— Завтра утром Варлам проводит вас до Арнорда... — взглядом показав на Колуна, сказал я. — Пока идет война, вы поживете в столице, а после ее окончания вернетесь в свою деревню...

— Нам некуда возвращаться, ваша светлость... — подал голос мальчишка лет десяти-одиннадцати, прилепившийся то ли к матери, то ли к старшей сестре. — Ерзиды ее сожгли...

— Без крова не останетесь... — твердо пообещал я. — Сожженное — отстроим, скотину — купим, за нуждающимися — присмотрим...

Лицо недавней рассказчицы перекосилось в горькой усмешке:

— Вы бы присмотрели. А все остальные...

— Присмотром землю не вспашешь и детей на ноги не поднимешь... — поддакнула ей заплаканная тетка лет сорока, до этого момента не отводившая взгляда от пылающего костра.

Я пожал плечами и потрепал по волосам сидящую рядом девчушку:

— С недавних пор графство Мэйсс принадлежит моей супруге. А значит, в какой-то степени, и мне...

...Спящий лагерь беженцев мы покинули часа за два до рассвета и, выбравшись на дорогу, понеслись в сторону Алемма. Бегом. Стараясь затемно пройти как можно больше.

Бежать было легко — непролазная грязь, весной и осенью превращающая проезжую часть в непроходимое болото, замерзла и превратилась в камень, а лужи, порядком уменьшившиеся в размерах, затянулись ледком. Бежали, естественно, не по, а вдоль дороги, ибо ломать ноги в колее или ямках, взрытых лошадиными копытами, желающих не было.

К рассвету миновали пепелище, оставшееся на месте Заболотья, некоторое время бежали вдоль следов нескольких груженых телег, истоптанных десятками неподкованных копыт, а затем снова ушли в лес.

Как оказалось, вовремя — буквально через десять минут после того, как мы ушли с дороги, со стороны Алемма послышался перестук копыт, а затем из-за поворота вылетело пятеро конных ерзидов.

'Головной дозор'... — подумал я, вгляделся в воинов Степи и изумленно вытаращил глаза: вопреки расхожему мнению, они выглядели кем угодно, но не дикарями! Единообразные шлемы с бармицами, кольчуги с ярко выраженным зерцалом, небольшие круглые щиты. Одинаковые кожаные наручи и поножи, похожие друг на друга колчаны, плащи, явно пошитые ОДНИМ мастером!

Еще через миг, углядев разницу в оружии, я облегченно перевел дух, сообразив, что ерзиды просто прибарахлились в Морийоре...

— А что это они одеты одинаково? — дождавшись, пока дозор скроется за поворотом, еле слышным шепотом спросил меня Клешня.

Я объяснил. Затем увидел основную группу степняков, появившуюся на дороге, и нехорошо оскалился: эти ТОЖЕ были одеты одинаково. И... двигались не лавой, а в каком-то подобии строя!

— Из них старательно делают армию... — подчеркнув интонацией слово 'старательно', буркнул Клайд. — Мне это не нравится...

Мне тоже не нравилось. Даже очень: между пусть огромной, но недисциплинированной ордой и такой же огромной, но уже обученной армией была существенная разница! Приблизительно такая же, как между жизнь и смертью...

'Берем тыловой дозор. Двух воинов — живыми...' — стряхнув с себя оцепенение, жестами приказал я, выпутался из лямок наплечного мешка, опустил его между корней дерева, за которым прятался, огляделся по сторонам и, с облегчением увидев поблизости подходящий голыш, шустренько вывернул его из земли.

Клайд сделал то же самое, а Фланк Узел, Инарт Дрын и Дитан Тощий торопливо набросили тетиву на луки.

Смотреть, как они распределяют между собой будущие цели, не было необходимости, поэтому я плавно перетек на несколько шагов вперед и, спрятавшись за деревцем, стоящим всего в десятке локтей от дороги, принялся старательно обматывать камень прихваченной из мешка чистой нижней рубашкой.

