| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— К-куда?
Евдокия только и успела, что поднять ридикюль с револьвером. И ведь помнила же, что в руках держала, ан нет, лежит на полу... рядом с телом.
Панна Зузинская мертвой выглядела... нестрашной.
Ненастоящей.
Юбки, кружево... волосы... лицо бледным пятном. Глаза распахнуты. Не человек — кукла постаревшая до срока.
— Не смотри на нее, — приказал Себастьян. — И шевелись, Дуся... шевелись...
Проводник лежал в тамбуре. И кажется, был мертв... определенно, был мертв... пахло кровью, резко, отвратительно. И от запаха этого Евдокию замутило.
Она стиснула зубы.
Не хватало еще... собралась на Серые земли, воительница... то мутит, то в слезы... и вправду, похоже, самое место ей — в монастыре. Сидела бы, вышивала образ святой Евдокии гладью да молитвы возносила бы Иржене во спасение грешных душ.
Она заставила себя не смотреть на тело.
И вцепилась в тощее Сигизмундусово запястье.
— Осторожней, кузина, руку сломаете... у меня, за между прочим, организм нежный, к насилию неприученный...
— Ничего. Приучим.
Себастьян рассмеялся.
— Так-то лучше, Дуся... радость моя, ты мне ничего сказать не хочешь?
Сказать?
Она не знала, что Себастьян желал услышать.
Дурнота отступила, и вой, доносившийся из вагона, ныне скорее раздражал, нежели вызывал желание к нему присоединиться.
— Где мы?
— А что б я знал...
Небо низкое, черно-серое, будто бы из дрянного атласу, который вот-вот разлезется, а то и вывернется, выставит гнилую изнанку.
Ни луны.
Ни звезд.
Дорога... стальные полосы, ушедшие в землю. Перекосившийся вагон, в эту самую землю зарывшийся. Клочья серой травы на ржавых колесах. Пробоины.
И степь.
Евдокии случалось видеть такое от безбрежное травяное море, по которому ветра гуляли привольно. И под тяжестью их клонились к земле белокосые ковыли. Но в степи пахло иначе.
Сухою землей.
Солнцем.
А тут... тяжкий запах застоявшейся воды, не болота даже, но той, которая зацветает не то в брошенном колодце, не то в пруду, когда умирают питавшие оный пруд родники.
— Похоже, прибыли, — Себастьян озирался с немалым любопытством. — К слову, Дусенька... не знаю, как тебе, а мне тут неуютненько...
И вправду, неуютненько.
Не жарко, но и не холодно. Земля сухая. И трава сухая, колется, норовит уязвить ладонь. Ноги проваливаются по щиколотку, и каждый шаг подымает облачко пыли. От пыли этой в горле першит, и Евдокия прикрывает рот платком.
— Идем, — Себастьян повел носом. — А то не хотелось бы потеряться здесь...
С этим Евдокия была согласна.
Не хотелось бы.
Вернуться бы в вагон... и ждать... должны же их искать? И если так, то найдут... спасут... ко всему нельзя бросать людей. Там женщины и...
Евдокия тряхнула головой. Да когда же это закончится?!
— А они? — она вцепилась в Себастьянову руку, надеясь, что этой ее нынешней слабости он не заметил. — С ними что?
— По рельсам выйдут, — Себастьяна судьба пассажиров совершенно не беспокоила. — Дуся, не волнуйся... с ними цельный некромант остался.
Некромант открыл глаза.
Голова гудела.
Непривычно гудела. И то верно, ведь прежде не находилось людей столь бессовестных, а главное, бесстрашных, которым бы вздумалось причинять членовредительство некроманту.
Некромантов люди опасались.
Он со стоном сел, ощупывая голову.
— Выпейтя, — под спину поддержали, а в руки заботливо сунули фляжку, к которой некромант приник, ибо пить хотелось неимоверно.
Правда, первый же глоток едва не встал поперек горла.
И горло это опалило.
