Жертвы Северной войны

— Вот, собственно, и все, что я знаю, — Эдвард смотрел прямо в глаза Мари. — Потом меня нашли ваши односельчане. Я читал рапорты наших агентов... Там действительно была яма, в которой они прятали аппарат. Из ямы вел подземный ход прямо до базы. По нему-то Жозефина и выбралась, когда поняла, что дело плохо. Поиски в лесу вели не только жители Маринбурга и соседних деревень, но и наши специалисты. Там, где была база — оплавленная земля. Воронка. Лес горел... по нашим данным, впрочем, уже потушили: слава богу, вчерашний ливень помог. Естественно, никого не нашли. По нашим предположениям, на базе оставалось еще немало людей.

— Они все погибли? — спросила Мари.

— Кто знает?.. — Эдвард пожал плечами. — Когда с нами там проводили инструктаж, неоднократно подчеркивалось, что одномоментной эвакуации не предусмотрено.

— Но...

— Если вы хотите спросить, есть ли какая-то надежда для моего брата... — Эдвард опустил глаза. — Не знаю. Я не хочу верить, что он просто так вот взял, и... Но... это очень вероятно. Я только знаю, что надежда есть всегда, пока тела не нашли. Мы с ним во многие переделки влипали, и, как видите, всегда выбирались живыми. Так что... если был хоть малейший шанс к спасению, Ал его нашел.

"Он не верит, — поняла Мари по тону. — Он сам себя уговаривает". Она вспомнила, как он плакал в первый момент, когда очнулся.

— А... ваши бумаги? — спросила Мари. — Вы трансмутировали бумагу тогда, помните?

— О да, записи я привел в прежнее состояние... — Эдвард невесело усмехнулся. — В этом плане фюрер нужные доказательства получит. Как будто они сейчас кому-то нужны... Мари... То, последнее, что сказал мне Ал — это ведь касалось вас?

Мари кивнула. Говорить она была не в состоянии.

Эдвард тоже молчал. Было ясно видно, что он не знает, что сказать. Посему выбрал, видимо, наименее болезненный путь: заговорил о делах.

— Значит, вот как... скажите, вы знаете, кто такая Жозефина Варди? Ал назвал ее по фамилии, и теперь я понял, почему. Вы ведь с ней очень похожи. Ваши родители... где они живут?

— Мои родители погибли во время Северной войны. Я жила в приюте с тех пор. Никаких родственников у меня не осталось.

— Мари... не могло так случиться, что ваша мать осталась жива? — и тут же торопливо начал. — Я понимаю, очень тяжело признать...

— У меня не осталось фотографий родителей, — перебила его Мари, — но моя мать была низенькой полной женщиной. Волосы у нее были светлые и прямые, глаза — зеленые, а кожа — белая. Я похожа на отца: он был высокий, смуглый, темный и кудрявый. У отца когда-то была сестра... я слышала о ней только мельком, от матери. Сам отец не любил о ней говорить. Я даже не знаю, как ее звали. Может быть, это она.

— Очень возможно, что она, — Эдвард так и впился в нее взглядом. — Что вы точно о ней знаете?..

— Да практически ничего. Они с отцом очень сильно поссорились, еще до того, как отец познакомился с матерью, так что даже мама ничего не могла сказать, хотя я, конечно, спрашивала — мне же все было интересно... Помню только фотографию, на которой папа лет десяти, вместе с ужасно похожей на него девочкой... фотография старая, черно-белая.

— Эта сестра... сколько ей было лет?

Мари задумалась на секунду.

— Не знаю точно. Отец называл ее младшей сестрой... но, судя по той фотографии, разница между ними была небольшая, может быть, год или два.

— А сколько лет было бы сейчас вашему отцу?..

— Ох, погодите... — Мари потерла лоб. — Я как-то никогда не задумывалась... Моей маме было двадцать пять, когда она меня родила, стало быть, тридцать три, когда...отец был старше ее на три года. С тех пор прошло восемнадцать лет, стало быть, ему был бы пятьдесят один...

— Значит, это должна быть она. Внешнее сходство, фамилия...

— Скорее всего... — Мари глубоко вздохнула. — Скажите, что мне теперь делать?

— В каком смысле? — удивился Эдвард.

— В прямом. Возвращаться в Маринбург? От меня больше ничего не потребуется? Или понадобится давать свидетельские показания?

— Понадобится. То, что мы сейчас записали, — Эдвард махнул рукой на уже выключенный диктофон. — Вообще-то, есть еще... а, черт с ним. Я все улажу. Но... Мари, вы не сможете вернуться в Маринбург.

— Почему? — удивилась она.

— Вся деревня эвакуирована, как и две соседних. Не стоит оставлять людей в местности, отравленной этой водой. Жителям будут выплачены компенсации и обеспечен бесплатный проезд всюду, куда они ни захотят. А пока их поселили частью в городской гостинице, частью в военной гостинице. Что касается вас...

