История вторая: Самый маленький офицер

— Смотри! Это ты, это Кап, это Крыс — он потом к нам пришёл, под самый конец... а это снова ты и Кап! — перебирал листы Тиль, жадно вглядываясь в рисунки. — Я это рисовал почти сразу, как всё закончилось... Нас, оставшихся, пытались по детдомам распихать, но вышло не всех. Да и в детдоме... Знаешь, какие они там зашуганные? А кто посмелее — со мной всё равно, разве поспоришь? — художник рассмеялся, поглаживая пальцем чистое поле на очередном наброске. — Скали сильные, слабак — враг. Ну, ты и сам помнишь.

— Помню, — задумчиво кивнул Сиф, украдкой разглядывая друга. Тиль сам был — такой же набросок углём на бежевой бумаге, торопливый и не совсем аккуратный. И то ли знал, то ли просто чувствовал — неспроста в одежде предпочитал всем цветам угольный, только футболка выбивалась. Правда, сейчас лимонно-жёлтая тряпочка вновь валялась на полу у мольберта...

Но в отличие от своих набросков, Тиль, казалось, внутри нёс огонь — жаркий, бешеный, от которого сам почти дрожал. Пламя проступало сквозь угольки глаз, дикое, как пожар, но... кажется Сифу это или нет, но хотелось огню стать сердцем домашнего очага, а не лесного пожара. Хотелось быть тихим и смирным, потрескивать на заботливо подкладываемых поленьях, а не выть, облизывая лесные деревья.

Только вот с таким рвением не сожжёт ли пламя дом ненароком, если попытается попасть в очаг?

— Рисовал и рисовал, день за днём. — Тиль уже успокоился, улеглось пламя, только лениво потрескивало, высылая изредка на разведку в воздух снопы искры. Человек-набросок аккуратно собирал листы и складывал в папку. — Страшным оно было, наше детство. Не хочу, чтобы снова война была! Зачем здесь русские?! — беспомощно взмахнув руками, он положил-выронил папку на пол.

— Потому что здесь Выринея, — тихо ответил Сиф. Он-то, в отличие от Заболотина, плохо ещё понимал про "военную политику безопасности границ", поэтому просто говорил так, как сам видел. — Забол выбрал протекторат Империи в своё время, и Империя помогает, как может.

— Да что она может-то? Развязать войну?! Пусть уходят! — вспылил Тиль. — Пусть уйдут, Сивый!

Сиф вместо ответа скинул на диван куртку-ветровку, которую успел накинуть обратно в лифте. Тиль поглядел на погоны с видом человека, который просил еды, а получил восковой муляж.

— Ты же знаешь, Тиль, что я — русский офицер. Зачем ты мне всё это говоришь? — вздохнул фельдфебель, откидываясь на спинку дивана.

— Это случилось только потому, что русская армия вздумала наводить мир в Заболе, а навела — войну, — проговорил, точно роняя слова, Тиль. — Именно Россия воевала!

— А что, по-твоему, должна была воевать забольская армия? — взвился Сиф, у которого голос сорвался на шёпот, так что красочный сцены с криками не вышло. — А ты знаешь, что было с забольской армией во время этой войны?

— Что? — простодушно спросил Тиль, который до этого момента был в своей правоте уверен совершенно, да и сейчас не колебался.

— Не было забольской армии. Вообще. Остатки её по несколько человек вливались в русскую. Не смогли забольские войска остановить вырей, и на смену им встали имперцы — как и положено старшим братьям.

— Да что ты знаешь?! Это так дело русские поворачивают, — Тиль всё ещё не был уверен. Верил, что ошибается из них двоих как раз Сивый.

— Почему же. У Дядьки... командира в батальоне была санинструктор. Эличка, фамилию не вспомню: то ли Горчана, то ли Горечаева... — память Сифа вдруг неслышно шепнула: "Горечана", но Сиф только вздрогнул и поспешно отмахнулся от этой мысли. Не помнит он — и это всем известно.

— Ну и что она?

— Она — младший лейтенант медслужбы какого-то там отдельного полка забольской армии. Поверь, она лучше нас обоих знала, что случилось с забольской армией, верно? — Сиф дождался растерянного кивка Тиля и окончил: — Она говорила, что ждёт, когда же восстановят забольскую армию. Восстановят, Тиль. И до конца войны так и не вернулась к своим — некуда было возвращаться.