— Крепкая, — довольно произнесли над ухом и по спине похлопали с немалою заботой, во всяком случае, некромант надеялся, что это забота, а не попытка его добить. — Дядька Стась ее на конопляным цвету настаивает...
— К-кого?
— Самогоночку...
Конечно, самогоночку... самогоночки некроманту до сего дня пробовать не доводилось, поелику, что происхождение его, что состояние позволяли потреблять напитки более благородные.
Самогонка опалила.
И некромант подумал, что умрет.
Он застыл с разинутым ртом, тяжело дыша, и Нюся не упустила моменту, подняла фляжечку. Дядькин самогон еще никогда не подводил!
Некромант глотнул.
И еще раз... и огонь во внутренностях притих, затое по телу разлилось тепло удивительное, мягкое. И такая благость это самое тело охватило, что из всех желаний осталось одно — лежать и думать о высоком...
— Полегчало? — поинтересовалась Нюся, бутыль убирая.
И рядышком присела, провела рукою по волосам, дивясь тому, до чего они мяконькие, сразу видна княжеская порода.
— Хорошо-то как... — пробормотал некромант.
— Нюся...
— Хорошо-то как, Нюсенька... — он прикрыл глаза. — А чего тут было?
— Ограбление...
— Ограбление, — мечтательно произнес некромант, который и вправду был князем, хотя происхождение свое скрывал, полагая, что одною славой предков жить не будешь. — И кого грабили, Нюся?
— Так ить... вас, — Нюся фляжечкой потрясла.
Выпил-то некромант немного, пару глоточков всего, да, видать, слаб был телом. Небось, князь — это вам не дядька Стась, который полведра всадить способный и на плясовую пойти.
— Меня? — удивился некромант. Впрочем, удивление было вялым, поелику ныне князь пребывал в преудивительном состоянии гармонии, что с собою, что с миром.
— И прочих тож. Панну Зузинску застрелили, — пожаловалась Нюся, подвигаясь ближе.
И князь был вовсе не против этакой близости. Напротив, и сама девка, и, что важнее, фляга в ее руках, показались ему родными.
Он Нюсю и приобнял.
— Жалость какая... а хочешь... хочешь я ее подыму?
Ему вдруг возжелалось совершить подвиг во имя прекрасной дамы. А в нонешнем его состоянии Нюся представлялась прекрасней всех познаньских барышень разом. Ему были милы и ее простоватость, и нелепое платье, в котором виделся признак душевной склонности к эпатажу и вызов обществу, и манера речи. Некромант вдруг явно осознал, что влюбился.
— Зачем? — удивилась Нюся. — Пущай себе лежит...
— Пущай, — некромант нахмурился. — А чего она тут лежит?
Вид мертвого тела был ему привычен.
— Так где застрелили, там и лежит.
Девки устали выть и теперь тихонько поскуливали. Им, в отличие от Нюси, было страшно.
— Нет, не порядок, — некромант взмахнул рукой. Сила, переполнявшая его, требовала немедленного выхода. — Пусть полежит где-нибудь еще...
Панна Зузинская дернулась.
И девки завизжали. Нюся бы тоже завизжала, но от страху этакого — живых мертвяков встречать ей не приходилось — голос переняло. Она разевала рот, точно рыба, не способная сказать ни словечка.
Тело дергалось.
Некромант хихикал. Ему все происходившее представлялось донельзя забавным. Он даже удивился тому, что прежде не играл этаких вот шуток.
— Цыц! — сказал он девкам, и панна Зузинская повторила приказ.
Девки смолкли.
Они забились в самый угол вагона, вцепились друг в друга, боясь дохнуть.
— Ведите себя хорошо! — скрипучим неживым голосом произнесла панна Зузинская. На ноги она поднялась. И пальчикам погрозила.
А после, повинуясь некромантовой воле, двинулась к концу вагона.
Нюся сглотнула.
И приникла к заветной фляге. Дядькин самогон был крепким. Затое и действовал моментально.
