Не будите Гаурдака (одним файлом)

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

1 — Мужской род от "старой перечницы".

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

— И кого он хочет забрать?

— Я думаю, ему всё равно. И поэтому, пришло мне в голову, мой очень большой и очень тупой племянничек мог бы составить ему неплохую компанию.

— Мог бы? Хочешь сказать, он не согласился?

— Он боится отойти от трона Гуннара дальше, чем на два шага.

Неизвестный в святилище хохотнул:

— Значит, не настолько уж он и туп.

— Я полагаю, это неплохой план, — словно оправдываясь, торопливо заговорил брат конунга. — Мы бы избавились от Олуха на несколько месяцев и развязали себе руки!

— Воины будут ждать его возвращения.

— Он сгинет в чужих краях!

— А если нет? Если он вернется героем, в ореоле славы, то трон выскользнет из-под твоей пятой точки, не успеешь ты и опомниться. И, в лучшем случае, отправится наш мудрый Хлодвиг в Затерянный лес в Диком капище поклоны горелому дубу класть. А в худшем... Нет, приятель. Мне неудачники не интересны.

— И... что теперь? — показалось ли Серафиме, или голос жреца действительно дрогнул?

— Наш план остается в силе, только и всего, — беззаботно сообщил ночной визитер и неспешно и хрустко прошелся по засыпанному прошлогодним камышом каменному полу. — Всё уже запущено в действие. В ответе не сомневайся. А чтобы не сомневались и остальные, завтра можешь при всех вознести молитву и испросить у Светоносного... ну, например, благословение. Послезавтра ведь пять карраков должны выйти в море на промысел, если ничего не путаю?

— Испросить при всех?.. — недоверчиво уточнил Сутулый.

— Да уж не сомневаешься ли ты? — неожиданно расхохотался поздний посетитель.

Неуверенность хозяина его, кажется, позабавила.

— Нет-нет, что ты, что ты, даже и в мыслях не было... — нервозно засуетился Хлодвиг. — Ответ будет, какой надо. Естественно. Безусловно. Непреложно. Само собой разумеется.

Таинственный гость самодовольно усмехнулся.

— Разреши предложить тебе по такому случаю моего самого свежего медового эля, — не менее медовым голоском запел брат конунга. — Или ты предпочитаешь хлебное вино из Лукоморья? Или напиток южан из винограда? Крепости в нем никакой, хоть и выдержан по нескольку лет в бочках, если купцы не соврали, но на вкус он вполне терпим... Хочешь красного тарабарского? Нет, белого лотранского? Или розового зиккурийского?.. Есть еще шипучее шантоньское... Стекла хорошо протирать... Но лучше всего, без сомнения, лесогорское плодово-ягодное! Тонкий аромат, игра света, роскошный букет, изысканный вкус... а послевкусия!.. Вплоть до третьего-четвертого! М-м-м... Музыка! Сказка! Песня! Мечта гурмана! Последний промысел был чрезвычайно удачным... И дай-ка я закрою то окно — что-то дует нехорошо, а вонь от вчерашних жертвоприношений уже выветрилась...

Ставни над головой Сеньки хлопнули и плотно сомкнулись, отсекая слегка ошарашенную царевну от беспрецедентной рекламной кампании одиозного напитка ее родины, а, заодно, и от любопытной беседы, обещающей, похоже, крупные неприятности мордастому рыжему королевичу и скорое продвижение по службе его предприимчивому дядюшке.

Ну, что ж.

Это их проблемы.

А у нас своих хватает, можем поделиться.

И, не без основания полагая, что на сегодня сеанс просвещения закончен, Серафима тихонько хмыкнула, философски пожала плечами, выбралась из кустов на дорогу и направилась обратно во дворец.

Рассвет настал скорее, чем того всей честной компании хотелось бы.