— Тогда я попрошу другую работу, — сказала Мари. — Мне же еще три года отработать на правительство. Я училась по государственной программе.

В голове ее проносились какие-то мысли об оставленных в Маринбурге Кваче... может, фрау Вебер додумалась его прихватить?! Деньгах, вещах... ладно, бог с ними. Ничего настолько ценного у нее там не было. Разве только альбом с фотографиями...

Военный идиотизм во всей красе! Смысл эвакуировать население после того, как жители годами жили в местности, отравленной этой самой очищенной водой?! Типичное маханье кулаками после драки. С другой стороны, вряд ли стоит говорить это Эдварду Элрику. Едва ли он такая большая сошка, чтобы самостоятельно принимать или отменять подобные решения.

Кроме того, по зрелом размышлении, в этом есть какой-то смысл. Мало ли еще какая гадость могла оказаться на той базе. Может, и хорошо, что людей увезли. Но без возмущенных воплей не обойтись.

— Простите, — Эдвард сказал мягко. — На вас столько всего свалилось... И я ничего не могу сделать, чтобы помочь вам.

— О господи! — Мари посмотрела на него почти сердито. — Какая МНЕ разница?! Я эту женщину не видела никогда, и не увижу... это МНЕ надо пытаться помочь вам! Тем более, что все это коснулось и меня тоже... И... простите меня.

— За что? — удивился Эдвард.

— Так просто... — Мари сжала руки на коленях. — Я чувствую себя виноватой. Во всем...

Эдвард невесело улыбнулся.

— Смешно, но я тоже. Будем спорить, кто виноватей?.. В конце концов, я был там, а вас не было. И я — профессионал. Как профессионал я облажался по полной. Надо было вызвать подмогу сразу, и тогда...

— Что толку! — перебила его Мари. — Так можно сидеть и предаваться самобичеваниями до Страшного Суда. Господин Элрик, я...

— Зовите меня Эдвард. Если можно. "Господин Элрик" — звучит в нашей с вами ситуации идиотски.

— Отлично, — согласилась Мари. — Тогда и вы меня зовите Мари. Так вот, Эдвард... Могу я попросить вас об одном одолжении?

— Для вас — все что угодно, — он был предельно серьезен. Мари удивленно раскрыла глаза. Эдвард пояснил, — понимаете, последнее, что мне сказал мой брат — это было о вас. Если я могу что-то сделать, только назовите. Какая бы помощь вам ни потребовалась...

— Я хотела вас попросить только об одном, — снова прервала его Мари. — Вы ведь будете заниматься этим делом?

— Разумеется, — его глаза мрачно сверкнули. — Зубами вцеплюсь.

— Тогда держите меня в курсе. Я хочу знать, когда вы... закончите с этим. Когда вы будете все знать. И схватите их. И я... хотела бы свидетельствовать на суде. И... если нужна будет моя помощь, в каком угодно качестве... медицинский эксперт из меня никакой, даже если таковые понадобятся, проще будет обратиться к столичным профессионалам, но... — она запнулась. — В общем, я хочу быть в курсе.

— Разумеется, Мари, — Эдвард так же смотрел ей в глаза, как в начале разговора. И в глазах его также была умело маскируемая боль. — Знаете... вы мне все больше и больше нравитесь. Я...был бы рад, будь у меня такая сестра, — на этом месте он отвел глаза и дальше произнес уже очень глухо. — Можете всегда рассчитывать на мою поддержку.

— Эдвард... — Мари запнулась. — Я... не знаю, что было бы. Мы с Алом... Альфонсом очень мало были знакомы. Но... я очень рада слышать это от вас. Простите.

Она встала и вышла из палаты. Ей просто надо было выйти. "Такие сцены не для меня, — думала Мари с тоской, прижимаясь горячим лбом к холодной стене коридора. — Не для меня, не для меня..." — она повторяла, как заведенная. А потом еще говорила себе: "Он не верит. Он совсем не верит..."

— Он не верит, правда? — спросил сзади Мари обеспокоенный женский голос. Мари резко обернулась.

Позади нее стояла женщина лет тридцати. Высокая, хоть и ниже Мари, красивая блондинка с голубыми глазами. Мари ее видела — не так давно, на семейной фотографии. Жена Эдварда Элрика, вспомнила она. Как-то... Синди... нет, Уинри! Ладно, госпожа Элрик сойдет.

— Во что? — спросила Мари.

— В то, что Ал жив, конечно же, — сердито ответила женщина. — Боже мой, я не могу поверить! Он так легко сдается! Обычно он всегда дрался до последнего. Я боюсь, что это его подкосит.

— Простите?..