— Не бойся, Нюся, — некромант воспользовался мгновеньем женской слабости, чтобы Нюсю обнять. Она же не стала противиться, здраво рассудив, что дать в глаз за лишние вольности всегда успеет. — Я тебя защитю! Тьфу ты... защищу...
И окинув разомлевшим взглядом нюсины обильные прелести, добавил тихо:
— Защищу... затащу...
— Куда это ты меня затащить собрался? — поинтересовалась Нюся.
— Так это... под венец! — нашелся некромантус и идея сия показалась донельзя здравою. А и вправду, как это прежде он не додумался до такой очевидное мысли: пора жениться!
Князь он или так, хвост собачий?
А князю без жены никак неможно... и отец о том твердит не первый уж год, сетуя, что разумная жена, небось, сыскала бы способ отвадить единственного сына и наследника от занятий, не совместимых с гордым княжеским званием.
Оттого и норовил подсунуть девок бледных, томных, при одном упоминании о мертвяке падающих в обморок. И девицы сии донельзя некроманта раздражали никчемностью своей.
То ли дело Нюся!
Сидит.
Фляжечку с самогоном — а чудесный напиток, и как это прежде князю не доводилось его пробовать? — к груди прижимает трогательно... и такое душевное волнение вызывает оная картина, что жениться тянет прям тут.
— Под венец? — Нюся фляжечку погладила, думая, что права была маменька, говоривши, что путь к сердцу мужчины через требуху егоную лежит. Правда, не борщи варить надобно, а самогоночку... — Под венец... пойду.
Она не стала томить кавалера ожиданием: вдруг да передумает?
Да и девки смолкли.
Страх перед мертвою свахой, которая, если подумать, ничего-то дурного сотворить не сумела, а напротив, убралася с глаз долой да и сидела себе тихонько в углу вагона, отступил перед исконным девичьим желанием выйти замуж.
Этак дашь слабину, и в вековухах останешься.
— Нюся! — согласие, которого некромант ожидал с обмершим сердцем — вдруг да откажет, небось, серьезная девушка, не чета прочим — наполнило его радостью. — Нюся, я весь твой! Давай жениться...
И попытался воплатить благородное это намерение в жизнь.
Процесс женитьбы в нынешнем сознании князя был тесно связан с иным процессом, который должен был бы привести к продолжению древнего рода, однако порыв сей, душевно-телесный был остановлен Нюсей.
— Сначала в храм, — сказала она строго.
— А где тут храм?
В храм некромант готов был идти.
— Где-то там, — Нюся выглянула из окошка и рассудила: — Надобно по рельсам идти. Тогда, глядишь, и придем куда...
— К храму?
— К храму, — согласилась она, прикидывая, хватит ли дядькиного самогону, чтобы жених выдержал и путь, и венчание... по всему выходило, что расходовать драгоценную жидкость надобно с большой осторожностью.
На беду князя вагон от основной ветки отогнали всего на две мили, которые он в любовном томлении одолел быстро. А на станции отыскался жрец, каковой следовал до Петушков с благородным намерением основать там храм Вотана-Заступника и силой веры способствовать возрождению клятых земель. И к намерению некроманта, несколько запылившегося, но все одно бодрого, одержимого страстью к Нюсе, он отнесся благосклонно.
Брак был заключен прямо на станции.
Невесте вручили букет сухого ковыля. Жениху — кольцо, любезно проданное станционным смотрителем за десяток злотней. Несколько смущала фляга, с которой жених не сводил жадного, можно сказать, влюбленного взгляда. Хотя, может, и не с фляги, но с пышной невестиной груди...
Как бы там ни было, проснулся некромант с жутким похмельем.
А хуже того, женатым.
...спустя три месяца Познаньский высший свет имел счастье свести знакомство с княжной Нюсей, тяжелой ея рукою, каковую она не стеснялась пускать в ход, не делая различий меж чинами, и главное, с чудесною самогонкой на конопляном цвету...
Себастьян шел уверенно.
И Евдокия едва поспевала за ним. Но чем дальше она шла, тем спокойней становилась.
