Завоеватель Шамбалы - Reconstruction

— Ничего не понимаю! — я запустил левую руку в волосы: правая была занята, ибо с ней как раз что-то делал отец. Теперь я довольно неплохо разбирался в местной технике, и мог кое-что понять (когда он делал мне эту руку два года назад, все его манипуляции казались мне полной абракадаброй... а теперь, особенно после того, как Хайдерих меня слегка поднатаскал, я, думаю, мог бы пойти к Уинри в мальчики для ношения инструментов). — Если не ты рассказал про меня тулистам, то кто же?..

— Меня это тоже теперь беспокоит, — озабоченным тоном произнес отец. — Вот что... я так понимаю, тебе быстро надо, да... Черт, как же ты умудрился ее так качественно сломать... Знаешь что, я могу поставить голый каркас: на всякий случай прихватил с собой запасной, так и знал, что пригодится. Но у меня не было больше искусственной кожи, чтобы его обтягивать, а там провода на виду, пришлось обтянуть обычной изоляцией, так что видок тот еще... да и слушаться будет, к сожалению, еще хуже, — я не стал бормотать себе под нос: "Куда уж хуже-то!", потому что отец был не виноват. Да, возможности этой штуки ни в какое сравнение не шли с тем, что мог даже самый дохленький автопротез, но в этом все равно мире не умели делать ничего лучшего обычных деревянных колодок.

Тем временем Гогенхайм достал из чемоданчика, стоящего на полу, довольно-таки неуклюжее сооружение, напоминающие по форме гибрид граблей и раздавленного таракана.

Сам Гогенхайм сидел на стуле рядом с кроватью Хайдериха (в этом углу комнаты освещение было лучше, потому что лампа ближе — сколько мне помнится, Хайдерих и выбрал-то эту койку, потому что имел привычку читать на ночь), а я — собственно на кровати. Несчастную искусственную конечность мне приходилось держать на весу, и плечо от этого затекло преизрядно, но я терпел. А что делать?.. За большим столом работать оказалось невозможно из-за его круглой формы, а занимать гостиную мы с отцом не хотели, чтобы не воздействовать на нервы остальных. Все-таки прикрепление протезов — не самое приятное зрелище.

— Все потому, — продолжил Гогенхайм, — что эта штука на электричестве. Кстати, тебя током не било, когда она ломалась?..

— Немного стукнуло, — мрачно сказал я, машинально вздрогнув. — Обошлось.

— Наверное, было больно. Там приличный разряд.

— Было. Ну и что?..

— Да, разумеется. Ты этого даже не показал, — Гогенхайм чуть улыбнулся. — Весь Эдвард.

— Ты о чем?.. — мрачно спросил я. Хотел было ввернуть шпильку, что уж кто-кто, а Гогенхайм меня совсем не знает, но в этот момент он продолжил.

— Ты даже когда маленький совсем был, никогда не показывал, что тебе больно. Один раз ты вывернул на себя банку с вареньем, банка разбилась, ты весь поцарапался... и молчал! Попытался эту банку собрать, оцарапался еще сильнее... Главное, все это дело было в погребе — и как ты туда забрался, еле ходить умел?.. Триша тогда была беременна, вот-вот рожать, я ее не пустил по всему дому шарить, сам проверил и погреб, и чердак. Еле тебя отыскал. Восстановил это несчастное варенье, — он усмехнулся. — Как ты на меня смотрел!

— Видимо, уже тогда решил стать алхимиком, — невольно улыбнулся я, представив в лицах эту сцену. Почему-то упоминание о маме вызвало только глубокую печаль. Того, ставшего уже привычным чувства, от которого все нутро переворачивается, больше не было. Неужели проходит время, и я начинаю забывать?.. Нет-нет, я по-прежнему очень хорошо помню маму: каждую ее улыбку, каждое слово... Только эти воспоминания как будто подернулись дымкой, заглушающей эмоции. Слишком много разделяет меня и того мальчика, который плакал, уткнувшись в мамин передник... и в то же время каким я был, таким остался. Ни капли не поумнел.

Тут отец что-то сделал с протезом, и я вскрикнул от неожиданности.

— Ч-черт...

— Извини, должно было быть больно.

— Ладно, пустяки, — я хмыкнул. — По сравнению с теми автопротезами, что остались дома, это так, детские игрушки. Связь-то с нервами ослаблена.

— По мне, все равно должно быть адски больно... — Гогенхайм вздохнул и откинулся на спинку стула. — Ну... вот, собственно, и все, что я могу сейчас сделать. Не густо, но... Чтобы сделать что-то приличное, надо заказывать материалы у того мастера, у которого я брал в прошлый раз, а он остался в Мюнихе.

