Назло судьбе (часть 1)

* * *

Эти воспоминания отозвались болью и заскрипели песком на зубах. Я говорила, пытаясь рассказать обо всем Рашу, но подходящие слова терялись, забывались и никак не хотели находиться.

— Я не хотела никого убивать. Правда, не хотела, — старалась не смотреть на Раша, который замер в нескольких шагах от меня. Было больно даже думать о том, что я могла увидеть в его глазах осуждение или порицание. Ненависть. — Но не смогла удержаться. Они все были мертвы. Все. Каратели не пощадили никого: ни женщин, ни малых детей. Даже трупы не убирали... и кровь... там было так много крови.

И перед глазами снова встала выжженная мертвая земля, разрушенные огнем дома и трупы людей, что не успели спрятаться за стенами построек от мечей. Правда, внутри их ожидала не менее ужасная кончина — сгореть заживо или задохнуться от дыма — что может быть хуже?

В ушах стояли крики:

— Пощадите!

— За что?

— За что!!!!

И слезы катились из глаз, рыдания сдавливали грудь, и я не могла вздохнуть, захлебывалась собственными словами и упала на колени, закрывая лицо руками.

— Я сказала неправду, — мой голос звучал очень тихо. — Я хотела их смерти. Желала ее. Я заключила сделку. Тьма отомстила, она выполнила свое обещание. И забрала их жизни следом за жизнями жителей моей родной деревни. Они были недостойны прощения, и я не жалею. Ни минуты, ни единого мгновения не жалею, что в то утро выпустила наружу древнюю силу.

Тьма тихонько мурлыкала у меня в голове. Она не была против того, что Раш узнал о ней... обо мне... кажется, Древняя была довольна.

А я?

Я продолжала сидеть на коленях, перебирая опавшую прошлогоднюю листву, разглаживая складки на безнадежно испорченном платье. Мне не стало легче от того, что я выговорилась. Внутри меня разливалась пустота. И слезы резко высохли.

А вот посмотреть на Раша было страшно.

Во время моей исповеди, мужчина замер и не двигался, словно окаменел. Но стоило мне закончить, как он отошел. На шаг всего, и я вздрогнула. Он был среди инквизиторов. Служил им. И пусть у него была своя причина сейчас спасаться от них бегством, он ненавидел ведьм. Я поняла это еще тогда, у охотничьего домика, стоило ему начать рассказывать про сестер с острова Святой Елены.

А Раш молчал.

Ходил взад вперед, перекатывался с пятки на носок и молчал. И это молчание угнетало, оно, словно каменный ком, упало мне на плечи и пригибало к земле.

— Что значит "выпустила Тьму"? — неожиданно спросил Раш, когда я уже была готова завыть от безысходности. — Она внутри тебя? Как это возможно? В тебе нет второй сущности, и ты не одержима. По крайней мере, чужих запахов на тебе нет, и я не понимаю, что это значит? Она живет в тебе? Питается... тобой... твоей силой?

* * *

Боль была невыносима. Я горела, чувствовала, как кипит кровь, и этот жар разносился по всему телу, плавились кости, лопалась от жара кожа... и голос был сорван от крика. Никому не под силу выдержать такую боль. И я не могла... не могла больше терпеть...

Все резко закончилось. Боль ушла, и я с удивлением осознала, что кожа цела и кости тоже не раздроблены. Только голос по-прежнему сорван и в горле не першит — дерет. На мгновение мне показалось, что я ослепла, но чуть позже пришло понимание того, что это не я слепа — это вокруг меня кромешная тьма.

И эта тьма живая. Она плотная настолько, что, кажется, стоит протянуть руку и можно будет ее потрогать. И я так и сделала. Вытянула руку, словно хотела ухватиться за что-то, но не получилось. Густой черный туман ускользал от меня, не давался в руки, но сам начал ластиться ко мне, словно котенок, пытался стереть застывшие на щеках слезы, играл с волосами.