— Простите вы меня, я была очень невежлива... Меня зовут Уинри Элрик... о, вы догадались, да?.. У меня одно извинение: я приехала сюда только утром, до этого всю ночь не спала... Вы ведь Мари? — женщина сощурилась. — Врач из Маринбурга?.. Эд пока не раскололся ни на что, из всей этой истории он мне даже из несекретной части поведал с гулькин нос! Сказал только, что Ал взорвался... собственно, он только об этом со мной и говорил. Заодно, сказал, что вы с Алом были знакомы, и вроде бы даже... — она замялась. — Ох, простите мою невежливость еще раз...

— Ничего страшного, — Мари покачала головой. — Чего уж там... история такая. Странная. Да и я сама тоже... три дня черт знает в каком режиме.

— Мари, и все-таки?.. Как Эдвард?.. Он даже со мной не говорит, а...

— Конечно, он не верит! — довольно резко ответила Мари. — Видели бы вы, какой там взрыв! Кто бы верил после этого?! Эдвард рассказал мне, как там всего было... у тех, кто был на территории базы, шансов уцелеть просто не было! А в лесу его не нашли... Я не знаю, на что способна ваша алхимия, но там... лес на километры осветило! У меня стекла дрожали, а в соседнем доме их выбило! А мы километров за десять от базы были, если не больше... Опять же пожар...

Мари почувствовала, что слезы хлынут сейчас потоком. Все-таки она не выспалась. Все-таки ей того времени было мало.

И вдруг Уинри Элрик — совершенно незнакомая Мари, по сути, женщина, — шагнула к ней и крепко обняла девушку. Так бывает: они ничего не знали друг о друге, но обеим было плохо, и они это поняли. Случаются такие моменты безошибочной интуиции. Мари уткнулась ей в плечо, в пахнущей хлоркой белый халат, и подумала о своей маме, и о этой безвестной Жозефине... и чуть не разревелась. Именно что чуть. В последний момент сдержала слезы, но рыдания сдержать не удалось. По крайней мере, не все. Уинри тоже не плакала.

Потом они сидели вместе на скамейке в коридоре.

— Всего один день... — задумчиво спросила Уинри. — Вы его любили?

— Да как сказать... — уклончиво ответила Мари. — Все было так быстро... не знаю... Знаете, самое смешное: он действительно сделал мне предложение. Но я так и не поняла, шутка это, или нет...

— Не шутка, — сказала Уинри твердо. — Уж поверьте мне. Я знаю Ала практически с рождения. Во-первых, он с такими вещами шутить бы не стал, а во-вторых, он идеалист. Он верит в любовь с первого взгляда. Уж если он сказал о вас Эду... стало быть, это было серьезно. Знаете, у Ала была пара каких-то историй с девушками, но он их держал в строгом секрете. Никому ни словечка. Стеснялся, наверное... не знаю.

— Хотите сказать, не случись этого всего...

— Не случись этого всего, он бы, вполне вероятно, как раз заставил бы вас поехать в Ризенбург, знакомиться с Эдом и со мной. А может, сначала затащил бы в ближайший загс, а потом — знакомиться. Я всегда смеюсь над теми, кто считает Ала мягким человеком. Он не менее упорный, чем Эд, и гораздо более упрямый иногда. Просто это по-другому проявляется.

— Да, упрямый... — кивнула Мари. — И... бесшабашный. Рискует часто не по делу. И любит это. Хотя все время говорит, что терпеть не может.

— О да, — Уинри грустно улыбнулась. — А мой даже не говорит. Он вообще мало что говорит о работе. Если я его пытаюсь расспросить, начинает болтать о всяких пустяках. Меня это жутко злит. С другой стороны, и работа у него такая, что не очень-то поговоришь... Но все равно, мог бы хоть что-то рассказывать! А то уходит — и ждешь, ждешь... Сначала не волнуешься, если командировка длительная... месяц не волнуешься, два, три... На четвертый начинаешь крыть его благим матом, чтобы хоть позвонил... а потом звонок — и езжай в больницу к черту на кулички!

— Хорошо, если в больницу... — задумчиво сказала Мари. И тут же спохватилась: "Что я сказала! Сейчас начнет извиняться за бестактность!" Но Уинри извиняться не стала. Произнесла только:

— Да... хорошо, если в больницу.

Они сидели и молчали.

— Вы его любите? — спросила Мари.

— Очень, — ответила Уинри. — Потому и держусь. Хотя хочется сорваться, наорать на всех и послать все к черту.

— И Ала вы тоже любили?

— И сейчас люблю. Знаете, Мари, я уговорю Эдварда напиться. И сама с ним напьюсь. Он почти не употребляет алкоголя, но сейчас надо. Хотите присоединиться? Вам это тоже будет полезно.

— Я бы с удовольствием, — кивнула Мари. — Только мне надо ехать.

— Куда?