Ладно... — с улыбкой я покрутил уродливой кистью, где из-под изоляции проглядывали контуры механизмов. — Я надеюсь, что это ненадолго.

— Ты о чем?.. — отец напрягся.

Я коротко рассказал ему все то, что я узнал о тулистах и мои собственные размышления на эту тему. И по поводу врат, и по поводу дракона с ключом в зубах.

Услышав это, Гогенхайм задумчиво потеребил бородку.

— Эдвард... Кажется, я знаю, о чем ты говоришь.

— Да?! — я чуть не подпрыгнул. — И ты молчал все это время?!

— Потому и молчал, что думал, что в этом будет мало толку. Когда я общался с профессором Гаусгофером, он говорил мне про остров, который они ищут. Что он лежит к западу от Норвегии, но его нет ни на одной карте, потому что ни одно судно не может к нему пристать. Он вынашивал планы атаки этого острова с воздуха... не знаю, получилось ли что-то.

— Видимо, получилось, раз они так точно говорили о змее! Послушай, папа, они точно говорили о нем так, как будто видели сами! Ну... по крайней мере, тот старик, больше я ни с кем, считай, и не общался.

— Предположим, но тогда они даже не знали в точности, где он находится. Ты думаешь, за два года они успели?..

— За два года много чего можно успеть.

— И теперь ты хочешь сам разыскивать этот остров?..

— Для начала мне нужно найти кого-то из людей этого Общества и порасспросить его хорошенько, — мотнул я головой. — И еще я должен спасти Хайдериха.

— Хайдериха?.. Это кто?..

— Мой друг, с которым мы вместе занимались ракетами, — я отвел глаза. Потом, почувствовав, что я должен это сказать... не имею права не сказать, если потом собираюсь смотреть на себя в зеркало, я добавил: — Он очень похож на Ала.

— А... — я не видел лица Гогенхайма, но в голосе его явно послышалась грустноватая улыбка. — Вот как.

— Да, — я снова посмотрел на него прямо. — Я спасу Хайдериха, потому что его, кажется, похитили из-за меня. А потом я вернусь домой.

— Знаешь... будь готов к тому, что не все наши чаяния исполняются. Я не говорю, что тебе надо прекратить бороться. Но... если у тебя не получится, не стоит из-за этого ставить крест на своей жизни. Случается ведь всякое. С опытом ты понимаешь, что все, что происходит, так или иначе оканчиваешься, и в конце концов ты остаешься только с воспоминаниями. Только с ними.

Говоря так, отец задумчиво потер правую руку через рукав рубашки, как будто она болела. А может, и впрямь болела... от отца по-прежнему пахло крепкими духами.

— Как далеко... это зашло?

— Хочешь спросить, как много мне осталось?.. — он хмыкнул. — В этом мире ведь нет алхимии, и процесс затормозился. Заживать не зажило, но за столько лет почти не было прогресса. Так что... не знаю. Может быть, и много, а может быть, оно буквально завтра начнет развиваться со скоростью проказы.

— А эта женщина... Триша... Она знает?..

— Да. Я сказал ей... надеялся, что это ее отпугнет. Однако не отпугнуло.

— Думаешь, это отпугнуло бы нашу маму?.. Или нас?..

Он посмотрел на меня, и взгляд у него был прямо-таки беспомощный.

— Нет, Эдвард, не думаю. Для вашей матери это не значило бы ничего. Но я... просто не мог допустить, чтобы она узнала. Мне бы пришлось тогда рассказать ей, отчего это так... я бы не смог. Тогдашний я — не смог бы.

Какое-то время — очень недолго — мы молчали.

Потом Гогенхайм произнес:

— Думаю, надо спускаться вниз. Мы тут уже около часа возимся, а тот военный, похоже, торопился.

— Почему-то я сомневаюсь, что они вернутся, если с самого начала не оставили охрану, — пожал я плечами. — Кстати, а интересно все же, почему? И, возвращаясь к старому, кто же рассказал им обо мне?..

— Я не могу ответить на этот вопрос, — пожал плечами отец. — По-моему, я как-то упоминал, что живу с сыном, но совершенно точно не рассказывал подробностей о тебе. Что касается меня... да, они поняли, что у меня есть много достаточно редких знаний... это то, что я не мог скрыть, если рассчитывал занять в этом мире какое-то место. Но в любом случае подробностей я им не говорил. Говоришь, круг был в точности такой, как для человеческой трансмутации?..

