Я НЕ ПОТЕРЯЮ КОНТРОЛЬ НАД ЭТИМ СОСУДОМ ВНОВЬ!
Я бы улыбнулась, будь у меня лицо. Да. Вот так. Потеряешь. Ты проиграешь, а я выиграю.
Что-то происходит с Книгой, меняет ее положение, и чем бы это ни было, оно угрожает ее способности удерживать мое тело. Это я? Это мое растущее осознание ослабляет ее хватку? Я простираю свое сознание, и по мне ударяет волной изнурительного изнеможения. Это первое ощущение, которое я чувствую с тех пор, как Книга превратила меня в Мак-в-коробке. Кто-то крутит ручку моей шарманки?
О Боже, я знаю, что происходит! Ей нужно поспать. Ее сознание привязано к моей физиологии, и в итоге она вырубится. Должна вырубиться. Она не сможет гонять мое тело вечно, иначе оно умрет. Тела умирают от перенапряжения. Что тогда случится с книгой? Что случится со мной?
Теперь я постоянно бодрствую. Я не страдаю от усталости, не нуждаюсь во сне. Я гипербдительна, как Риодановский замок из стекла, откуда все видно и за всем можно наблюдать.
Она вновь говорит, слабо произнося три слова.
Кто-то. Отравил.
Я жду, потягиваясь, надавливая, стремясь наружу всей своей волей.
Внезапно ощущение удерживающих меня стен пропадает, и я чувствую, будто меня вытянуло из моей коробки вакуумным пылесосом — расправляюсь, расширяюсь, увеличиваюсь.
На один долгий ужасный момент мне кажется, что мое сознание разорвано надвое, будто кто-то борется за то, чтобы удержать меня в коробке, но я сопротивляюсь и пинаюсь, пытаясь освободиться. Напряжение становится невыносимым.
Внезапно по мне ударяет боль.
Боль повсюду! Она потрясает меня.
Я открываю глаза, отчаянно пытаясь увидеть, что вызвало эту боль...
Дерьмо собачье.
Я.
Открываю.
Глаза.
17
Они порхают позади тебя, твои возможные варианты прошлого
Эобил, Королева Фейри
— Выпусти меня отсюда, упрямый ты дурак! — Эобил погрозила кулаком потолку освещенного свечами и усыпанного цветами будуара, в котором она была заперта. Сияющие бриллианты, освещенные изнутри крошечными мигающими светлячками, россыпью окружали ее кулак и описывали в воздухе спирали.
Ее слова, как и все остальное, что она говорила, угрожая и упрашивая, были проигнорированы — если безразличный Король Невидимых вообще слушал. Если он не убрел куда-то, отвлекшись на забавы, легкомысленный он ублюдок. Она даже пыталась говорить потолку, что вспомнила, кто она и вновь любит его, но если король подслушивал, ее ложь оказалась неубедительной.
Даже здесь, запертая в сегменте Зеркал, Эобил чувствовала смятения своего двора; злобные нападки среди ее каст со смертями принцев; возрождение новых принцев; и страдания в глубине планеты.
Она также чувствовала рождение огромной злобной силы внутри ши-видящей О'Коннор, на которую она так сильно полагалась. Синсар Дабх больше не пребывала в заточении и теперь бродила по Дублину, более осведомленная, более опасная, чем ее предыдущее воплощение. Бродила с намерением, целью и планом. Эобил знала, на что она навела свой прицел, но в то же время не имела понятия, как могут развернуться события. Этот мир и его обитатели вышли за рамки ее предполагаемых вариантов.
Она закрыла глаза и вздохнула. Ей не удалось защитить будущее своей расы. Были ли они обречены с того самого момента, когда песнь была потеряна? Или это началось ранее, в тот судьбоносный день, когда древняя королева отказалась превратить конкубину в Фейри ради короля? Если бы Первая Королева не отказала ему в просьбе, она не была бы убита, две смертоносные Синсар Дабх никогда не были бы созданы, а сама Эобил не оказалась бы заточенной в будуаре мертвой женщины, потому что безумный король решительно верил, что она — его давно утерянная любовь.
