престижно, и где работа хорошо оплачивалась.

— Ну, вот и чудесно! — обрадовался Павел. — Надеюсь, вы не станете отрицать, что именно военные разработки СССР, и только они, могли успешно соперничать с западными? То есть, соответствующей мировому уровню неизменно оказывалась та продукция, которая производилась без участия евреев, если не считать редчайших исключений. Зато продукция гражданская, а значит, выпускаемая в том числе и евреями, была самым что ни на есть откровенным говном, уж простите меня за выражение. Кому придёт в голову сравнивать, например, советские и американские стиральные машины? А если у нас продавалась импортная обувь, то все не раздумывая бросались занимать очередь, даже не спрашивая, из какой же страны импорт — пусть это будет хоть Польша, хоть даже Вьетнам, всё равно эта обувь намного лучше отечественной! Я и не говорю о восточногерманской, югославской или, если совсем уж повезёт, итальянской обуви! Это были просто изделия с другой планеты. С той, где нет евреев.