Я кивнул.

— Зачем им понадобился такой экстравагантный способ привлечения внимания?.. Разве что они не были уверены в том, что ты — тот, на кого они думают.

— Возможно... Ах, черт, поймать бы мне хоть одного тулиста да порасспросить с пристрастием!

— Если дело только за этим, — усмехнулся отец, — то могу дать тебе адрес. Если хочешь.

— Чей?! — я так и взвился.

— Один из студентов-любимчиков Гаусгофера вроде бы жил в Мюнхене... на всякий случай я записал его адрес... где же она... — отец захлопал себя по карманам рубашки. — Ах да! Вот, пожалуйста, — он выудил из кармана записную книжку, раскрыл на одной из первых страниц. — Вот, собственно, — он показал мне адрес. — Найдешь?..

— Да, я знаю, где это.

— Я вот думаю, может быть, пойти с тобой... — задумчиво проговорил Гогенхайм. — Ведь это, если подумать, касается и меня, и даже в первую очередь меня...

Я внимательно посмотрел на него.

— Буду очень тебе благодарен, отец. Но у тебя ведь тоже есть свои дела. Тебе надо заботиться о жене. А мне ты и так сильно помог.

— Удачи, — отец протянул мне руку для рукопожатия. Я осторожно и неловко (пальцы гнулись из рук вон плохо) пожал ее механической рукой. Однако отец вдруг резко притянул меня к себе и крепко обнял.

— Удачи тебе, сынок, — тихо повторил он. — И я опять ничем не могу тебе помочь. Но я уверен, что у тебя все будет хорошо. Нет... У вас с Альфонсом все будет хорошо.

Когда мы спустились вниз, чемодан фройляйн Герхард был уже собран, и она, растерянная, уже в шляпке и пальто стояла у дверей. Рядом на чемодане сидел Мейсон.

— Ага, вот и вы! — воскликнул он. — Только вас и ждем! — он кинул заинтересованный взгляд на мою руку, которую я как раз заталкивал в перчатку. — Еще одно чудо техники?.. Да ты, Эдвард, так и стягиваешь на себя всякие чудеса, как погляжу. Фрау Гогенхайм! Давайте быстрее!

Женщина, похожая на мою мать, появилась из гостиной.

— Извините, — сказала она, смущенно улыбаясь. — Знаете, засмотрелась на ваши часы. В доме моих родителей висели такие же.

— Их продали?.. — спросила фройляйн Герхард в попытке поддержать разговор.

— Нет, дом сгорел два года назад во время еврейского погрома, — ответила Триша, так же спокойно и вежливо улыбаясь. — Хорошо, что мама с папой этого уже не увидели.

— Соболезную, фрау, — Хьюз на мгновение замер, склонив голову, но тут же необходимость действовать вывела его из вежливой заминки, и он начал поторапливать всех проходить в дверь. Когда мы вышли, он последний запер дверь в дом и пошел позади нас.

— Эдвард, я оставлю тебе ключи, — тихо сказала фройляйн Герхард. — Но все-таки тебе бы лучше не возвращаться в этот дом.

— Я и не собираюсь, — пробормотал я. — Я уже взял вещи.

Это была правда: мой вещмешок болтался у меня на плече. Вещи Хайдериха я брать не стал — лишний груз, да и ничего особо ценного там не было. Медальон и фотокарточку я прихватил с собой, чего еще?... А его книги я все равно не потащу, благодарю покорно...

И тут в ночном небе над нами раздался весьма странный звук. Я уже слышал его раньше... слышал неоднократно... именно он сопровождал меня, когда я, испуганный и растерянный, впервые появился в этом мире... но все еще не могу привыкнуть к нему! В основном, к тому, что раздается он с ясного неба, где ничего хуже ворон, гадящих на голову, по идее, быть не должно. Это был звук летящего самолета. На сей раз он раздавался неожиданно низко, как будто над самой головой, и я заметил низкую тень, проскользнувшую над самыми коньками крыш... порыв ветра взъерошил мне волосы, бросил челку в рот, и я — в который уже раз! — свирепо пообещал себе: "Немедленно обстричь!"

Вслед за нею метнулась вторая тень, такая же мощная и такая же шумная.

— Быстро, в стороны! — закричал отец. По-моему, зря закричал: вряд ли пилоты решились бы сбросить бомбы посреди жилых кварталов, даже если бы бомбы у них и были. Но силуэты самолетов не напомнили мне военные... честно говоря, я таких вообще не припоминал, хотя проштудировал по авиации все книги, какие смог достать — во-первых, это было близко к ракетам, а во-вторых, эти странные штуковины вообще заворожили меня с первого взгляда.

