Заклятые супруги. Золотая мгла

— Я вас убью, — прошипела я.

— Сделай это нежно.

Он запечатал мне рот поцелуем, глотая возмущенный всхлип и лаская языком до дрожи чувствительные губы, а следующая лента — плотная, темная, легла на глаза. Анри пригладил мои волосы прежде, чем закрепить повязку.

Мой муж — извращенец. Приговор обжалованию не подлежит.

Впрочем, в следующий миг все мысли вылетели из головы. Шелк скользнул по моей шее и груди, кожа мигом покрылась мурашками, а когда лента зацепила сосок, я шумно втянула воздух. Анри меня вообще не касался, пальцем не тронул, если можно так выразиться, но скольжение шелка по разгоряченной коже — по сгибам локтей, по коленям, по бедрам — пробуждало животные желания. Темнота возбуждала: то, что он творил со мной утром расцвело перед невидящими глазами во всех красках, туда же добавилась и картина с демоновой книжки, которую показывал Анри. Одна только мысль, что он может целовать меня там, отдавалась пульсацией между ног.

Лента снова поползла по моему животу, и я вцепилась в свои нестрогие путы, раздирая их ногтями. Легкое дразнящее прикосновение к ноге, а потом шелк скользнул между бедер. Так сладко, так легко, и... так бесконечно мало, но в тот же миг горячий поцелуй обжег шею. Я задохнулась, контраст ощущений подбросил меня над кроватью, заставляя выгибаться в поисках более откровенных ласк. Анри обвел сосок кончиком языка, сильные пальцы играли со второй грудью.

— Хва...тит... — сдавленным прерывающимся шепотом выдохнула я.

— Тереза... видела бы ты себя сейчас.

Голос мужа звучал иначе, чем утром. И даже не так, как полчаса назад, в хриплые бархатные интонации добавилось что-то еще, и от этого "чего-то" низ живота наливался болезненно-сладкой тяжестью.

Не знаю, за что я убью его скорее — если он сейчас остановится, или если продолжит. Дыхание вырывалось сдавленными полустонами, поцелуи обжигали живот, а потом он развел мне бедра, и... От острой, бессовестно-грязной ласки перед глазами потемнело, меня затрясло предвкушением подступающего спазмами удовольствия. Я выгнулась, подставляя бедра под напор его губ, под язык, ласкающий меня внутри, зашипела, когда прохладный воздух скользнул по влажной разгоряченной плоти, а потом вздрогнула всем телом: низ живота пронзило резкой обжигающей болью.

— Тереза!

Рычание Анри было угрожающим, он замер во мне, сдернул повязку и смотрел так, будто хотел придушить. Впрочем, было в этом взгляде что-то еще, кроме "придушить": в раскрывшихся чуть ли не во всю радужку зрачках, оттененных золотым ободком.

Первое движение отозвалось дергающей болью, ленты натянулись так, что не треснули только чудом. Поцелуй больше напоминал укус, и я не стала сдерживаться. Рванулась в ответ, зубы стукнулись о зубы, впилась в его рот языком. А потом запрокинула голову, подставляя шею и грудь под обжигающие поцелуи. Анри провел пальцами по моим губам, надавил, заставляя втянуть их в себя, а потом скользнул рукой вниз, поглаживая невероятно чувствительный комочек плоти. Ощущение болезненной растянутости — там, между ног, понемногу отступало, а от того, что творили его пальцы, хотелось кричать.

Я терзала его рот, а он меня — изматывающими, мучительно-сладкими рывками вбиваясь в мое тело. Накрывшее меня наслаждение накатило бегущим по венам огнем и спазмами, от которых я содрогалась снова и снова. Пульсация его члена во мне отозвалась тянущей болью, Анри подался назад, а я вдруг почувствовала себя слишком пустой. И легкой. Если бы не держали ленты, наверное, могла бы взмыть к потолку. Мышцы еще продолжали сжиматься, сердце билось о ребра, когда он меня освободил и привлек к себе.

— Чтоб вы сдохли, — прохрипела я, с трудом сгибая колени. Между ног пекло так, что мало не покажется.