Их планета не умирала бы, а их раса не балансировала бы на грани вымирания.
Перед смертью Первая Королева сделала две вещи — одну из злобы, вторую из чувства долга. Она потратила драгоценное время, используя песню, чтобы сотворить стены тюрьмы Невидимых в наказание за неповиновение Короля.
Затем она перенесла силу двора Фейри, извлекая ее из глубин их собственного расколотого мира, забрасывая ее через световые года и галактики, хороня в другом мире. Средоточие их силы вновь переносилось между мирами стараниями других королев, но задолго до того, как Эобил получила корону, оно было погребено на планете Земля.
Все ныне существующие Фейри черпали свою магию из вихря силы, бурлящего в ядре планеты.
Без песни Эобил тысячелетия назад была вынуждена безвозвратно привязать их силу к этой планете, чтобы укрепить их расу. Если Земля будет разрушена, все Фейри тоже умрут в тот самый момент, когда их индивидуальные узы больше не будут связаны с источником.
Если бы только у нее была песня, она могла бы разрушить путы и освободить силу ее двора, чтобы вновь переместить ее!
Они могли бы покинуть этот мир, не заботясь об его судьбе!
Она открыла глаза, взгляд невольно переместился обратно к полупрозрачному худому силуэту конкубины, где она свернулась со своим темным любовником на кровати, покрытой горностаевым мехом и насыщенно пахнущими лепестками цветов.
Женщина во всем была идентична Эобил.
Но она не была Фейри. Конкубина была смертной.
И все же... Эобил ощущала необъяснимую связь с ней. Страсть призрачных любовников каким-то образом трогала ее, беспокоя нечто в ее сущности — не совсем воспоминания, скорее туманные образы чего-то, напоминавшего давно забытый сон. Будучи запертой в этой комнате, наблюдая, как они спорят с тем же жаром, что и любят, она начинала бояться, что сходит с ума. Их идиотские споры начали завладевать ее мыслями. Она начала... интересоваться их проблемами. Хотела вмешаться и сказать им перестать вести себя по-идиотски. Желала, чтобы король отпустил свою женщину. Позволил ей жить и умереть, как она хотела, и любил ее, пока мог.
Такие мысли чужеродны для нее!
Королева Фейри никогда не советует другому отказаться от бессмертия, если только нет другого пути выжить.
И все же она понимала... нет, она чувствовала смысл в словах конкубины. Женщина не хотела быть Фейри. Ее вера была иной, нежели у Короля. Она верила, что жизнь продолжается после того, что большинство считает смертью. У ее расы были души, загадочные аморфные штуки, которые не умирают вместе с телом, и стать Фейри для нее значило, что ее лелеемая душа в конце концов увянет и умрет. Для конкубины человеческая смерть значила всего лишь, что одна дверь закроется и откроется другая. Она не боялась этого. Кто такой король, чтобы заставлять его женщину выбирать его веру вместо ее собственной? И все же он насмехался над этим. Говорил, что смерть — это конец, что она должна отказаться от своей веры во что-то ради его веры в ничто. И все же пылкие уговоры конкубины влетали в уши, оглушенные эго и высокомерием.
Эобил отвернулась от кровати. Если, как заявлял король, она была рождена не Фейри, а смертной, она бы знала. Она не та женщина, которой когда-то была его конкубина. Ей скучно, она заперта в одиночестве и отвлекается на страстную игру.
И все же... король заявил, что ее использовали как заложницу, что она вынуждена была выпить, ничего не подозревая.
Такое случалось, когда в ее дворе назревала вражда, пока она не присвоила силу и не спрятала котел вместе с Эликсиром Жизни там, где она одна могла получить к ним доступ. Она тщательно позаботилась, чтобы все Фейри забыли. Защитила их друг от друга.