— Я выбрала тебя... — чужой шепот... незнакомый и... родной одновременно. — Ты мне понравилась. Ты сильная. А мне так нужна Хранительница. Я выбрала тебя.

— Кто ты? — страха нет, но есть любопытство и желание рассмотреть собеседницу. — Тебя послала Славена? Она решилась подшутить надо мной?

Незримая собеседница рассмеялась. И смех этот зазвенел, словно серебряные колокольчики.

* * *

— А потом я пришла в себя, и оказалось, что трое суток провела в беспамятстве. Лежала, словно замороженная, не двигаясь и лишь иногда слабо постанывая. А мне-то казалось, что мои крики слышны даже у подножия гор, — я невесело улыбнулась, рассматривая собственные руки.

Раш уселся напротив меня, прямо на землю, скрестив перед собой ноги и прислонившись спиной к стволу раскидистой березы, что уже успела выпустить первые, еще клейкие, но уже одуряюще пахнущие листочки. Он смотрел на меня пристально и слушал внимательно не перебивая. И я была благодарна ему за это молчание. Начни он что-нибудь говорить или задавать вопросы, и я не смогла бы продолжить. А так... создавалась иллюзия, что все хорошо, и я просто делюсь воспоминаниями с другом.

— Я потом рассказала про это наставнице, но она, мне кажется, не поверила. Решила, что все это был просто бред, фантазии помутненного от боли сознания. И я знала, что когда сила просыпается — это больно. Мама как-то рассказывала, но она была слабой. Почти совсем ничего не умела, а потому у нее все было иначе. Совсем иначе. Словно лихорадка, которая прошла за два дня, оставив после себя лишь слабость.

— Ты оказалась сильнее?

— Я родилась в особый день, — горькая усмешка появилась на губах и я опустила взгляд — смотреть на Раша было больно, и слышать его глухой отстраненный голос тоже, но я судорожно вздохнула и продолжила. — Говорят, что ведьмы рождаются ночью. Не знаю почему, но бытует мнение, что если в сильную грозу родится девочка, то она обязательно будет ведьмой. Бред, как по мне. Я родилась днем. Мама рассказывала, что тогда луна встретилась на небосводе с солнцем и на мгновение на землю опустилась тьма. День стал ночью. А когда тьма рассеялась, я издала свой первый крик. Она всегда боялась за меня, моя мамочка...

Эти воспоминания причиняли еще больше боли.

Мама. Красивая, еще молодая, но изнуренная тяжелой работой, семьей, вечным безденежьем, невозможностью как-то изменить свою жизнь. Она сохранила красоту, как и все ведьмы, но под глазами у нее залегли темные круги от недосыпа, и худоба была чрезмерной.

Она уставала, но никогда не жаловалась, всегда находила время, чтобы приласкать или спеть перед сном колыбельную. И она любила отца. Даже по прошествии многих лет, прожитых вместе, они не перестали слышать и понимать друг друга. И мамины глаза всегда загорались каким-то особым светом, когда она смотрела на него. А он... он жил только для нее. И мы, дети, знали, что они нас любят, но... всегда чувствовали себя лишними рядом с ними. Им никто больше не был нужен. Они держались друг за друга, дышали друг другом...

— Мама не хотела отпускать меня в замок. Она боялась, но разве может простая крестьянка возразить самому князю? А старый князь был суров. Ему не перечили. Говорят, даже сам король не решался возразить Димитриу Тодэа и потому отослал его от двора в родовые земли. Хотя... может, и врут, я никогда особо не интересовалась сплетнями. А Тьма пришла ко мне только один раз, после того, как во мне проснулся дар. Спустя месяц или чуть больше...

* * *

Это был сон. Просто сон, но он был таким реальным. И я чувствовала теплые, согревающие лучи солнца на своей коже и легкие, ласкающие прикосновения ветра. Он играл с моими волосами, развевал подол чересчур длинного платья. Это платье сшили для Славены, но ей не понравился цвет. Княжна говорила, что он делает ее кожу желтоватой, а светлые волосы совершенно бесцветными. А как по мне, цвет был изумительный. Лазурный, как небо в ясный летний день, теплый, как мамины руки. Я восхищалась вышивкой и фасоном и замирала, глядя на это чудо, сотворенное руками замковой портнихи.

