Куплю метр государственной границы. ознакомительный фрагмент

— А как ты, Глеб, в прошлое уйти мыслишь? Немыслимое это дело ведь, только фантасты всякие границы времени раздвигать могли.

— Границы, говоришь... Вот я тебе в ответ ещё один анекдот напомню, Ёж. Уж этот-то ты наверняка слышал. Объявление в газете: "Энергичный молодой человек купит или возьмёт в аренду один метр государственной границы для проведения деловых операций".

Капитан второго ранга заинтересованно уставился на меня, ожидая финала.

— Ну, так вот — я, считай, такой метр государственной границы уже купил.

Часть 2.

Мы — красные кавалеристы,

и про нас

Былинники речистые

ведут рассказ...

Глава 1.

Рослый, крепкий мужик... Так, отставить! Кончились мусором шелестящие слова, вроде нашего такого привычного там, дома, "мужика". Нельзя их тут лепить, как ни попадя, тут за произнесённое вслух слово головой отвечаешь. Как? А вот так, очень быстро и просто: ляпнул воину что-то вроде "Эй ты, мужик!", а в ответ — шшухх, меч из ножен вылетел, затем клинок сверкнул и звонко и зло свистнул — вжжик! И ты без башки... "Уноси готовенького!" — слыхал такую припевку?

Так вот, рослый и мощный воин, его профессиональную принадлежность даже угадывать не надо, это сразу видно по прямой спине, богатырским плечам и росту под два метра, плюнул на пальцы, поправил огонёк лучины, а потом, воровски оглянувшись на меня, мигом выставил из-под лавки на столешницу светодиодный аккумуляторный фонарь и щёлкнул по кнопке. Сумрачную горницу избы старосты залил яркий свет. Я сделал вид, что его не заметил.

"Грамота от Жизномира к Микоуле, — немного запинаясь на незнакомых начертаниях букв на берестяной грамоте и передаваемых ими непривычных для нашего современника звуках, прочитал геройский дядька Черномор. — Коупил еси робоу Плескове а ныне мя в том яла княгыни а ныне ся дроужина по мя пороучила а ныне-ка посли к томоу мужеви грамотоу ели оу него роба а се ти хочоу коне коупив и княж муж всадив та на своды а ты атче еси не взал коун тех а не емли ничто же оу него".[29]

Савелий Федорович откинулся на лавке и мельком ладонью утёр испарину, украсившую стриженую под "ноль" голову. Потом он быстро и виновато глянул на меня.

— Ничего, Ёж, неплохо уже, — ободрил я нашего воеводу. — Уже намного лучше. Только я бы не стал так выделять эти "оу" в разговорной речи. "Коупил робоу" на письме может оно и так, не знаю я, а в живой речи говори проще: купил, мол, рабу, да послал к тому мужу грамоту, дружина за меня поручилась и так далее. Это тот же русский язык, на котором ты с ползунков научился разговаривать. Только без заимствованных американизмов, мата и уголовного жаргона. Мата, точнее, в этом русском вполне достаточно — люди тут простые, от сохи. Что видят, то и говорят. Видят член, когда ты мочишься на ветки орешника, и говорят "уд", имея в виду не удочку из орехового прута, а именно твоё украшение и гордость. Удочка, кстати, тоже от этого слова пошла, ты заметил? Видят мужика или бабу, которые несут ложь и поклёп на людей, говорят "блядь", имея в виду именно лживого, нечистого на язык человека, а не слабую на передок бабу. Но это немного после будет. Зачёт тебе, Савва...

— А-а-а, ошибочка ваша, товарищ учитель! — тут же с улыбкой поддел меня Носок. — Не Савва, а Святополк какой-нибудь! Нет еще на Руси греческих крестильных имён.

— Это ты верно сказал, Носок, нет тут ещё Саввы, Савелия или Савла. Да и носка тоже нет. Кстати, Савелий не греческое имя, а еврейское. Как и распространенный на Руси Иван будет, между прочим.[30]

Спецназовцы молча переглянулись и разом тихо прыснули. Носка в миру звали именно Иваном.

— А мне вот имя Сом нравится, — застеснялся разжалованный Савелий. — Доброе имя, морское, подводное! Сом, Сомище — все одним словом сказано и описано.

— Нравится — так бери его! Только учти Сом, что имя это не княжеское, обычно они двухосновные — Святослав, например. А Сом это имя, пришедшее к людям из животного мира. Такое как Волк, например, тот же Ёж, Ёрш или Бер.