Она достаточно долго была заперта в будуаре, чтобы обдумать каждый аспект истории короля, и была вынуждена признать, что хоть его заявления возмутительны и абсурдны, тем не менее, они могут быть правдой. Если кто-то заставил ее выпить из Котла Забвения намного ранее в прошлом — Эобил не догадывалась, что жила в те времена — то все, что он говорил, могло быть правдой. Ее собственный Верховный совет обвинял ее в незаслуженной мягкости к смертным, а в редких случаях даже в их защите.
Все свое правление она провела за изучением и анализом возможностей, как лучше обустроить мир ее расы, не содержащий ничего слишком экстремального для развлечений.
Тогда как она считала это слишком неправдоподобным?
Эобил повернулась лицом к возвышающемуся черному Зеркалу, разделявшему две комнату — светлую и темную, уютную и пустынную, милую и пугающую. Этот таинственный портал охладил ее. Она делала первые шаги в узнавании историй, скрывавшихся за жутковатым царством Короля Невидимых, царством вечной полуночи и льда. Она недавно была в этом царстве, но потом ее спасла О'Коннор, которую она деликатно подтолкнула очутиться здесь в час ее испытаний, но ничего не видела даже краем глаза, заточенная в ледяном гробу.
Она не приходила в сознание, пока король не забрал ее из катакомб аббатства, не предвидела, что он ее похитит. Она не имела ни малейшего понятия, как ее освободили из тюрьмы Невидимых, и теперь самое мощное ее оружие, ши-видящая О'Коннор, поглощена худшим оружием Короля Невидимых — и она определенно ее враг.
Она знала легенду о зеркале короля. Она гласила, что только двое могут пройти сквозь портал и выжить. Она осмотрела огромное Зеркало в позолоченной раме, отыскивая объективность, взвешивая свои ограниченные варианты. Возможно, у нее есть способ сбежать из своей тюрьмы через половину будуара, принадлежавшую королю. Высокомерный король был слишком озабочен собственным существованием, чтобы поверить, что Королева Видимых рискнет своей жизнью, пытаясь пройти сквозь портал.
Она горько усмехнулась. Он ее не знал.
Она пожертвовала бы чем угодно, столкнулась лицом к лицу с любой неприятной правдой, отказалась бы даже от собственной бессмертной жизни, чтобы обеспечить будущее своей расы. Для нее имело значение лишь то, что ее люди выживут. Даже если это означало ее погибель. Она была их королевой.
Если она попытается пересечь барьер и умрет, что тогда случится с ними? Виновный в смерти еще одной королевы, король, может, все же предпримет что-нибудь для спасения их расы?
Если она попытается и выживет, значило ли это, что все ее существование было ложью, что она была старше, чем думала, и была рождена, невероятно — смертной, человеком.
Одно неопровержимо — она в любом случае умрет, если останется на прежнем месте. Лучше умереть пытаясь.
Когда планета разрушится, каждый мир Фейри, включая Зеркала и все, что они в себе содержали, исчезнет. Даже сам король. Легенда гласит, что он предшествовал даже Первой Королеве, кто-то даже заявлял, что он создал ее. Создал их всех. И теперь ему было наплевать на то, что все его создания могут исчезнуть. С чего бы ему волноваться? Он будет двигаться дальше.
Она обернулась на конкубину, чье тело на льняных простынях переплелось с телом короля.
Они трогали ее, задевали струну где-то в глубине ее существа. Возможно ли, что это остатки воспоминаний, выживших после котла? Была ли это любовь, столь же всепоглощающая как и та, что делили король и конкубина, и она оставляла нестираемый отпечаток на самой сущности существа, несмотря на действие Эликсира Забвения?
Каждой фиброй души она хотела отрицать это. И все же она не повторяла эгоистичных ошибок упрямой Первой Королевы.
Зачастую лишь смелые, бесстрашные, рискованные поступки давали надежду обмануть надвигающийся рок, как будто Судьбу веселило красочное неожиданное, и пока она смеялась, можно было провернуть изменения под носом злобной суки.
Ее обязанность — исчерпать все средства в ее распоряжении, чтобы спасти ее расу. Какими бы пугающими или тошнотворными они не были.