Тем не менее мы тотчас кинулись врассыпную под защиту домов: отец с фройляйн Герхард в одну сторону, а мы с Мейсоном и женой отца — в другую.

— Что они тут делают?! — закричал майор. — Да еще ночью?!

— Хрен из знает! — заорал я ему в ответ. — Но ни за что не поверю, чтобы эти тулисты еще и самолеты сюда припрягли!

Привлекать самолеты действительно было бы величайшей глупостью: зачем такие растраты сил, когда гораздо проще взять меня "с земли".

Тем временем воздушные машинки развернулись и пошли на второй круг. Люди в панике повыскакивали на улицы: было еще очень рано и почти никто не спал, а даже если бы и спал, такой шум поднял бы и мертвого. Аэропланы закладывали, между тем, уже третий круг.

— Похоже, они ищут, где сесть! — крикнул я, и сам удивился своей догадке.

— Тут негде садиться! — так же громко ответил мне Мейсон.

— А озеро?... — Триша Гогенхайм силилась убрать изо рта волосы, которые ей закинуло туда ветром. — Позади дома был такой прудик, я видела из окна гостиной! Они могут сесть прямо на воду, такие бывают!

Интересно, почему я сам об этом не подумал?.. Наверное, потому, что всего в книжках не вычитаешь, как ни старайся. Что-то где-то я читал о самолетах, которые могут садиться на воду, но мне бы и в голову не пришло применить это знание к парочке черных теней, невесть откуда взявшимися у нас над головами.

— Пойдемте туда! — Триша выскочила из-под прикрытия стены и бросилась к дому.

— Стойте! Фрау Гогенхайм! — закричал я, кидаясь за ней.

Черт, наивная душа! Какой человек в здравом уме кинется встречать два прилетевших непонятно откуда самолета?! Да и... почему она решила, что им вообще есть до нас дело?.. Я вот в этом был не так уж и уверен... да нет, положа руку на сердце, я понимал, что они явно имеют к нам какое-то отношение. Но если это не тулисты, то кто?..

Нет, все-таки бег — не самое подходящее состояние для серьезных мыслей. Я споткнулся и полетел носом вниз... к счастью, удалось опереться на свежепочиненную руку и перекатиться вперед... даже не ушибся. Обогнавший меня майор крикнул на бегу:

— Быстрее, Эдвард!

И он туда же! Я поднялся, скрипя зубами. Левую ногу схватило ужасной болью чуть повыше колена... нет, все-таки с этим протезом почти невозможно бегать. А я как-то, со всей этой возней насчет руки, даже забыл, что у меня нет и ноги...

Оказавшийся рядом отец поддержал меня за локоть, помог встать.

— В чем дело?.. — спросил я его. — Почему ты не спешишь?..

— А чего спешить? — улыбнулся он. — Если кто-то и в самом деле хочет похитить кого-то или нанести вред, он не будет поднимать такой переполох посреди города, да и эффектно садиться в маленький прудик с лебедями тоже не будет.

— А они сядут?.. — недоверчиво спросил я.

— Ну, если судить по тому, как они лихо носились над самыми крышами... еще как сядут. Так что пускай эти бегут, а мы пойдем неспеша.

— А ты уверен, что нам вообще надо туда идти?..

— Знаешь, я подозреваю, что это гости к тебе.

— Но я никого здесь не знаю, а уж с самолетами...

— Нет, конечно, они могли прилететь к твоим соседям. Но лично ты в это веришь?..

Я только головой покачал. К нашим соседям?.. Добропорядочным буржуа, истощенным инфляцией, задерганным неуверенностью в завтрашнем дне, которые и носу-то из Мюнхена, наверное, никогда не высовывали... нет, ну может быть, конечно...

И тут я вспомнил кое-что. Кое-что, имевшее место буквально несколько дней назад. И снова фотокарточка на груди буквально обожгла меня через несколько слоев ткани. "Ее зовут Аманда Уэнди Луиза Честертон, — сказал Хайдерих, мечтательно улыбаясь. — Но вообще-то она просит называть себя просто Уэнди. Она из какой-то аристократической семьи, но совсем не чванится. Увлекается авиацией. Ну, наверное, она изменилась по сравнению с этой фотографией... ей сейчас уже семнадцать, как мне".

Увлекается авиацией... черт, но это не может быть она! Потому что как бы она нашла этот дом?.. Да и нет такого самолета, чтобы долетел сюда из Англии! Разве что с несколькими посадками...