— Почему ты мне не сказала?

— А должна была? — Я с вызовом взглянула на него. — Хотя погодите-ка, у вас в Вэлее в порядке вещей, что женщина заводит любовников до свадьбы?

Анри недобро прищурился.

— Демоны тебя раздери, Тереза, ты хоть понимаешь, что творишь?

— В отличие от вас я сначала думаю, а потом делаю.

— Сомневаюсь.

Он покачал головой, как будто разговаривал с малым ребенком.

— Ты что, даже ни разу себя не ласкала?

К щекам привычно прилила кровь: да я даже ни с кем не целовалась до вас! Но вам об этом знать совсем не обязательно. Я ответила ему гневным взглядом и посмотрела в окно: там давно уже стемнело. Сколько времени было, когда мы поднялись?

— О чем ты думаешь? — Анри мягко приподнял мой подбородок.

— О том, сколько времени мне осталось вам подчиняться.

Взгляд его стал не просто холодным, а ледяным, плечи ощутимо напряглись. Я отодвинулась на подушки, он оказался надо мной в мгновение ока: навис, опираясь о покрывало. Недобрый огонек, мелькнувший в ореховых глазах, заставил меня поежиться — к счастью, лишь мысленно. Нельзя показывать слабость, особенно ему. Я вжималась в кровать до тех пор, пока позволяла перина, но дальше Анри не становился. Его лицо замерло в дюйме от моего, а обнаженная грудь почти касалась мигом затвердевших сосков.

— Думай, что говоришь, Тереза.

— Я в вашу жизнь не просилась, — холодно отрезала я. — Если хотите от меня избавиться, возражать не стану.

Четче обозначившиеся скулы — и очередная маленькая победа. На этот раз моя.

— Приготовлю тебе ванну.

Анри отшвырнул подушку и поднялся. Натянул штаны и вышел, я же завернулась в покрывало. Показала двери язык, неудачно повернулась и зашипела от боли. Ох, сейчас бы не ванну принять, а вспомнить точное начертание обезболивающего узора. У армалов магические узоры на все случаи жизни, но если Винсент знал большую часть наизусть, мне приходилось подглядывать в книжки. Вот только где те книжки? Правильно, в Мортенхэйме.

Долго в одиночестве побыть не удалось: за дверью выразительно поскреблись, а потом в образовавшуюся щель бесцеремонно втиснулся Кошмар. Подошел к кровати, уселся на расплывшееся чернильной кляксой платье и принялся умываться, изредка бросая на меня укоризненные взгляды янтарных глаз.

15

— Как Анри вам это позволил?

Луиза сидела в экипаже смешная, нахохлившаяся и чем-то напоминала воробья. Выехали мы рано, поэтому сейчас она то и дело зевала, прикрывая ладонью рот. Удивительно, что вообще согласилась со мной поехать, потому как я заявилась к ней с утра и почти выдернула из постели. Мисс Бук даже возмутиться не смогла: я теперь замужняя особа, и Луиза вполне может отправиться в моем сопровождении куда угодно.

— Сегодня мой день.

— Ваш день?

Я кивнула.

— Мы договорились, что один день я делаю все, что скажет он, а на второй он делает все, что скажу я.

— То есть... Анри просто вас отпустил?

— Да.

Если можно так выразиться. Я проснулась, едва рассвело. Одна, потому что как только его время истекло, я выставила мужа из спальни со словами, что сегодня буду спать без него. Так вот, прекрасным свободным утром я первым делом пригласила Мэри, привела себя в порядок, спустилась вниз и столкнулась с Анри. Выглядел он так, словно не спал всю ночь: бледнее обычного, уставший и заледеневший — холодом от него веяло за милю.

"Куда это ты собралась, Тереза?"

"В Мортенхэйм. И вы со мной не едете, так что уйдите с дороги".

"Одну я тебя не отпущу".

Можно было сказать, что я поеду с Луизой, но зачем упрощать ему задачу?

"Сегодня мне не нужно ваше разрешение. Или игра в послушание у нас только для девочек?"