Не исключено, что сей лучезарный факт оставался бы неизвестным гостям Хольмстадта еще долгие блаженные пять-шесть часов, но откуда-то со стороны моря донесся до сонного слуха настойчивый низкий звон, словно очень тяжелым ломом били по очень толстому рельсу.

— Начало шестого удара соответствует пяти часам тридцати двум минутам местного времени, — не открывая немилосердно слипающихся очей, пробормотала царевна и перевернулась на другой бок, чтобы досмотреть чрезвычайно интересный сон.

Но не тут-то было.

В дверь комнаты коротко стукнули, и тут же вошли две служанки с подносами, заваленными остатками вчерашнего ужина, и двумя кувшинами, источающими всепроникающий кисловатый аромат эля с давно окончившимся сроком годности.

— Завтрак подан, — лаконично оповестила дебелая толстуха в красном платье и вышитом листьями дуба переднике из небеленого полотна.

Вслед за ними в апартаменты гостей протиснулась еще одна прислужница — с водой для утреннего омовения.

— Господин верховный жрец Хлодвиг Сутулый приказал сообщить, что будет ждать заморских гостей через двадцать минут внизу, — голосом холодным, как подернутая тонкой корочкой льда вода в ее тазике, сообщила она, опустила свою ношу на пол и неспешно ретировалась вместе с двумя товарками, бросая косые неодобрительные взгляды через плечо1.

Отчаянно не выспавшиеся лукоморцы, бормоча что-то экспрессивно-нечленораздельное, то ли желая доброго утра друг другу, то ли всем отрягам во главе с господином верховным жрецом Хлодвигом Сутулым — провалиться сквозь землю, выбрались из-под шкур в холодное отряжское майское утро и принялись проворно одеваться.

Из-за стены, ничуть не приглушенные ее бревенчатой толщиной, в это время доносились похожие звуки, производимые возвращенным аналогичным способом в неуютное царство бодрствования магом-хранителем.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

1 — Ничего личного. Просто, как подавляющее большинство отрягов, она не одобряла иноземные формы жизни как таковые.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Процессия, двинувшаяся от королевского дворца по извилистым грязным улочкам в неопределенном направлении, без сомнения, задумывалась возглавляющим ее жречеством как торжественная. Но, как это часто бывает, задумка и воплощение находились на таком же расстоянии друг от друга, как Отрягия от Вамаяси.

Едва отошедшие после вчерашней попойки и ее ошеломительного завершения ярлы неприязненно и угрюмо взирали на парящий над крышами ковер, на его сутулое святейшество, на чадо своего конунга, дружину, моряков, простолюдинов, друг на друга, а, заодно, и на всю окружающую их неприглядную утреннюю действительность вообще.

Рядовые воины, ремесленники и прочие представители нации морских разбойников, сопровождаемые чадами, домочадцами и непоседливой домашней живностью, шумными ручейками стекались в общую колонну еще долго после того, как та начала неторопливое движение от дворца к скрытому за лабиринтом домов и мастерских морю.

Жертвенные животные в руках помощников жрецов, решив, вероятно, что все это человеческое стадо собралось исключительно, чтобы послушать их сладкие голоса, мекала, блеяла, кудахтала, кукарекала и крякала наперебой. При этом голосистый зверинец изо всех сил пытался обрести свободу и присоединиться к своим собратьям в рядах зрителей, или, как минимум, сделать всё, чтобы этот маршрут служители чуждого им бога запомнили как можно на дольше.

Порядка и величественности в ряды почитателей Рагнарока это явно не добавляло.

Изваяния уже знакомых Серафиме по ночной экскурсии ворона, волка и недреманного ока, вырезанные из дерева умельцами, не без основания пожелавшими остаться неизвестными, спешно передавались рассеянными богомольцами из рук в руки — очевидно, в поисках ответственных за их переноску товарищей. Идолы прошли всю толпу вдоль, поперек и по диагонали уже как минимум раза три, а ответственные товарищи то ли не находились, то ли находились, но оказывались исключительно безответственными, и хаотичное перемещение довольно страхолюдных образчиков деревянной скульптуры далекого севера всё не прекращалось и не прекращалось. Каждые несколько секунд они оказывались в объятиях какого-нибудь нового, ничего не подозревающего озадаченного отряга, которому тут же на ум, как по волшебству, приходило имя знакомого, который должен был бы в эту самую минуту эту самую фигуру нести, и успокоившийся было истукан начинал новый путь по рукам, плечам а, иногда, и по головам.