— Ништо, — по-старославянски ответствовал мне новопоименованный Сомище. — Мне княжеское имя самому хапать невместно. Оно ко мне самоходом, по делам придёт. А пока и Сомом с удовольствием побуду. Поджиг и Зубатка пойдут тут как родные, лучше и не придумать. А вот Глеб, Гриф и Носок менять надо. Есть какие предложения, вои?

— А чё сразу Носок? Чё Носок, я вас спрашиваю? — возмутился казак-водолаз. — Я эту кликуху ещё в учебке получил, и так просто мне её терять жалко.

— Ты что, Носок, "Онучами" стать решил? — вкрадчиво подкатился к нему давящийся от смеха Зубатка. — Так мы тебя сразу, как в ЗАГСе, в Портянку переименуем.

— Так, хорош над пацаном измываться! — Пристукнул по столу Сом. — Переименуем тебя по заслугам, Носок! Садко будешь?

— Не, торгаш он... — вяло отмахнулся от предложенной чести Носок. — Что-нибудь боевое хочу...

— Блуд или Баламут не пойдут? — изо всех сил стараясь не рассмеяться, нейтральным голосом спросил Поджиг. — А то я слыхал тут на торжище такие имена. Ещё Борщ вот есть!

Я тоже еле-еле удерживался от улыбки. А ведь мне тоже надо будет подыскивать себе новое nom de guerre[31]. Имена Глеб и Гриф в десятом веке на Руси тоже не пляшут. Не родные они тут.

— Подскажешь, историк? — улыбнулся мне Сом.

— Не путай, Сом, не историк я, а простой школьный учитель. До историка мне... Впрочем, сейчас мы тут все историки-практики будем. Ну, какое же имя тебе подойдет, Носок? — В затруднении почесал потылицу я. — Давай так: я буду называть имена, а ты кивни, если выберешь. Поехали? Боевое, стало быть. Ну, давай, попробуем определиться... Мечислав?

Носок трагически закатил глаза к черному от сажи потолку, помялся, потом отрицательно махнул рукой. Нет. Дальше!

— Военег? — Нет.

— Орёл? — Дальше.

— Храбр? — видно было как жрут душу Носка демоны желания. Доброе имя! Но он справился. — Нет!

Тоскливая пауза...

— А как обычно тут называют младшего брата? Малой? — Сумрачно поинтересовался Носок.

— Вроде нет. Вторак, по-моему. Если брат второй по счёту. А то и Третьяк с Четвертаком могут быть...

— А что-нибудь с конём есть?

— Есть! Батьков Конь и просто — Конь.

— О! — расцвел Носок. — Тады я буду Конь!

— С яйцами... — негромко катнул в темноту угла свою подначку Поджиг. У Зубатки затряслись плечи, слегка забренчал меч в ножнах.

— Гмх-ха-ммм! — гулко пресёк всякие смешки Сом. — Значит, отныне нарекаешься ты Конём, казак! Пока гриди вокруг не поднесут тебе нового, с честью заслуженного в сечах имени! Да будет так! Ты, Глеб?

Я думал недолго. Грифа тут пока наверняка не знают. Имя Глеб вроде как есть, но не уверен... Не очень-то оно похоже на славянское. Тогда остаётся лишь одно...

— Мал, конечно! Я и так самый младший среди вас, витязи. И Сом прав — то имя украшает мужчину, которым воины округ тебя по делам твоим нарекут. А пока Мал будет к месту.

— Хорошо! — Громыхнул Сом. — Гони дальше, Мал!

— Давай, Конь, запрягай и погнали! — Я выбрал грамотку из кучи бересты, наваленной на моём конце стола, и пульнул её Коню.

— На Бояне в Роусе гривна, на Житобоуде в Роусе 13 коун и гривна истине, на Лоуге на Негораде 3 коуне и гривна с намы. — Стал продираться через дебри новгородской экономики десятого века Конь, мотая как лошадь головой от сложности текста и переполнявшего его негодования. — На Добровите с людьми 13 коуне и гривна, на Нежке на Прожневици полгривны, на Сироме без двоу ногатоу гривна, на Шелоне на Добромысле 10 кун, на Животке две гривне кроупемь, Серегери на Хмоне и на Дрозьде 5 гривн без коуне, на Азгоуте и на погощах 9 кун семей гривне. Доубровьне на Хрипане 19 (кун) третьей гривне.[32]

Он оторвался от бересты и зло глянул не меня.