— Куда подальше. Деревня-то эвакуирована. Мне нужна новая работа. Новые люди. Может, зря я два года торчала в Маринбурге?

— Приезжайте к нам. Я буду рада вас видеть. Честно. И Эдвард будет рад. Думаю, вы ему понравились. Нет?..

— Не думаю, что это стоит делать. Мало ли, что было... вы... вы будете проводить похороны и все такое?..

— Лучше этого не делать, — тихо сказала Уинри. — Ради Эдварда. Чем дальше — тем лучше. Пока есть хоть один шанс из миллиона... хоть тень шанса... Хотя бы до истечения официальных полугода...

— Пригласите меня на похороны тогда. Меня можно будет найти через министерство образования. И... вот еще что, давайте я оставлю вам адрес моей подруги Кристины. Она живет в Столице, и я поддерживаю с ней связь. Она будет знать, куда я теперь поеду.

— Хорошо... Запишите и наш адрес в Ризенбурге, и еще Эдвардов служебный телефон на всякий случай.

На прощание Уинри обняла Мари. Обычно Мари становилось неловко, если посторонние люди проявляли к ней сердечность, однако сердечность Уинри не показалась ей ни фальшивой, ни наигранной. Все совершенно по делу.

Уже выйдя на улицу, Мари сообразила, что так и не узнала ни у кого, куда же, собственно, поселили жителей Маринбурга... и мысленно махнула рукой. Метнулась в голове мысль, что надо разыскать Квача... Мари от души надеялась, что с ним ничего не случилось в суматохе. Хоть бы кто-то догадался о нем позаботиться...

Как ни странно, крамольной мысли, что вот и представился случай избавиться от навязанного "подарочка" не мелькнуло.

Однако только Мари вышла из госпиталя, ее ждал сюрприз. Она увидела Хромого Ганса, который с самым независимым видом сидел на скамеечке в госпитальном парке, выставив вперед почти не сгибавшуюся ногу: ту самую, которая автопротез. Около Ганса чинно сидел Квач. Увидев Мари, пес сразу не то взвыл, не то заскулил — и кинулся к ней. Да так кинулся, что чуть с ног не сбил. Честно говоря, Мари удержалась только потому, что схватилась за дерево. Затем последовали ритуалы облизывания, обнюхивания и вообще бурных приветствий. Квач переволновался, истосковался и был сам не свой.

Когда Квач закончил выражать свою радость (точнее, поумерил ее выражение до признанных в приличном обществе рамок), к Мари как раз подошел Ганс.

— Здравствуйте, доктор, — сказал он.

— День добрый и вам, Ганс.

— Мельник сказал, что вы здесь. Черт его знает, как, но ваш пес, похоже, все понимает. Притащил меня сюда, только услышал. Отдыху не давал до самого госпиталя.

Мари широко улыбнулась.

— Врете ведь, Ганс! Квач не мог знать, где в Орвиле госпиталь, он никогда здесь не был.

— Ну и что? — ничуть не смутившись, пожал плечами Ганс. — Все равно ныл. А где госпиталь — он не знал, зато знал я. С вами все в порядке, Мари?

— Все, — кивнула она. — А почему вы спрашиваете?

— Боюсь, как бы вас в чем не заподозрили, — произнес он, и Мари поняла: беспокойство и впрямь было нешуточное. — Особенно, если этот инспектор вроде как погиб.

— Господи, Ганс, в чем они могли меня заподозрить?!

— Нет, ни в чем... — Ганс скривился. — Мать Михаэля сказала, что будто это вы ее сына всякими лекарствами накачала.

У Мари даже сил сердиться или расстраиваться не было. Вот оно как. Что ж, так тоже бывает...

У нее внезапно отпало всякое желание снова видеться с народом из Маринбурга. Нет, ну это надо же...

— Если что... — сумрачно продолжил Ганс, — у меня тут могут кое-какие знакомые найтись... жалко, что с инспектором Элриком потолковать не получилось... и вообще — жалко. Я его еще по службе помню. Но у них тут вроде его брат за главного. Этого я тоже знаю. Тоже ничего, но может под горячую руку много наломать. Так что если что... Мари, если вдруг я чем-то смогу помочь...

— Все в порядке, Ганс, — произнесла Мари грустно. — Я как раз с мистером Элриком и говорила. Меня ни в чем не подозревают.

— Вот и хорошо, — вздохнул Ганс с очевидным облегчением. — Мари... может быть, он вам сказал, нашли ли девочек?

— Они будут искать, — сказала Мари. — И обязательно найдут.

Она запретила себе сомневаться. Найдут. И Аниту, и Грету. В добром здравии. И Мари поглядит в глаза женщине, которая осталась ей самой ближайшей родственницей на этой Земле. Через решетку, которая отгораживает скамью подсудимых от зала суда.