— Некуда, — эхом повторил Тиль.

— А она ведь даже форму не меняла на русскую, — вздохнул Сиф. На самом деле, он не мог сейчас вспомнить и лица этой девушки — или женщины? Сколько ей там лет-то было... Просто недавно вспоминал её командир, рассказывал вечером, в темноте, истории, которые Сиф должен был помнить — но не помнил почти, слушал, как впервые. Память засыпа́ла у него, когда речь заходила о забольских годах, и Сиф знал постыдную причину, но мог только радоваться, что со временем память набрала силу, перестала странным решетом отсеивать события.

Эличка... Как же всё-таки её фамилия была? Горечана — это откуда-то не оттуда. Горечана — это вовсе осколок такого давнего детства, что Сиф почти не верил в его существования. Могло ли что-то быть в его жизни — до войны?..

Впрочем, всё равно Эличку все звали просто "младшим лейтенантом Эличкой".

Такая странная... Всё, что Сиф помнил, — это её странный взгляд на него, на Сивку. Словно что-то сказать хочет и не решается.

— Она, эта твоя Эличка... она хотя бы жива осталась? — Тиль сглотнул.

— Да, кажется, — помедлив, неуверенно ответил Сиф, сердито зыркнув на палец Тиля, который не удержался и пополз по руке мальчика, выводя узоры. Художник немедленно принял совершенно невинный вид и спрятал вторую свою руку в карман брюк. Но пальца не убрал. — Да-да, точно жива. Она всё ещё удивлялась, что, мол, пули её стороной обходят...

22 сентября 2006 года. Забол, окраина Горьевской области

День был промозглый, холодный, с неба всё время сочилась вода, словно из плохо закрытого крана. Поручик Дотошин щёлкнул зажигалкой, закурил сигаретку — дешёвую, паршивенькую... но пусть хоть такую, чем никакую, — и выругался сквозь зубы. Рядом стоял ординарец, глубоко засунув руки в рукава, отчего казалось, что рукава срослись.

— Вот и зима приблизилась. Хреновая, значит, будет, — вывел ординарец негромко и печально.

— Какая ещё зима? — возмутился Дотошин, не размыкая зубов. — Сентябрь ещё не кончился, а ты — "зима"!

— Так сегодня Равноденствие, ваше благородие, — развёл руками ординарец, нехотя высовывая их из рукавов. — Каким Равноденствие будет, такой и зиму жди. А сейчас вон как паршиво, не по погоде!

— Езжал бы ты к себе в деревню, Стёпка, — беззлобно отмахнулся Дотошин, спешно докуривая: увидел, что пора трогаться, вон, мелькнул Заболотин впереди.

Эх, надо ему роту в лучшем виде сберечь...

Ребята зашевелились, поднимаясь на ноги. Видать, тоже заметили обожаемую солдатскую кепку на обожаемом человеке в чине капитана.

— Готовы? — вот Заболотин уже рядом, порывистый, беспокойный, недоверчивый.

— Ваше высокоблагородие, готовы, в лучшем виде, — уверил Дотошин, вытягиваясь по стойке смирно. Ещё один придирчивый и недоверчивый взгляд, но вот он смягчился:

— Отлично, господин поручик. Вольно, — и капитан зачем-то поделился новостью: — Вертушка уже рядом. Как только разберёмся с пополнением — двигаем...

И, не дожидаясь ответа, развернулся и ушёл, чавкая по грязи. Вдалеке уже был слышен стрёкот приближающегося вертолёта — пока отзвук, становящийся с каждой минутой всё отчётливее. Заболотин ускорил шаг.

— Андрей Борисович! — окликнул он, завидев Военкора. Тот подошёл — собранный, готовый к отлёту.

— Ну... до встречи, что ли? — улыбнулся репортёр, протягивая руку офицеру.

— Заглядывай к нам, — ответил крепким рукопожатием Заболотин.