— Издеваешься, Мал? Это что такое за чехарда имён, названий мест и цифр, папайю тебе в...

Тут Сом оглушительно кашлянул, и Конь, взбрыкнув, заткнулся.

— Хорошо, Конь. Достаточно. Замечания те же, что и Сому. Проще и чётче. Не псалмы ведь выпеваешь, а разговариваешь обычным русским языком. Ну, пока что необычным для нас. Но родным. — Убедительно, как учитель в первом классе, сказал я. — А говоры и у нас дома разные. Я, конечно, не профессор фонетики Хиггинс, но, помнится, в России существуют северное и южное наречия, которые делятся на несколько говоров. У тебя, Конь, характерный южнорусский казачий говор. У меня речь более правильная, но засорена бесчисленными астраханскими диалектизмами...

— Этта точна! — Ухмыльнулся Сом. — Что есть, то есть. И Вовка мой начал везде астраханские словечки пихать — баткак, понимаешь ты, старица там, или вот — кашкалдак, моряна, карамысик.[33] Прямо поэт Нижней Волги, рыбак, моряк, энтомолог и охотник, етить его налево...

— Ладно, вои, завязываем. Утомил я вас. В целом все идет хоть и не гладко, но в верном направлении. Скоро вы будете говорить с местными как родные. А говоры и диалекты подчеркнут, что ребята вы совсем непростые и не отсюда родом...

— А теперь во двор все! Занятия по мечному бою! Я с Зубаткой, Поджиг с Конём, потом меняемся. А Мал начнёт с выездки на кобыле, а потом мудохается с удовольствием и своим пулемётом до отбоя! — Гулко захлопал в свои жесткие клешни Сом.

* * *

Я трясся на лошади и вполголоса бурчал себе под нос, не забывая внимательно поглядывать по сторонам:

Мы — красные кавалеристы,

И про нас

Былинники речистые

Ведут рассказ:

О том, как в ночи ясные,

О том, как в дни ненастные

Мы гордо,

Мы смело в бой идем

Красные кавалеристы в количестве пяти штук почти беззвучно трюхали по мягкой почве еле-еле заметной лесной тропинки, которая вскорости должна была вывести наш эскадрон к сельцу Шидовичи. Точнее, тогда я не знал, как называется сельцо. Я нашел его зеркалом портала, и оно подходило нам, чтобы появиться в нём, переждать какое-то время, мотивируя отсидку отдыхом после трудного перехода дремучими лесами из неведомой людям Северной земли. А заодно присмотреться и притереться к народу, освоить беглую речь с ярко выраженным северным говором, врасти, так сказать, во время. А сельцо... ну, что сельцо? На берегу медленной лесной речки, что, впрочем, плюс для нас — река это торная дорога и летом, и зимой. А ещё нам подходит отдаленность сельца, как-никак вокруг разлеглись могучие леса, и, главное, отсутствие на север от него какого-либо признака человечьего поселения. С того направления, откуда мы вроде бы вышли. Ну и справочной будкой это сельцо какое-то время побудет, в котором о нас от коренного и всем известного населения всегда можно получить исчерпывающую информацию любым прознатчикам и доглядчикам из княжеских специальных служб. Откуда, мол, пришли, что делали, как себя держали. А нам скрывать нечего. Мы не шпионы какие, мы — витязи! В общем, Шидовичи полностью нас устраивали.

Носок заинтересовался моими вокальными упражнениями и, немного отстав от Поджига, присоединился ко мне. Послушав, он стал подпевать, и вскоре мы уже заорали в полный голос:

Буденный — наш братишка,

С нами весь народ.

Приказ: 'Голов не вешать

И глядеть вперед!'

Ведь с нами Ворошилов,

Первый красный офицер,

Сумеем кровь пролить

За СССР.

Так и въехали в сельцо, гремя припевом и кольчугами, а я вдобавок ещё лязгал и немецким пулемётом MG-34 с оптикой:

Веди, Буденный нас смелее в бой!

Пусть гром гремит,

Пускай пожар кругом:

Мы — беззаветные герои все,

И вся-то наша жизнь есть борьба!