В отличие от головного, тыловой дозор ехал рысью. И в лес вглядывался не так усердно. Точнее, почти не вглядывался: воин, двигавшийся первым, смотрел в небо, любуясь полетом ястреба, пара, следующая за ним, что-то жевала, а последние двое раз за разом демонстрировали друг другу какие-то хитрые комбинации из пальцев — судя по постоянно меняющимся выражениям лиц, во что-то играли.

'Первый — мой...' — жестом показал я Клайду, поудобнее перехватил голыш и, дождавшись, пока будущий подъедет поближе, от души размахнулся.

Удар камнем в шлем получился что надо — ерзида, наблюдавшего за вольной птицей открыв рот, вырвало из седла и отправило в короткий, но весьма красивый полет к земле. А у Клешни бросок не получился: один из оголодавших степняков, схлопотав удар в нижнюю челюсть, всплеснул руками и рухнул с коня на собственный затылок. Да так неудачно, что свернул себе шею!

'Будет больше тренироваться. Намного больше...' — мысленно пообещал себе я, вылетел из-за дерева и, в несколько огромных прыжков добежав до коня своей жертвы, успел схватить его за уздечку до того, как он сорвался в галоп.

Удержал, убедился, что и остальные кони под контролем, затем бросил повод подоспевшему Горену и метнулся к поверженному степняку.

Тот дышал. И, как ни странно, был в сознании. Хотя и смотрел на мир мутным и ничего не понимающим взглядом.

Нижняя рубашка, использованная в качестве средства, заглушающего звук удара камня о железо, пригодилась и тут — сорвав ее с камня, я скрутил ее в кляп и засунул его в пасть ерзиду. После чего отодвинулся в сторону, дал Клайду его связать и, вскинув над собой правую руку, подал знак 'уходим'...

...Если бы не необходимость как можно быстрее вытащить из Алемма леди Галиэнну, мы бы вырезали всех преследователей до единого: страшные противники в степи, в лесу они двигались, как коровы по льду. И приблизительно так же ориентировались. Увы, времени на развлечения у нас не было, поэтому, дважды сдвоив следы и крайне жестоко обрубив 'хвост', мы пробежались по воде вверх по течению небольшой речушки и, 'мостом' взобрались на нависающую скалу и, не оставив ни одного следа, растворились в чаще.

Ловушка, оставленная около места подъема, не сработала — видимо, степнякам и в голову не пришло, что на эту скальную стенку в принципе можно взобраться. Или они не смогли догадаться, что для того, чтобы не оставить на скале влажных следов, все время, пока мы двигались по воде, двое моих воинов ехали на плечах своих товарищей. Вторая, которую Бродяга поставил в буреломе, в котором мы запутали следы чуть позже — тоже. И я, уверившись, что преследователи отстали, устроил небольшой привал...

...Не успел я Клайд опустить ерзида на землю и выдернуть кляп из его рта, как степняк, до этого момента изображавший беспамятство, попытался откусить себе язык. И не успел совсем чуть-чуть: как только моя многострадальная рубашка отправилась в полет к земле, ее место занял черенок прочной дубовой ложки. А затылок несостоявшегося самоубийцы сотряс тяжеленный подзатыльник:

— Не балуй, а то разозлимся...

Трусом воин не был, поэтому, придя в себя после удара, злобно сверкнул глазами и насмешливо скривился.

Презрение к боли, старательно демонстрируемое им, мы проигнорировали. Я — потому что ковырялся в своем мешке в поисках футляра с иглами, а остальные — так как нисколько не сомневались в том, что мне удастся его разговорить.

— Я — Аурон Утерс, граф Вэлш. Или Клинок его величества Вильфорда Бервера... — добравшись до искомого, негромко сообщил я. — Человек, которому дано право карать от имени короля. Ты и твои сородичи УЖЕ принесли на землю Элиреи смерть, поэтому я вправе отплатить вам тем же...

Степняк равнодушно пожал плечами — мол, я воин, и мне ли бояться смерти?