Глядя как темнеют его глаза, я испытала истинное удовольствие. А уж когда он отступил в сторону, не сказав ни слова, только чудом удержалась от того, чтобы не показать ему язык. Пока шла через холл, спину пронзал его взгляд, я почти чувствовала расползающееся между лопаток золотое пятно, от которого то жарко становилось, то в дрожь бросало. До последнего сомневалась, что мне позволят выйти за дверь, и все-таки он меня не остановил.

— С ума сойти! Винсент бы за такое в комнате запер. Меня так точно.

Я хмыкнула.

— Вам повезло с мужем, вы об этом знаете?

Луиза отодвинула шторку и выглянула в окно. Туманная дымка таяла, солнце разливалось над полями, золотило холмы и верхушки деревьев. На небе — ни облачка, что удивительно для наших мест. День обещал быть жарким, а пока напоенный летом воздух звенел и стрекотал на все голоса просыпающейся природы — птицы, пружинки-кузнечики, разноцветные бабочки то и дело мельтешили перед глазами.

— Зачем мы тащимся в Мортенхэйм? Могли бы устроить пикник в Милуотском парке, у озера. Там сейчас такая красота...

— И море людей.

— Это же весело!

Кому весело, а кому не очень.

— Я же говорила, мне нужно найти кое-какие книги.

Хочу знать о силе мужа все. Мне не нравится, когда кто-то знает о чем-то больше меня. Особенно если этот кто-то — Анри Феро.

— Тереза, вы неисправимы! — Луиза со стоном откинулась на спинку сиденья. — Зачем я вам? Я же в библиотеке буду третья лишняя... точнее, сто третья лишняя.

В этом она права: когда я сажусь за книги, мне не до кого. Но вообще-то я хотела поговорить не об этом, тем более что теория магии и история — не самая сильная ее сторона.

— Я хотела с вами посоветоваться. И попросить о помощи.

— Я вся внимание.

— Мне нужно... гм... зелье, чтобы не допустить детей.

Вот. Я сказала это, и даже не покраснела. По крайней мере, по ощущениям — уши не горят, щеки тоже. Значит, все в порядке.

У Луизы загорелись глаза. Она подалась вперед и сжала мои руки.

— Зелье, говорите?

Я все-таки покраснела. Если представить меня в качестве сосуда, то краска залила от пяток и по самую макушку, добралась даже до пальцев на руках. Мало мне было того, что колея достаточно расшатанная, и на каждой кочке я мысленно вспоминала Анри недобрыми словами. Вот почему винехейш у меня в голове отложился, а исцеляющие узоры — нет? Так еще и Луиза со своими улыбочками. Право-слово, есть у этой женщины стыд?

— Тереза! Не будьте букой!

Меня бесцеремонно подвинули и устроились рядом.

— Вам понравилось?

Как такое вообще может нравиться?

"Может", — подсказала какая-то внутренняя ехидна. К счастью, колесо попало в ямку, напомнив мне об обратной стороне удовольствия. Хорошо хоть мы пока едем, но вообще-то вспоминаю об этом на каждом шагу. Буквально. Вчера Анри отнес меня в ванную, где теплая вода помогла немного расслабиться и снять саднящую боль, с утра было уже легче, чем вчера. Но недостаточно, чтобы забыть о вчерашнем.

— Не уверена.

— Он был с вами груб?

Ни стыда ни совести у этой женщины. Вот правда.

— Тереза, я же не прошу вас рассказывать, как все было.

Еще бы вы попросили.

— И почему вы такая красная?

— Потому что это грязно! — выпалила я на одном дыхании. — Грязно, мерзко, отвратительно и стыдно! О таком не говорят в приличном обществе, такое не должно нравиться.

— О-о-о-о... — Луиза пожевала губы. — Как все запущено. Ну а если нравится, тогда что?

Я вздернула подбородок. Не собираюсь я об этом говорить — ни с ней, ни с кем-либо еще! Помню, как отец вышвырнул за двери одну из горничных, потому что она крутила роман с конюхом, а его выставил следом. Он говорил, что разврата под своей крышей не потерпит, что никакие рекомендации от него она не получит, потому что таким не место в приличных домах.