Испуганные бабы прятались за покосившимися сараюшками, изредка выглядывая из-за углов белыми лицами, сопливая ребятня босиком, в одних перепачканных землёй и пеплом полотняных рубахах, смело подбежала к самым жердям изгороди, правда, с той стороны жердей и, раззявив рты, во все глаза вылупилась на наш вокально-инструментальный ансамбль. Мужиков не было вовсе. То ли они были на рыбалке, то ли прятались в лесу на разбое, то ли были на отхожем промысле. Занимались делом, короче. Мы тоже увлеклись и грозно грянули:

Высоко в небе ясном

Вьется алый стяг.

Мы мчимся на конях

Туда, где виден враг.

И в битве упоительной

Лавиною стремительной:

Даешь Варшаву! Дай Берлин!

Уж врезались мы в Крым!

Дружно проревели мы, да так, что мальцов и сикух в первых рядах просто-таки смыло звуковой волной. Мы только нестройный топот и детский рёв различили. Это нас немного отрезвило. Эти три еврейских казака — Френкель с Покрассами, — написали прямо-таки убойный сонг, хитовый шлягер на все времена. Меня аж потряхивало от желания кинуться с сабелюкой в деснице на Варшаву! А лучше без шашки в Крым, на приступ Массандры. Даже весьма уважаемый мной врач скорой из Питера Розенбаум и то так меня в седле не заводит со своей "Казачьей".

— Всё! Концерт по заявкам трудящихся закончен! — Скомандовал кап-два Черномор, и мы заткнулись. — Спешиться, ать-два! Эй, бабоньки! Староста у вас есть? Есть кто-нибудь постарше годами? Подь сюды!

Прошло долгих полчаса. Мы уже успели снять с коней и заводных лошадей сёдла, упряжь и перекидные кожаные мешки с грузом. Возясь с барахлом, мы нет-нет, да кидали заинтересованные быстрые взгляды вокруг. Домишки в селе, честно говоря, не притягивали взгляда своей красотой и резьбой по дереву, они были небольшие, все с соломенными и камышовыми крышами, маленькими, слепыми оконцами в одно бревно, которые закрывались деревянными же задвижками-ставнями в доску шириной. В общем, они вызывали у нашего трудового коллектива определённые сомнения. Ещё блохи там, небось, водятся или клопы...

— Ёж, давай лучше палатку разобьём! Честное слово, так оно лучше будет. Палатку поставим, умывальник, турник...

— Ага, ты ещё скажи биотуалет и душ... — буркнул Поджиг, из-под насупленных бровей наблюдая за враз замолчавшим от нашествия нашего гусарского эскадрона населённым пунктом. — Вон, вроде крадётся какая-то вражина...

Вражиной оказался седой дед, которому, как я потом выяснил, стукнуло аж пятьдесят семь годочков — моложе Саввы он был. Он представлял собой всю местную муниципальную власть. Подойдя, он задрал голову и с испугом уставился на красавца-будённовца Сома. Сом басовито кашлянул для начала разговора, а дед бессильно рухнул на колени. У Саввы полезли вверх брови. Он беспомощно посмотрел на меня. А я что? Экскурсовод по северной Руси десятого века, что ли? Учитель я, и только! Но делать нечего, я грозно нахмурил брови, как шериф из кино запустил большие пальцы за мощный боевой ремень из бычьей кожи и молвил человечьим голосом: "Встань, старче! Ты кем тут будешь?"

* * *

Старче оказался Гюргием, Георгием, что ли по-нашему? Я так до конца и не выяснил. Другие дела навалились. Мы отрекомендовались ему дружиной витязей-передвижников из далёкой и никому неведомой Северной земли, пробирающихся к князю Святославу Игоревичу. Этого было вполне достаточно. Гюргий и сам видел, что люди мы знатные и непростые. Вид пяти всадников, облитых тусклым серебром кольчуг, с шеломами на головах и мечами на поясах, говорил сам за себя. Это ни говоря уже о пяти боевых конях с красными щитами на сёдлах, прочих заводных кобылах и куче ценного груза. А когда наши подводники за пять минут поставили двухцветную красно-жёлтую кемпинговую палатку о два PVC окна, с большим внутренним залом, шесть спальных мест в трёх отсеках, с полом из армированного полиэтилена, Гюргий просто обалдел и раззявил варежку. Даже я, глядя на него и на палатку, возгордился. Княжеский шатёр просто! Все дело в том, что эту палатку навязал компашке я. Она весила всего восемнадцать килограмм. А штабная военная палатка, которую хотели по привычке цапнуть витязи, тянула аж на сто восемьдесят кило! Убиться можно! Под такой шатёр телегу с першероном надо брать. А у нас лимит по весу, понимать же надо.