— Что бы победить врага, его нужно узнать... — присев перед ни на корточки и вытащив из футляра первую иглу, продолжил я. — Поэтому сейчас я начну задавать тебе вопросы...

— Я не от-е-у и-и а о-ин... — промычал он.

— Ты ошибаешься! — усмехнулся я и поставил первую иглу. — Сейчас ты лишился возможности кричать...

Ерзид дернулся, но безуспешно: вырваться из клешней Клайда, да еще будучи связанным, было невозможно.

— Теперь ты почувствуешь все нарастающую боль, которая в какой-то момент станет такой сильной, что ты проклянешь миг, когда родился...

Степняк фыркнул, презрительно скривился и... застыл, прислушавшись к своим ощущениям.

— О, его проняло... — хохотнул Бродяга, подтащивший откуда-то здоровенный обломок сушняка, дабы я мог сесть.

Удобно устроившись на деревяшке, я вытянул ноги, гудящие после многочасового бега, положил рядом ненужный футляр и устало вздохнул:

— Пока ты в состоянии нормально соображать, опишу круг вопросов, которые меня интересуют. Первый касается так называемых 'лайши': я хочу знать все, что ты когда-либо слышал о советниках Алван-берза. Второй — чуть посложнее: мне нужно, чтобы ты рассказал мне о том, что изменилось в твоей жизни после их появления в Степи. Ну, а третий — одна сплошная болтовня: меня интересуют все ваши обычаи, так или иначе связанные с войной... Да, кстати, для того, чтобы ты не строил далеко идущих планов по моему обману: я ЧУВСТВУЮ, когда мне лгут. И наказываю за это...

Ерзид, к этому предложению уже погрузившийся в бездну боли, выгнулся дугой и захрипел.

'С палочкой ушеры и наработанными навыками создания личины было бы намного эффективнее...' — мрачно подумал я и, заставив себя не думать о том, что жена обошлась бы без ушеры, выдернул вторую иглу:

— Ну что, говорить готов, или как?

Глава 14. Алван-берз.

...Четвертый лайши оказался багатуром. Нет, не по силе — по духу: увидев кошму с пыточным инструментом, тела своих предшественников и кучку отрубленных кусков человеческой плоти, он не дрогнул, не затрясся от ужаса и не стал молить о пощаде. Наоборот, расправил плечи, чуть выдвинул вперед нижнюю челюсть и насмешливо скривил губы.

Выглядело это совсем не смешно: в невысоком, болезненно худом калеке чувствовался стержень, прочный, как воля Субэдэ-бали, а его твердый, уверенный в себе взгляд вызывал уважение.

Как ни странно, оказалось, что видеть это дано не каждому: Касым-шири, по своему обыкновению, находящийся рядом с Алваном, требовательно щелкнул пальцами, и воины, притащившие пленника, заставили последнего встать на колени. Причем не куда-нибудь, а во все еще дымящуюся лужу крови.

— Пади ниц перед вождем вождей, ты, пыль под копытами его коня... — в упор не видя насмешливой гримасы, появившейся на губах северянина, начал сын Шакрая. — И...

Что он там хотел сказать дальше, берз так и не узнал, так как жестом заставил его замолчать, неторопливо поднялся с кошмы, подошел к лайши и с интересом уставился в его светло-голубые, как летнее небо, глаза:

— Пыток ты не боишься... И смерти — тоже... Почему?

Парень равнодушно пожал тощими плечами:

— То, что я не воин, не дворянин и не член Королевского совета, видно за перестрел, значит, выбивать из меня сведения о количестве солдат в гарнизоне Байсо, планах графа Конта или намерениях Вильфорда Бервера бесполезно. Пытать меня ради развлечения ты, вождь, будешь вряд ли. И от злости — тоже: война только началась, и ненавидеть нас тебе пока не за что. Что касается смерти... Посмотри на меня повнимательнее и скажи, можно ли ценить ТАКУЮ жизнь?

