— Мисс Тарукай, подойдите.
И она шла на подгибающихся ногах. Шла, продолжая мило улыбаться.
Собственно, били ее аккуратно. Ни разу ничего не сломали. Правильно, как она будет работать с переломанными пальцами или отбитыми почками?
Впрочем, Джеллика давно уже не особо боялась простых избиений. Медленная боль была для нее гораздо страшнее. От сигаретного ожога на плече не умрешь. Но иногда казалось, уж лучше сломать руку... По счастью, до таких пыток дело доходило редко. Раз-два в месяц. Не чаще. Унижать в этом доме любили больше, чем бить. Один только приказ для горничной не выказывать страх и хранить достоинство был той ещё издёвкой.
Но Джеллика научилась. И в присутствии, и в отсутствие своего нанимателя. Лучше не давать поводов для наказания. Или давать их как можно меньше.
Днем она оставалась одна и занималась всем тем, чем занимаются горничные в отсутствие хозяев: мыла, готовила, гладила, убирала. Но это было счастьем. Действительно счастьем. Ведь днем ее никто не унижал, не окликал, не говорил негромким хорошо поставленным голосом:
— Мисс Тарукай, подойдите.
День — это уединение. Что звучит довольно смешно применительно к дому, который утыкан камерами... Джеллика в любое время суток оставалась на виду. Она уже и забыла, каково это, когда за тобой не наблюдают каждую секунду.
Но, тем не менее, день мисс Тарукай был не так уж и плох, если подумать. Жаль только, заканчивался он всегда одинаково: парализующий страх стискивал сердце, внутренности начинали мелко дрожать, дыхание перехватывало, вдоль по позвоночнику полз холод, а ноги подкашивались.
И всё это от одного-единственного звука. Короткого, почти неслышного. Этого звука Джеллика с ужасом начинала ждать сразу после пробуждения. От него она утрачивала волю. От него хотела спрятаться, захлебываясь криком.
Один короткий миг.
Доля секунды.
Шелест ключ-карты в замке.
Хозяин возвращается.
— Добрый вечер, сэр, — Джеллика каждый раз с улыбкой выходила в холл, чтобы принять у мистера Парсона кейс с документами и верхнюю одежду. — Ванна готова. Мне подавать ужин?
* * *
В корпорации всё решается выгодой. Перестала фабрика приносить прибыль, встал вопрос: закрыть или перепрофилировать. Закрыть оказалось выгоднее, поэтому оборудование вывезли, а корпуса законсервировали. Понадобится участок для других целей — используют. Не понадобится — так и будет стоять заброшенным.
Вот и здесь за настежь раскрытыми воротами ветшали четыре здоровенных ангара с приткнувшимся между ними небольшим модульным административным зданием. О том, что у здания есть небольшой, но глубокий подвал, знали только те, кто восстановил там электроснабжение. Они же теперь и наезжали сюда время от времени. "Агентство борьбы с неврозами" — АБН — так они себя называли.
Патрульный Джекоб Уайт, сидевший у входа на расшатанном стуле, облегченно выдохнул. Ну, хоть вопли прекратились, наконец, а то аж уши закладывало. И не подумать толком.
Паскудство, это надо ж было так влипнуть!!! И именно ему! Вот казалось бы, постоянный, уже хорошо изученный клиент с давно известными предпочтениями. Но кто ж знал, что так всё закончится? Ведь ничто, как говорится, не предвещало. Делов-то — подогнать девку светленькую и хоть чуть симпатичную, отвезти на одну из точек да покурить, пережидая, пока заказчик от души с ней позабавится. А потом для девки стандартная "процедура": амнезин (обычно еще и регенерирующий гель), камера, "протокол" о тяжелом опьянении и нападении на патруль... Ну, вполне логично дальше последуют мольбы проявить снисхождение и отпустить. Затем широкий жест: на первый раз прощаем, после чего жертва уходит, счастливая тем, что всё обошлось без последствий (ха-ха). Ну, а в кармане организатора — его, Джекоба, кармане — появляется очередная пачка денег. И пусть две трети уйдет мэм-лейтенанту, да и напарнику придется отстегнуть, но и ему, Джекобу, останется более чем достаточно. Схема, отточенная годами. И надо ж... так!