Она осмотрела гладкое темное стекло, вглядываясь в темный интерьер королевской опочивальни.
Огонь для его льда, мороз для ее пламени.
Она понятия не имела, откуда взялась эта мысль.
Но каким-то образом она знала, что на другой стороне, его стороне было холодно. Так холодно, что тяжело вздохнуть.
Она задрожала от очередной бессмысленной мысли. Ей нет необходимости дышать. Она — энергия и проекция.
Стиснув зубы, она подхватила давно забытый плащ конкубины из снежного бархата и плюшевой шкуры.
Крепко обмотав им свое тело, она скользнула к зеркалу.
18
У меня сна ни в одном глазу, я не сплю, о нет, нет
Мак
Я лежу на полу, глядя на дверь.
Где я? Каждый мускул в моем теле — моем теле! — горит от усталости, мои зубы болят. Почему у меня болят зубы?
Застонав, я оцениваю себя. Я могу двигаться?
Я осторожно вытягиваю ногу.
Гребаное "ой".
Такое чувство, будто кто-то избил меня с головы до пят. И мне отчаянно нужно в туалет. Какие бы гнусные дела ни творила Книга, в процессе она довела мое тело до предела. Я долго остаюсь неподвижной, привыкая к материальности. Та невероятная ясность, которой я достигла без отвлекающего меня тела, угрожает испариться под стремительной атакой ощущений.
Я упираюсь ладонями в пол, заставляю голову подняться как ручную кобру, и всматриваюсь в тускло освещенную холодную комнату, отделанную неоклассической готической мебелью — низкие парчовые и бархатные шезлонги, стулья с высокими спинками и жутковатый балдахин, огромная кровать с четырьмя столбиками, укрытая винтажным бархатом и тафтой.
Я знаю это место.
Я презираю это место. И теперь, вернувшись в свою шкуру, я чувствую осязаемую злобу кошмарного особняка, в котором было совершено столько убийств. Зло оставляет след, заражая и изменяя сами молекулы места, где оно случилось.
Еще я слышу кого-то за пределами этой комнаты, темную мелодию тысяч и тысяч Невидимых, собравшихся вблизи. Больше, чем я когда-либо чувствовала в одном сжатом пространстве с той ночи, когда съежилась на вершине колокольни, а небо почернело от орды монстров, вырвавшихся на свободу после вечности в заточении. Нестройная песнь столь многих каст, смешавшихся воедино, едва не оглушает меня, пока я не приглушаю свои способности ши-видящей. Оказывается, Книга предпочла окружить себя армией Двора Теней. И что могло быть более подходящим местом? Должно быть, она присмотрела его моими глазами, когда я была здесь с Бэрронсом в ту ночь, когда выкрала один из камней. Я гадаю, сколько ей удалось увидеть той ночью. Я гадаю, знает ли она все, что известно мне. Я дрожу от этой мысли. Как бы там ни было, она знала достаточно, чтобы понимать, где находится это место, и что оно подойдет.
— Мэллис, — звук получается надломленным шепотом. Горло горит, пересохло, а мой рот... о Боже. Я засовываю дрожащий палец в рот и достаю то, что застряло в зубах. Очевидно, Книга не утруждала себя зубной щеткой и зубной нитью, и сколько, черт подери, я отсутствовала, что я делала, и как очутилась здесь?
Я падаю обратно на пол и шарю по карманам. После того, что показалось мне вечностью неуклюжих поисков, я нащупываю его пальцами, вытаскиваю, кошусь на дату и время и облегченно обмякаю на полу.
Тот же день, поздняя ночь. Я определенно не К'Вракнула мир за такой короткий промежуток времени.
Я застываю, запоздало поглощая только что увиденное. Сокращая мышцы, которые громко протестовали против сокращения, я вновь поднимаюсь и настороженно смотрю на свои руки. Они все в порезах и ссадинах, ладони покрыты коркой крови и кусочками черных... я щурюсь... перьев, кажется. Мои ногти обломаны до мяса, и там застряло еще кое-что... фу!