Возглавляли процессию жрецы. Разодетые в черно-белые балахоны, гордые сознанием собственной важности и незаменимости, они выкликали то, что на высоте пяти метров воспринималось как невнятные речевки, и толпа с энтузиазмом отзывалась на них неразборчивым монотонным ревом.

— ...Кто шагает дружно в ряд?..

— ...Конунг, воин и моряк!..

— ...Кто шагает дружно в ногу?..

— ...Ты отрягам дай дорогу!..

— ...Шумные, драчливые, всегда мы тут как тут!..

— ...Грабить, жечь и пьянствовать дружины не идут!..

— П-почему не идут?..

— Что?..

— А?..

— Сень, ты спишь, что ли?

— А, что?.. Кто?.. Я?..

— Ты.

— Уже нет, — несколько брюзгливо буркнула царевна, протирая кулаками глаза. — А что? Уже пришли?

— Пришли, — не слишком охотно сообщил Иван. — Уже помолились и испросили благословения в набеге. Жертвоприношения вон только что начались.

— И что у Рагнарока сегодня в меню? — осматривая всё еще слегка расфокусированным взглядом замершую в ожидании чего-то толпу, рассеяно поинтересовалась Сенька.

— Всё, — сухо дал исчерпывающий ответ Иванушка. — Кажется, это будет большой набег. Интересно, что скажет им Рагнарок.

Серафима кисло скривилась: она, в отличие от Рагнарока, могла много чего сказать по поводу предстоящего рейда на лесогорское побережье и без умасливания, но слова эти были все непечатные, для нежного слуха супруга не предназначенные, и она мужественно промолчала.

Масдай завис за спинами окружившей капище на свежем воздухе толпы, но и с расстояния в пятьдесят метров было видно и обгорелый, расщепленный молнией дуб, и алтарь под ним, и усердствующих в попытке умилостивить своего босса жрецов.

— Отряги верят, что дуб, в который попала молния, отмечен самим Рагнароком, и сооружают свои капища под ними, — с интонациями зоолога, делающего доклад по повадкам крокодилов, сообщил Адалет. — Этот оказался весьма удобно расположен — рядом с городом, далеко ходить не приходится.

— Как я за них рада... — пробормотала царевна, с отвращением наблюдая за последними священнодействиями подчиненных Хлодвига над давно потерявшим свой каменный цвет алтарем.

— А сейчас они уложат это всё на жертвенный костер и сожгут, чтобы с дымом их жертвы вознеслись в обитель богов, — продолжал комментировать происходящее волшебник с отстраненным интересом ученого.

— Так их там несколько? — помимо воли заинтересовался Иван.

— Изрядно, — отмахнулся чародей. — В подробности никогда не вдавался и, надеюсь, не придется.

Тем временем проворные служители культа умело свалили подношения Светоносному на огромную груду хвороста рядом с алтарем, обложенную эстетично тонким слоем ритуальных мхов, перемежающихся заплатками из расширяющими границы сознания лишайниками, и с протяжными песнопениями поднесли к сухим веткам церемониальные факелы.

Огонь вспыхнул мгновенно. Густой удушливый дым окутал жертвенную кучу и заставил податься назад застывшую было в ожидании божьего благословения ораву. И жертвенник, и алтарь скрылись на несколько минут от глаз отрягов...

А когда смрадные облака развеялись порывом ветра, вдруг налетевшего со стороны леса, толпа ахнула.