Клиент приехал не по графику, взбудораженный неведомо чем, агрессивный. Джекобу пришлось сильно поднапрячь напарника, чтобы тот привез "объект" как можно скорее. А заказчик, сняв пиджак и закатав рукава рубашки, нервно вышагивал туда-сюда и хрустел пальцами. И вот, едва получив девку, сразу начал месить. Вообще без перехода! Прямо посреди коридора.
Джекоб присмотрелся к тому, что совсем недавно было человеком. На полу валялось изломанное окровавленное тело... Вроде дышит ещё. Может, всё-таки к медикам? Хотя какой смысл заморачиваться? Нормального объяснения не придумать... проще в сброс.
Патрульный неохотно вытащил коммуникатор и отправил кодовое сообщение бригаде утилизации. Себестоимость сеанса резко возросла, а кому отбивать? Ему! Паскудство. Ну, коттеджник припадочный, только попробуй отмазаться...
Уайт скосил глаза на клиента. Тот, тяжело дыша, сидел рядом с телом. Джекоб с опаской пригляделся. Вроде успокаивается. Ну ладно...
Патрульный убрал руку от игольника, не застегивая, однако кобуры, вздохнул и приготовился к разговору.
* * *
Бетонный пол был неровным, грязным и холодным, но это не доставляло неудобств. Отнюдь! В душе поселилось сонное умиротворение. Опустошение и блаженство, как после хорошего секса. Рядом валялось окровавленное тело. Девка была ещё жива. Время от времени она подергивалась и делала хриплый булькающий вдох. Но даже этот противный звук не раздражал. Наоборот, успокаивал. Это хорошо, когда плохо кому-то, а не тебе. Очень хорошо.
Дэйв почти не помнил сегодняшний день. Только какие-то урывки. Утро. Офис. Ресепшн в холле. Секретарша. Конференц-зал. Крупные мужчины в строгих костюмах и светловолосая невысокая молодая женщина рядом с ними. После этого реальность рассыпалась осколками и смешалась в безумный калейдоскоп. А потом осталась лишь тьма. Тьма, пронизанная одним-единственным чувством — страхом. Не просто страхом, а животным ужасом, парализующим сознание.
Мистер Парсон осознал себя только за рулем автомобиля. Мгновенно: щёлк! И он уже куда-то едет, плавно выворачивая руль на повороте. Как он объяснил свой отъезд в лаборатории, ждут ли его там сегодня... да какая разница! Внутри всё мелко-мелко тряслось. А Дэйв давно знал, что делать в таких случаях. Знал, что от собственного страха есть только одно средство — страх чужой. Когда не ты дрожишь, но при виде тебя сжимаются от ужаса, когда от звука твоего голоса скулят, когда тебя молят о пощаде. О да... Он дернул ручку коробки передач и вжал педаль газа в пол. Да-да-да...
Потом был этот патрульный, как его... имя Дэйв так и не смог вспомнить. Посмотрел, пощелкал пальцами, надеясь, что всплывет. Нет. Не всплыло. Да и не важно. Главное, лысоватый грузный человечек в форме секторальной СБ сразу понял, чего от него хотят, быстро с кем-то связался, что-то пропыхтел, обтер лоснящуюся багровую морду платком и отправил клиента по знакомому адресу, по которому поехал и сам, чтобы уже на месте попросить "немного обождать". Не соврал. И вправду организовал всё молниеносно.
У обитательницы рабочего квартала было туповатое квадратное лицо и глаза, как у собаки: просящие, преданные и виноватые. А волосы, конечно, светлые — этот нюанс был особо оговорен еще несколько лет назад, когда Дэйв только начал пользоваться услугами "агентства".
Белобрысые патлы, собранные в неряшливый хвост. Одежда самая дешевая, начисто лишенная изящества и стиля: водолазка и юбка несуразной длины — по середину икры. Изношенные туфли-лодочки на ногах и натруженные некрасивые руки с даже не накрашенными неровными ногтями.