С матушкой они спали в комнатах на разных концах коридора. Даже когда собирались вместе — в столовой или в гостиной, он лишний раз к ней не прикасался. В экипаже садились друг напротив друга, если же отец подавал ей руку, это была лишь учтивость, ничего кроме. Да, у Луизы и Винсента все иначе, но единственный мужчина, с кем я могла испытать подобное, оказался женат. Хотя не думаю, что Альберт стал бы требовать от меня чего-то настолько грязного. Уверена, что и Винсент от Луизы не требует.

— Тереза, — она мягко сжала мои руки и заставила меня положить их на колени. — Вы же взрослая женщина. Что плохого в том, чтобы чувствовать не только душой, но и телом?

— Помните маркизу Карридж? Что о ней говорили после того, как они с мужем обнимались на пикнике!

— Потому что она позволила себе то, что другие не могут. Хотят, но не могут.

Я дернулась, как от удара.

— Вы поможете мне с зельем или нет?

При мысли о том, что придется самой обращаться к целителям, уши заполыхали как маяки.

— Помогу. Раньше я бы вам его сама приготовила, но теперь... могу только дать рецепт.

Луиза развела руками. Во время покушения на брата она использовала всю свою силу, чтобы его защитить, и полностью лишилась магии.

— Вот и славно. А теперь давайте...

— Думаете, джентльмены лишь держат своих дам за ручки и крутят их в вальсах? Вы просили меня научить вас быть женщиной, но вы не станете ей, пока отрицаете свою природу. Чувственность.

Луиза произнесла последнее слово мягко, и в то же время таким низким, глухим голосом, что у меня мурашки побежали по коже.

— Знаете, куда некоторые бегают после посещения мужского клуба? К женщинам, которые могут дать им то, что не хотят жены.

Она сейчас говорит про доступных женщин? Потрясающе!

— Вас послушать, так все вокруг замешано на плотских утехах.

— Не все. Учитесь чувствовать, Тереза. Вы же читаете столько книг, так поищите ответы хотя бы в них!

Перед глазами снова всплыла картинка маэлонского художника на обложке. К счастью, краснеть дальше было некуда. Я вызывающе сложила руки на груди, но Луиза больше не делала попыток заговорить. До Мортенхэйма мы добирались под стрекот кузнечиков и свиристение птиц.

Я плюхнула на стол очередную стопку книг и облегченно вздохнула: последняя. Все, что нашлось в нашей библиотеке о происхождении силы хэандаме и прочего, что с ними связано. Все написаны на арнейском — древнем языке, который давно считается мертвым, но у меня с ним проблем нет.

— Ой, птичка!

Луиза раскрыла одну из книг и смотрела на страницу чистыми глазами ребенка, который еще не умеет читать. А вот надо было учить арнейский! Я бросила беглый взгляд на рисунок, фыркнула: чем-то он и правда напоминал ворона, вот только пропорции здесь не разглядеть. Эта "птичка" ростом с высокого мужчину, если присмотреться, под гладкими густыми перьями шипы, клюв более острый, лапы не по-птичьи мощные: кожистые, с крепкими острыми когтями. К тому же ядовитыми.

— Таатрин.

— Кто?

— Крылатый оборотень.

Глаза Луизы широко распахнулись.

— Шутите?

— Ничуть. Таатрины жили на землях Загорья. Достаточно давно, цивилизация армалов тогда еще пары сотен лет не насчитывала.

— Ничего себе.

— Считались высокоразвитой расой, в совершенстве владели магией, смешанных браков не допускали.

— И что с ними случилось?

— Неизвестно.

— Совсем?

— Совсем, — я захлопнула книгу. — Остались селения, крепости, скотина и утварь, даже флот, а жители исчезли. Ни следов борьбы, ни крови. Ни-че-го. А теперь если не возражаете...

Луиза вздохнула и упала на стоящий у окна диванчик.

— И что мне прикажете делать?