— Обязательно явлюсь, как только с этим отчётом покончу, — пообещал Морженов, поправляя ремень фотоаппарата. — Ну или ещё после следующего. Или... Короче, до встречи — а там уж разберёмся, когда она случится.

— Ну да, с тобой иначе никак... Слушай, — Заболотин проводил взглядом мелькнувшую неподалёку белобрысую макушку, вздохнул — и решился: — Там, в тылу... Можешь подыскать одёжку для моего Индейца? И ботинки. Тридцать пятые. Одежду подшить, конечно, не такая проблема, а вот ботинки...

— Хочешь оставить его? — понял Военкор.

Заболотин усмехнулся:

— Это Индеец. Я его в тыл — а он удерёт всё равно. Пропадёт ведь...

— А тут что, курорт?

Вдалеке глухо ухнул взрыв. Уже отчётливо был слышен шум подлетающего вертолёта.

— Так найдёшь? — вместо ответа переспросил Заболотин. Объяснять своё решение он не хотел даже Военкору.

— Постараюсь, — пообещал репортёр. — Правда, всё равно, небось, вывалится. Он у тебя мелкий, как микроб, за автоматом может спрятаться.

— Это точно, — вздохнул капитан, невольно улыбаясь.

— Ладно, раздобуду что-нибудь из скаутского. Правда, когда я ещё к вам выберусь... Так что потеплее подберу, если будет выбор.

— Ну, когда выберешься — тогда и пригодится. А до того момента что-нибудь подыщем.

— Лады — раздобуду, привезу, вручу. А ты о нём, ну... докладывал уже?.. Имя-фамилия-то есть — или так и доложишь "Индеец"? — Морженов смотрел на Заболотина с неуловимой хитринкой.

Капитан вспомнил мельком свою фразу, что Военкора "контрразведка лучше родной мамы знает", но выбросил её из головы.

— Да не помнит он. Или говорить не хочет. Всё Сивка да Сивка...

— Русскую фамилию дай, — посоветовал Военкор. — Проще будет потом документы оформлять.

— Какие документы?

— На усыновление, какие же ещё! С отцовством, Георгий! — Морженов рассмеялся, хлопнул ошалевшего от подобного заявления Заболотина и быстрым шагом направился к посадочной площадке.

— Ну у тебя и шутки, — пробормотал офицер ему вслед, не желая прислушиваться к настигшему его ощущению, что именно так однажды всё и будет. Потом вздохнул, поправил кепку и отправился следом.

Тут же откуда-то из-под земли явился Сивка. Вот точно из-под земли — на щеках и то глина!

— Как там остальные роты? — на ходу поинтересовался Заболотин у мальчишки.

— Говорят, нормально, — буркнул Сивка, будто делал этим великое одолжение, и вдруг резко, на грани слёз, спросил: — Почему ты мне не доверяешь?!

— Почему не доверяю? — капитан остановился у площадки, куда должен был сесть вертолёт. Шум нарастал, становясь всё ближе. Вертолёт плыл в сыром воздухе.

— Потому! Ничего нормального не даёшь, только бегать с дурацкими поручениями. А я бить их хочу, — лицо Сивки стало злым, — вырей этих!

Шум стал таким, что последние слова Заболотин больше прочитал по губам, чем услышал. Поскольку продолжать разговор дальше стало затруднительно, капитану ничего не оставалось делать, как думать над злыми словами мальчишки. Бить их хочет. Думает, ему не доверяют, поэтому не дают. Да нет, доверяет Заболотин ему, чумазому, вполне, только под пули не хочет подставлять лишний раз.

Но всё же... Ведь не отступится пацан, не удержать его в хаосе боя. Кто же в бою не участвует.

Почти оглохнув, наблюдал Заболотин за посадкой вертолёта. В голове вертелась мысль — очень настырная, как от неё ни отмахивайся, на ум лезло всего одно слово.

Но... это разведрота — безопасное место?!

С другой стороны, маленький, шустрый и крайне удачливый пацан... Искушение превратилось в неприятную щекотку, поселившуюся в голове и то и дело теребящую разум: а может, правда в разведку? Уж там за ним точно в десять глаз приглядят. И он может пригодиться...

Один за другим одиннадцать бойцов спрыгнули на землю, и Заболотин недовольно отметил, что им нет и двадцати двух. Конечно, в УБОН новобранцев не брали, но у этих по лицам видно — зелень!