На алтаре, вместо сложивших ранее свои головы баранов, коз, кур, гусей, уток, а также всего утреннего меню и винной карты лучших домов города, неподвижно и с закрытыми глазами сидел ворон.

— Чудо... — благоговейно выдохнули отряги.

— Фокусы, — презрительно фыркнул Адалет.

— Чучело, — предположил Масдай.

— Дохлый, — не согласилась Сенька.

— А сидит почему? — мгновенно нашел брешь в аргументе царевны ковер.

— Закостенел? — пожала плечами та.

Окружающие их богомольцы, как один позабыв про удивительное явление, вперились в них кровожадными взглядами, но Серафиме, Адалету и, тем более, Масдаю, всё было как с гуся вода.

Зато Иванушка покраснел за троих, пристыжено втянул голову в плечи и умоляюще прошипел: "Тс-с-с-с?..".

— Ладно, смотрим дальше, — смилостивилась царевна и воззрилась на огромную черную птицу, так и не проявившую пока ни единого признака жизни.

И только собиралась Сенька сообщить своей компании, что говорила же она, что ворона дохлая, как вдруг круглые блестящие черные глаза птицы открылись и строго уставились на собравшихся.

— Рагнарок!!!..

Отряги повалились на колени.

Ворон, довольный произведенным эффектом, хрипло каркнул пару раз, словно откашливаясь, хлопнул крыльями, переминаясь с ноги на ногу, и скрипучим голосом — но, неожиданно, без вороньего акцента — прокричал:

— Олаф, сын конунга! Тебе выпала честь послужить Светоносному! Ты нужен мне! Сегодня до полуночи я жду тебя в Старкаде, холле героев! Торопись!

Договорив послание, черная птица, вместо того, чтобы исчезнуть в клубах дыма и пламени, провалиться сквозь алтарь, раствориться в воздухе, или сделать еще что-нибудь подобное эффектно-зрелищное, прозаично расправила крылья и, не обращая более внимания на заворожено пожиравшую ее глазами аудиторию двуногих и бесклювых, полетела к морю и затерялась в круговерти чаек.

— Ну, что ж, — пожал плечами Адалет и перевел оценивающий взгляд с застывшего с вытаращенными глазами королевича на его дядю. — Х... Х... брат конунга так брат конунга... с нами.

— Его зовут Хлодвиг, — украдкой подсказал Иван.

— Какая разница, — раздраженно отмахнулся маг. — Надеюсь, на проводы племянника у него уйдет не слишком много времени, потому что я рассчитываю покинуть сей холодный край к обеду.

— Да совсем немножко, — дружелюбно подсказал справа старый жилистый отряг в короткой куртке из медвежьей шкуры, из-под которой блестела усаженная квадратными бляхами кольчуга. — Ведь Рагнарок приказал ему поторопиться. Все это своими ушами слышали. Надо же!.. Старики говорят, такого уж лет сто не было, чтобы посланник Светоносного спустился на землю и говорил с людьми. Хорошо, что лучшие воины дружины его отца и так здесь. Против них ему и минуты не выстоять.

— Я надеюсь, он не собирается с ними драться, — рассеяно пробормотал чародей.

Их добровольный гид по традициям и обычаям народов севера непонимающе моргнул, нахмурился и изумленно уставился на иноземцев, словно они только что сморозили какую-то неописуемую глупость.

— А что же, по-вашему, он будет с ними делать? Песни петь?

Адалет, Иван, Серафима и, не исключено, даже Масдай прикусили языки и медленно повернулись в сторону недоуменно взирающего на них отряга.

— В смысле? — первым нашла подходящие моменту слова Серафима.

— Как же еще, по-вашему, он попадет в Старкад? — не теряя надежды просветить непонятливых иностранцев, демонстративно развел руками воин, изображая для особо сообразительных всем своим видом полное отсутствие альтернатив.

— Старкад — это дворец Рагнарока? — добросовестно пытаясь понять загадочный намек солдата, на всякий случай уточнил Иванушка.