— Погоди... ты уверен, что...
— Мы идем правильно, — Себастьян указал пальцем на тропу. — Ее явно топтали не олени.
С этим Евдокия была согласна хотя бы потому, что олени на Серых землях не водились. А она больше не сомневалась, что находится именно здесь.
И вправду серые.
Что небо, что земля, что трава... приглядишься — вроде бы и зелень есть, да только какая-то тусклая, будто бы припорошенная пылью.
— Нет, я не сомневаюсь, что мы идем правильно. Я не понимаю, зачем мы вообще идем за ними? Не проще ли вернуться по рельсам...
— И угодить в теплые объятья полиции? Или военного ведомства? — Себастьян остановился. — Дуся, ты же не думаешь, что останавливали нас исключительно из желания провести альтернативную перепись населения и узнать, у кого в королевстве хвост имеется?
— Тебя искали.
— Меня. И нашли бы... будь тот улан поумней чутка, мы бы так легко не отделались. И не отделаемся, ежели высунем нос...
— Но... — Евдокия растерялась.
Выходит, что план ее никуда не годен?
Дойти до заставы. Нанять проводника. Людей в сопровождение...
— Погоди, — Евдокия остановилась. — Я понимаю, почему мы не пойдем на заставу, но... тебе не кажется, что... разбойники — это несколько чересчур?
— Дуся, все это место — несколько чересчур. Я, за между прочим, метаморф. У меня натура тонкая. Чувствительная. Я, быть может, к подобным испытаниям не предназначенный...
Воздух тяжелый, влажный.
Странно как... трава сухая, мертвая трава, несмотря на пыльную свою зелень, а воздух влажный, да так, что юбки Евдокиины влагой напитались, липнут к ногам. И жакет, и платок, который она уже давно у лица не держала, но сжимала в руке. Платок этот сделался невыносимо тяжелым, не говоря уже о ридикюле.
— Нам нужен проводник, — Себастьян отер пот со лба.
— Думаешь, предоставят?
— Думаю, договоримся... у меня рекомендации имеются к надежному человеку, — он вдруг закашлялся и согнулся пополам. — П-р-р-роклятье... сейчас... воняет-то как...
...болотом.
...багною темной, которая прячется под тонким ковром осоки. И норовит схватить за ногу, затянуть, облизать... отпускает, но лишь затем, чтобы наивная жертва, решившая, будто бы ковер этот безопасен, сделала следующий шаг. И еще один. И потом, когда безопасный край станет недостижимо далек, багна вздохнет. От этого вздоха ее разлезется гнилое кружево мхов под ногами, раскроется черный зев стылой воды...
Пахло этою водой.
И еще мертвяками. Утопленниками, каковых время от времени выносила на Стылый кряж ленивая Вислянка. Мертвецкой. И старым погостом. Даже не старым, но древним, таким, который, быть может, помнил времена, когда сия земля принадлежала дрыгавичам...
Запахи эти оседали в легких, тиною, пылью меловой, грязью, от которой, чуял Себастьян, не избавиться.
— С тобой все хорошо? — Евдокия оказалась рядом.
И сесть помогла.
— Нет. Но пройдет, — Себастьян попытался усмехнуться, но вело... как после хорошей попойки вело... правда, не в пляс, но в сон. И ведь ясно, что нельзя спать, а тянет, тянет... и земля уже глядится едва ли не периною, а то и мягче. — Пройдет, Дуся... пройдет... вот скажи мне...
Сглотнул вязкую слюну.
— Что сказать?
— Что-нибудь...
Нельзя спать.
Вставать надобно, даже если через силу.
— Думаешь, разбойники твои рекомендации примут?
— Надеюсь, что примут.
Правильно, о деле надобно думать. Мысли о деле всегда спасали. И теперь полегчало.
Разбойники.
Не случайные... явно не случайне... случайные люди не рискнули бы вагон отцепить... тут и про боковую ветку знать надобно. И с проводником в сговор войти... небось, не первое дело, только до того не вагоны брали, а людишек.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