Девка смотрела на красивого респектабельного джентльмена с почтением и... страхом. Да. Страх — это очень хорошо. Дэйв улыбнулся и увидел, что до этой скотоподобной кроткой дуры, даже несмотря на успокойку, начинает доходить, что сейчас случится. В этот миг он вновь себя потерял. Только уже не от ужаса. Нет. На этот раз глаза застила животная ярость.
В себя пришел уже сидя на полу рядом с телом. Уставший, опустошенный и довольный. Рубашка и брюки были забрызганы кровью. Пиджак он догадался снять заранее.
Дэйв прислонился затылком к холодной неровной стене и на секунду прикрыл глаза. Как хорошо... Наконец отпустило. Иссушающий ужас, что парализовал сознание после разговора с этой сукой Эледой, растворился без остатка. Очистительная ярость смыла его. Теперь мистер Парсон снова цивилизованный человек: выдержанный, хладнокровный, безупречный. Надо только пиджак надеть, чтобы скрыть бурые пятна на светло-голубой сорочке.
А все-таки повезло, что в своем утреннем помутнении Дэйв не поехал домой. Хватило ума. Горничная как-никак стоит дороже рабочей скотины из производственного квартала. Обидно было бы так просто её израсходовать.
Рядом вежливо кашлянул, напоминая о себе, краснорожий пузатый человечек в форме эсбэшника внутрисекторала. Ах, да. Дэйв уже и забыл о нем.
Мистер Парсон с неохотой поднялся на ноги, неспешно привел в порядок одежду: развернул закатанные рукава рубашки, достал из кармана брюк запонки. Пальцы сильно подрагивали, сбитые костяшки болели, но Дэйв все же справился — застегнул манжеты, затем поправил галстук и надел пиджак.
В голове слегка шумело, но на душе было легко. А всё-таки славно... Куда лучше, чем в прошлые разы. Будто бы слегка под кайфом. Или выпил. Но без свойственной этим состояниям раскоординированности движений. Спокойно и хочется спать... Да, раньше тоже после каждого оттяга страх отступал, становилось легче дышать, но после сегодняшней встречи с Эледой Дэйв спинным мозгом чувствовал, что прежних забав ему уже не хватит. Потому что Эледа Ховерс — это тебе не сотрудники по офису, не руководство и не высокое начальство, с которых срывает в раздражение и негатив, но никогда — в ужас.
Эледа Ховерс — человек совсем иного рода. Человек, который разбудил в Дэйве самый низкий животный страх, неконтролируемый, не подчиняющийся... Когда он её увидел, разум парализовало. Ушла уверенность, ушло спокойствие, исчезла собранность. Остался лишь избитый напуганный мальчишка, вновь очутившийся один на один с группой здоровых мужиков. И этот мальчишка заново проживал ужас, который с ним сотворили после того, как аккуратненькая девочка в смешных пушистых тапочках и уютном домашнем костюме ушла из гулкой кафельной комнаты.
Тогда — двенадцать лет назад — его день закончился черной пропастью. Дэйв отдал свой лихорадочно составленный бизнес-план Нейту Ховерсу, а тот, небрежно пробежав глазами по написанному, сказал: "Пойдет. Сейчас оформим юридически". От облегчения мальчишка потерял сознание. Он успел! Справился! За три часа! И черная пропасть, у которой не было дна, приняла его в свою темноту. Он падал, падал и падал... А очнулся уже в стерильно белой палате. Совсем один. Никто не пришел его навестить. Ни в этот день, ни на следующий. Только медперсонал изредка заглядывал, да наведывалась санитарка с подносом безвкусной больничной еды.
