Приняв решение выбираться в обитаемые места, я оглядел небольшую полянку, на которой находился, бросил короткий взгляд на испещрённое шапками густых облаков бледно-голубое с лёгкой прозеленью небо, дабы оценить возможность ориентации по солнцу, и, потерпев неудачу — местное светило успело скрыться в очередном облаке, — решил пойти вдоль ручья. Разумеется, по течению — ручей со временем рано или поздно впадёт в реку, а люди обычно селятся вдоль рек.
Первые шаги в новом мире предоставили мне обильную пищу для размышлений. Настоящего дикого леса я, признаться, никогда в жизни не видел. Те лесопарковые зоны, в которых размещались наши города и посёлки, лесом можно было назвать лишь с очень большой натяжкой — лишённые кустарника, подлеска и сухостоя, тщательно спланированные, облагороженные и регулярно очищаемые, они просматривались вдоль и поперёк на сотни шагов. Здесь же произрастала первозданная чаща, густая и труднопроходимая, прямой путь по которой далеко не всегда являлся самым быстрым — иногда значительно проще оказывалось обойти неожиданно возникшее передо мной препятствие, чем рискнуть штурмовать его прямо в лоб. Эту простую истину я осознал, когда уже несколько освоился в новом для меня умении ходьбы по лесистой местности и, столкнувшись с оказавшимися на моём пути зарослями неизвестного кустарника, не нашёл ничего лучшего, как пройти их насквозь вместо того, чтобы, как нормальный здравомыслящий человек, предпринять обходной манёвр. На тот момент решение казалось мне оптимальным — заросли тянулись в обе стороны, насколько хватало взора. Правда, хватало его ненамного — шагов на пятьдесят, не более, слишком уж массивными оказались растущие в этом лесу деревья. Широкие у основания стволы лесных исполинов просто закрывали собой обзор...
Нахрапом взять препятствие не удалось — предпринятый мною штурм кустарника позорно провалился. Усталый и расцарапанный, я с большим трудом выполз обратно и, немного отдохнув, пошёл в обход. Подобные заросли попадались на моём пути ещё несколько раз, но, наученный горьким опытом, я, наткнувшись на очередное препятствие, сразу же сворачивал в сторону и обходил кустарник по дуге. В последних встретившихся мне зарослях я даже услышал, как в самой гуще кто-то, ломая ветки, ворочается и громко урчит — вероятно, местный обитатель, обнаруживший что-то съестное. Присмотревшись, я заметил, что ветки кустарника покрыты какими-то невзрачными зелёными плодами размером с небольшое яблоко. Сорвав один плод — тот, который показался мне наиболее спелым, я осторожно разгрыз его. По вкусу плод оказался чем-то похожим на лесной орех без кожуры. Зная, что лесные орехи богаты растительным белком и другими полезными веществами и микроэлементами, я немного задержался, обирая близлежащие ветки, и продолжил путь лишь тогда, когда почувствовал приятную сытость. К тому же раздающийся в самом центре зарослей хруст и треск начал постепенно смещаться ко мне — по-видимому, зверю надоело объедать кусты, и он решил поближе пообщаться со мной. Встреча с местной живностью не входила в мои планы, поэтому я прибавил скорости и быстро покинул территорию лесной столовой.
Уже ближе к вечеру я опять вернулся к ручью и, зайдя в воду по колено, вдоволь напился чистейшей прохладной воды, после чего заночевал прямо на берегу, предусмотрительно отойдя на пару шагов в сторону и соорудив импровизированную постель из тонких веток близлежащих кустов и небольшого стожка нарванной тут же травы. Во время работы я с опасением поглядывал на небо — оно начало затягиваться тяжёлыми дождевыми облаками, грозящими в скором времени пролиться на землю неслабым дождём. Трезво оценив свои силы, навес над головой я сооружать всё же не стал — под рукой имелись лишь трава и ветки, которые ни на что путное не годились. Если пойдёт сильный дождь, сделанное на скорую руку укрытие мне не поможет, только устану и потеряю время на бессмысленную и бесполезную работу.
Сон на голой земле — не самый лучший способ отдыха, даже с учётом того, что между землёй и мною лежала тонкая прослойка свежесорванной травы. Ночью я несколько раз просыпался, чтобы перевернуться на другой бок и дать отдых тем частям тела, которые успел отлежать. Возможно, поэтому я проснулся рано утром, стоило только рассвету разогнать липкую ночную темень. Небо с утра оказалось полностью затянуто сплошной пеленой густых облаков. Тянущиеся из леса языки тумана, стелющиеся низко над землёй, несли с собой прохладу и сырость. Поднялся я голодный, хмурый и небритый и, ополоснувши лицо и руки водой из ручья, напился прохладной чистейшей воды и продолжил движение, как только окончательно рассвело, и туман практически рассеялся. Солнце так и не появилось, поэтому единственным ориентиром для меня остался ручей, текущий неизвестно куда.