Следом, поддерживая под руку двенадцатого бойца, появилась статная девушка в забольской форме и с санитарной сумкой. В победно ухмыляющемся бойце Заболотин с какой-то сумасшедшей радостью признал Краюху. Вернулся, родимый! Живой! Господи, до чего хорошо, что жив-здоров... и до чего плохо — обычному человеку, что опять его притащило на фронт...

Или до чего хорошо — отличному снайперу?

Контраст двух мыслей — человеческой и военной — ненадолго выбил Заболотина из колеи, но капитан одёрнул себя и, наклонившись к Сивке, крикнул ему на ухо:

— Краюху найди!

— А?

— Скажи, брат вернулся!

Сивка демонстративно поковырял пальцем в ухе и буркнул себе что-то под нос.

— Чего? — переспросил Заболотин, нахмурившись.

— Не пойду! — соизволил внятно ответить Сивка. — Надоело.

— Это приказ, Индеец! — капитану надоело надрывать глотку, перекрикивая шум вертолётного винта.

Сивкин ответ он не расслышал, но по выражению лица угадал, что его послали к навке. Помолчал некоторое время, но и пацан не сдвинулся с места.

— Не слушаешься, — со вздохом вывел Заболотин, цепко ухватив мальчишку за плечо. Ссориться с ним сейчас, конечно, не хотелось, но оставлять всё как есть было нельзя. — А чего же тогда доверия требуешь?! Не хочешь помочь — в тыл отправлю!

Если до сего момента мальчишка с переменным успехом изображал, что ничего не слышит, то на последних словах взвился, испуганно распахивая глаза:

— Не посмеешь!

Заболотин выразительно указал на Военкора, забирающегося в вертолёт, и развёл руками: у тебя есть выбор.

Сивка дёрнул плечом, стряхивая руку капитана, и стремглав умчался.

Последним исчез в вертолётном чреве бледный, ещё не отошедший после вчерашнего инцидента офицер пресс-службы, и на какое-то время всё на площадке замерло, кроме, собственно, самой машины, которая поднялась в воздух и взяла курс на восток.

Когда в мир вернулись иные звуки, кроме шума винта, ветер утих и осели грязные брызги, Заболотин огляделся. На площадке появился Алексей Краюхин, но дисциплинированно дожидался, пока капитан примет рапорт от вновь прибывших и отошлёт их по ротам.

Наконец подошёл черёд его брата.

— Ваше высокородие, разре...

Заболотин с улыбкой вгляделся в его лицо. Филипп держался бодрячком, хотя на рубец у брови смотреть было страшно.

— Ты, часом, не сбежал раньше времени? — строго уточнил Заболотин, перебивая снайпера.

Краюхин неопределённо пожал плечами, нашёл взглядом брата и заулыбался.

— Идите к своей роте, рядовой, — усмехнулся капитан. — Лёха уже подпрыгивает от нетерпения.

Филиппа как ветром сдуло, только с края поляны раздался восторженный сдвоенный вопль:

— Филька! Живой!

— Лёшка! Дохлый!

... Девушка остановилась перед Заболотиным и вытянулась по струнке:

— Разрешите доложить, сдарий капитан! Старший сержа... Младший лейтенант медицинской службы Александра Елизавета Горечана в ваше распоряжение прибыла!

Статная, с русой косичкой — сколько ей, восемнадцать, двадцать пять? Не разобрать. Брови вразлёт, почти как у Сивки, широко расставленные глаза, в которых мешаются неуверенность и любопытство... Ни дать ни взять старшая сестра Индейца.

Самое смешное, что аккурат в этот момент она заметила, собственно, самого пацана и с неприкрытым любопытством скосила на него глаза.

Сивка поспешно задвинулся за спину капитана.

— Вольно, госпо... кхм, младший лейтенант, — Заболотин запнулся на обращении и почувствовал, что мир медленно, но верно слетает куда-то в кювет. Девушка в батальоне! И это посередь марша. Новая, как снег на голову свалившаяся и...

Стать-статью, но хорошим санинструктором красивые формы человека не делают. Кто она, что она?..