Лишь спустя пять дней явился отец. Встал в дверях и сказал без жалости и участия:
— Ты подставил нас, Дэйв, — он смотрел на сына с презрением. — Всех подставил. За эти дни нас просто раскатали. Ты хоть думал, на чей интерес замахнулся? Твоих братьев уже перевели в другой мегаплекс с понижением в должностях. Сестре ты сломал едва начавшуюся карьеру в экономическом управлении. Твоей матери дали однозначно понять, что о повышениях она может забыть лет на пятьдесят. Меня с должности старшего советника перевели на должность старшего специалиста. Все кредиты теперь надо погасить досрочно. Это же Ховерсы, Дэйв. И Эледа — их наследница. Об этом ты думал, идиот?! Теперь Нэйт держит нас так, что не соскочить. И отныне он решает — позволять нам дышать раз через три или раз через раз. Нам полностью перекрыли кислород. Лет через пять откроют, но принадлежать самим себе мы не сможем уже никогда. Теперь всё, что мы будем делать, мы будем делать исключительно в интересах Ховерсов. Иначе они от нас не оставят ничего. Спасибо тебе. Когда отлежишься, поедешь в бизнес-интернат. Мы не желаем тебя больше видеть и знать.
У сына пересохло во рту, и он вжался в кровать, стискивая потными руками простыню.
Отец говорил ровно, спокойно. Лицо и глаза у него тоже оставались безразличными. А затем он ушел. Вот и всё.
Через неделю Дэйва с пластиковым пакетом, где лежал минимум вещей, отвезли в закрытый мужской бизнес-интернат. Так начался его новый персональный ад, который продолжался пять лет. Единственное, что за все эти годы было хорошего, так это то, что Дэйв больше ни разу не видел ни Эледу, ни мистера Ховерса, ни своего отца.
* * *
Жизнь в бизнес-интернате стала для Дэйва чредой непрестанного кошмара. Без друзей, без покровительства близких, брошенный, затравленный и раздавленный, он просто пытался не сойти с ума. Внутренний надлом, оставленный ему на память Нейтом Ховерсом, невозможно было скрыть. Его чувствовали все.
Преподаватели относились к студенту с плохо скрываемым пренебрежением: несмотря на отличные успехи в учебе, Дэйв вызывал антипатию одним своим видом — зажатый, испуганно вздрагивающий от малейшего резкого звука, неспособный выступать на публике, теряющий дар речи всякий раз, когда на него повышали голос.
Конечно же, Дэйв быстро стал объектом насмешек и издевательств со стороны одногруппников, которые чувствовали его постоянный страх, видели нерешительность и невозможность дать отпор.
Травить Ссыкливого Парсона было весело и забавно. Но Дэйв научился не обращать внимания на насмешки, а тычки, побои и злобные шутки переносил безропотно и молчаливо. В конце концов, это было далеко не самым страшным — куда страшнее была мысль, что мистер Ховерс сочтет старания Дэйва недостаточными и...
Когда совсем накрывало, Дэйв подумывал о самоубийстве. Но у него не было ничего, чтобы лишить себя жизни безболезненно. А резать вены или сброситься с верхнего этажа кампуса — на это у Дэйва не хватало духу. Впрочем, однажды он всё-таки решился покончить с собой. Сделал петлю из галстука, накинул на водопроводную трубу в туалете и спрыгнул с унитаза.
Разумеется, пластиковый водопровод лопнул, ледяная вода начала хлестать потоками, а Дэйв при падении вывихнул ногу и даже не смог убежать. Когда в туалет ворвались студенты, то над Дэйвом, лежащим в ледяной луже на кафельном полу, с галстуком-петлей на шее, ржали так, что он разрыдался.
А потом всё вдруг прекратилось.
Сперва, конечно, было непонятно — почему? Почему над ним больше не издеваются? Вообще не трогают! Даже преподаватели стали снисходительнее — скрывали пренебрежение. А для однокашников студент Парсон будто вовсе перестал существовать. Лишь спустя месяц Дэйв догадался. Мистер Ховерс.
Нейту, видимо, доложили о жалкой попытке самоубийства. И он пресек издевательства над своей собственностью. Не хотел терять ценного раба. Странно такое говорить, но Дэйв был за это благодарен. Действительно благодарен. Хоть кому-то оказалось не всё равно, что с ним происходит.
Оставшиеся два года он доучился почти спокойно. Тянул из себя жилы, боялся не оправдать надежды покровителя, боялся, что тот снимет с него свою защиту и всё опять станет, как прежде... Но этого не произошло. Дэйв старался! Очень старался и смог — сдал-таки все экзамены на высший балл. После чего второй раз в жизни свалился без сознания от нервного истощения. Прямо в экзаменационной аудитории.