Для того, чтобы быть рассудительным в таком положении, требовалось немалое мужество, и Алван, еще раз оглядев тоненькую шейку, вмятую внутрь грудную клетку и 'сухую' левую руку, похожую на птичью лапу, уверился, что не ошибся:

— Медведь заломал?

— Если бы... — криво усмехнулся лайши. — Телега придавила... В детстве...

— И на что же ты жил? — остановив взгляд на обрывках некогда добротной и не самой дешевой одежды, полюбопытствовал берз.

— Научился красиво писать и связно излагать свои мысли...

— Хм, писари мне пригодятся...

— Прости, вождь вождей, но служить тебе я не буду... — не задумавшись ни на мгновение, заявил калека. И тут же объяснил, почему: — Твои воины ссильничали мою мать и зарубили младшего брата...

— Сожалею... — ничуть не кривя душой, вздохнул Алван, скользнул взглядом по изумленным лицам своих воинов и мысленно усмехнулся: они его не понимали!

Через мгновение эта мысль получила подтверждение: решив, что за этим словом последует продолжение вроде 'но все равно придется', Касым-шири подошел к костру и, многозначительно усмехнувшись, вытащил из него добела раскаленный прут.

Лайши не испугался — дождался, пока сын Шакрая выпрямится, а затем насмешливо поинтересовался:

— Скажи, палач, а ты бы стал служить убийце своих родных?

— Я не палач, а воин!!!

— Верни прут на место... — негромко приказал Алван, а затем повернулся к калеке: — Ты свободен.

Северянин опешил:

— Э-э-э... что?

— В тебе живет дух багатура, поэтому я тебя отпускаю...

Парень принял это, как должное — как только один из воины перерезали путы, стягивающие его руки, он с достоинством встал и, даже не подумав начать растирать затекшие запястья, вопросительно изогнул бровь:

— Я могу идти?

— Можешь. Но советую подождать, пока будет готов ша-... э-э-э... знак, который в будущем сохранит тебе жизнь...

Лайши кивнул, на пару мгновений превратился в статую, но, услышав приближающийся конский топот, развернулся на месте и встал на цыпочки.

Вставать на цыпочки или как-нибудь иначе демонстрировать свой интерес к человеку, рискнувшему передвигаться по лоор-ойтэ галопом, вождь вождей не стал — подозвал к себе Ирека, сына Корги и подробно объяснил, как должен выглядеть шагвери северянина. После чего величественно повернулся и вперил тяжелый взгляд в лицо спешивающегося гонца.

— Долгих лет жизни тебе, берз! — бросив поводья ближайшему воину, выдохнул Вайзар, а затем гулко стукнул себя кулаком по груди: — Я говорю голосом Деррана, сына Идриза...

...Новости, которые озвучил голос вождя Вайзаров, заставили Алвана нахмуриться и мрачно уставиться на неприступные стены Байсо, первого города Над-гез, который он осадил. Нет, сама по себе гибель воинов, посланных на поиски еды и корма для лошадей, не являлась чем-то особенным: любая, даже самая короткая, война уносила чьи-то жизни. Но вот соотношение потерь заставляло задуматься: из сотни здоровых и полных жизни мужчин, выехавших из стойбища на рассвете, обратно вернулось только тридцать семь. А лайши, напавшие на них по дороге, не потеряли НИ ОДНОГО ЧЕЛОВЕКА!

— Они начали стрелять совершенно неожиданно, берз! — пытаясь оправдаться, объяснил Вайзар. — И в первое же мгновение убили десять человек!

— Сколько их было?

— Тоже десять. Наверное... — опустив взгляд и уставившись на носки своих сапог, еле слышно выдохнул воин. — Точно сказать трудно, так как наши воины ни одного из них так и не увидели...

Услышав эти слова, Алван не поверил собственным ушам:

— Сколько-сколько?!

— Десять...

— И ваши воины так никого и не увидели?!

— Лайши стреляли из-за деревьев... И не промахивались...

— А ваши воины, что, спали в седлах?

— Ни один из тех, кто вошел в лес, обратно так и не вышел... — скрипнув зубами, угрюмо буркнул Вайзар.