— Если оно тебе так нравится — забирай, — беспечно пожала плечами Славена, она никогда не жалела нарядов. — Но придется укоротить. Ты такая мелкая.

Мне не хотелось его укорачивать. Мне его даже снимать не хотелось, и я сбежала из замка прямо так, не заглянув к портнихе. И любовалась собой во всех отражающих поверхностях и щурилась, подставляя лицо солнечным лучам, и кружилась, кружилась...

А потом просто упала в траву на лугу за замком и осталась лежать, раскинув руки в стороны, наслаждаясь этим солнечным днем и теплом, и тем, что была счастлива. Да, когда-то для счастья мне хватало лишь красивого платья...

Она появилась неожиданно. Просто возникла из неоткуда на залитом солнечным светом лугу.

— Ну вот мы и снова всстретилисс, — я узнала этот голос сразу, а вот ту, которой он принадлежал, видела впервые.

Она меня поразила. Женский силуэт, черное одеяние, сотканное из тумана, стелящегося причудливым шлейфом по зеленой траве, длинные волосы, словно призрачные плети, развеваются на ветру. А за спиной трепещут два сгустка первородной тьмы.

Только лица ее я не смогла рассмотреть. Его словно не было и в то же время, я не сомневалась, что узнаю ее из тысячи.

— Кто вы? — мой голос дрожал.

— Я? — она склонила голову к плечу, и мне на мгновение показалось, что из-за черной вуали, что покрывала ее лицо блеснули глаза. Удивительные, черные, блестящие. — Ты ведь знаешь, кто я, девочка. Зачем тогда спрашиваешь?

— Это невозможно.

— Почему же?

— Но... как... — я все еще не могла поверить в то, что разговариваю с той, которую принято бояться и проклинать.

Но она вот, стоит на расстоянии вытянутой руки от меня и наблюдает, следит за каждым моим движением и улыбается. И хоть я не могу видеть ее улыбку, но явно представляю ее себе.

— А вот так, — и Тьма раскидывает руки в стороны, словно пытается обнять воздух, затем кружится на месте и ее туманный шлейф колышется. — Я выбрала тебя. Теперь ты моя Хранительница.

— Почему меня? Чем я привлекла ваше внимание?

— А почему бы и нет? Ты мне подходишь, — она рассмеялась, и смех ее взлетел до самых облаков.

— И что мне теперь делать? — я была готова заплакать, потому что никогда не желала себе такой доли и не знала, справлюсь ли.

— Ничего, — Тьма внимательно посмотрела на меня. И взгляд этот, казалось, проник в самую душу, в самые затаенные уголки моего сознания. — Живи, расти, набирайся сил. А я пока понаблюдаю...

И она просто исчезла, растворилась, словно и не была на этом лугу никогда.

— И я ничего не знала и не слышала о ней до тех пор, пока не увидела уничтоженную деревню, — Раш уже давно перебрался ко мне поближе и теперь сидел на корточках напротив, поглаживая большими пальцами мои ладони, успокаивая. — А на том пригорке, я пожелала мести. Захотела причинить боль, убить и... она отозвалась. Исполнила свою часть сделки, а я... я испугалась в последний момент. Не смогла смотреть на то, как Тьма выпивает жизненные силы Еуджена и отозвала обратно, заперла в ее темнице.

— И что теперь? — Раш не выглядел взволнованным или настороженным, в его глазах не появилось ни презрения, ни ненависти. — Она хочет вырваться?

— Я не знаю. Тьма по сути своей совсем не зло, как это принято считать. Она просто... просто Тьма. И это она сама заточила себя, чтобы не разрушить наш мир. Но ей скучно в одиночестве и требуется пища, хоть иногда. И тогда она выбирает себе Хранителя. В этот раз ее выбор пал на меня.