До обеда погода так и не изменилось — небо по-прежнему оставалось затянуто низкими тучами. Спасибо, хоть дождь не пошёл, а то было бы совсем тоскливо. За время пути я наткнулся ещё на несколько зарослей уже известного мне орехового кустарника и опять поел местных орехов. Судя по тому, что я до сих пор оставался жив и даже не заработал расстройства желудка, съеденные мною плоды относятся к категории условно съедобных. Почему условно? А потому, что ближе к обеду мне показалось, что меня мутит и немного подташнивает, что косвенно может свидетельствовать об отравлении. А ел я только орехи. Вскоре к тошноте добавилась навалившаяся на меня усталость, так что ближе к обеду я окончательно уверился — с моим организмом что-то не так. Положив руку на лоб, я понял — отравление ни при чём. Я, похоже, заболел. Лоб горит, глаза слезятся — температура явно повышенная, что вполне объясняло и лёгкую тошноту, и периодически подкатывающую слабость. Попытавшись приложить ко лбу свой амулет, я вместо ожидаемого холода ощутил лишь обычную прохладу металла, уже через несколько мгновений сменившуюся теплом — металл нагрелся, эффект откачки энергии из окружающего пространства исчез. Медальон вновь стал простым украшением, а не аналогом мини-холодильника. Что ж, вероятно неестественный холод артефакта действительно оказался каким-то образом связан с моим перемещением на эту планету. Одна загадка разрешилась...
Осталось решить, что делать с моей болезнью. Наиболее вероятный диагноз — я простудился, ночуя на холодной сырой земле. Простуду в империи легко лечили специально для этой цели разработанными препаратами, но мне это не грозило — ни аптечки под боком, ни медучреждения поблизости я не наблюдал. Как-то слышал, что простывшему человеку необходимо согреться, для чего можно использовать обычный огонь. Чтобы развести огонь, необходимы дрова. Дров вокруг полно, осталось только суметь их поджечь. Кроме лазерной указки, никакого иного оборудования у меня не было, однако я, покопавшись в памяти, вспомнил, что одним из способов добывания древними людьми огня является трение. Что ж, если я не хочу заболеть ещё сильнее, придётся собирать дрова и разжигать костёр. Приняв такое решение, я развернулся и потопал в лес за дровами.
Сказать легко, сделать оказалось значительно сложнее. Никогда не думал, что лес и дрова — суть абсолютно разные понятия. Наличие леса вовсе не означает наличия дров, особенно при условии, что у тебя отсутствуют орудия труда, превращающие одно в другое. Да, деревьев в лесу вокруг меня оказалось до неприличия много — целый лес, но вы когда-нибудь пробовали голыми руками порубить на дрова дерево, которое даже обхватить не можете? Нижние ветви у этого дерева растут на высоте примерно в три моих роста, и это самое маленькое дерево, которое я нашёл. Причём бурелома и пригодного для дров сухостоя в лесу, оказывается, практически нет! Деревья, которые отмирают, так и продолжают стоять, пока их древесину не сожрут многочисленные насекомые, и только после этого они падают на землю. Пару таких деревьев я даже нашёл — боковые ветки у них давно уже сгнили, превратившись в труху, а сделать дрова из стволов можно было исключительно с помощью специализированной лесозаготовительной техники — настолько массивными они выглядели. Отчаявшись, я попытался наломать дров из кустарника, но его побеги оказались настолько гибкими, что не столько ломались, сколько гнулись, после чего расщеплялись на волокна, которые невозможно было порвать голыми руками. Пока я мучился с заготовкой дров, начало темнеть. До получения огня дело даже не дошло — так и не заготовив дров, я в потёмках добрался до своего ручья и, напившись, завалился спать.
Утро показало, что болезнь прогрессирует — температура подскочила ещё больше. Меня бил озноб, на лбу выступила испарина, а по всему телу разлилась предательская слабость. Правда, почувствовал я её лишь тогда, когда поднялся на ноги. Идти в таком состоянии нельзя... Но надо. Лёжа на земле, я никогда не выйду к людям, а ведь неизвестно, какое в этой местности сейчас время года. Судя по растительности — лето, но может оказаться как поздняя весна, так и ранняя осень. Точнее можно сказать, если на протяжении достаточно длительного отрезка времени наблюдать за восходами и заходами солнца. Если продолжительность дня растёт — весна или начало лета, если убывает — осень. Хотя, если судить по созревшим плодам на кустах, то, скорее всего, осень, но и тут бывают исключения — некоторые деревья и кустарники плодоносят почти круглый год. Боюсь только, что это не мой случай, и ориентироваться мне нужно на осень, в крайнем случае — на конец лета. А подобное предположение говорит о том, что задерживаться мне нельзя — прокормиться в осеннем лесу, как я уже ощутил на собственной шкуре, несложно, но ведь за осенью обычно приходит зима. Неизвестно, насколько холодные здесь зимы, но даже одну ночёвку в снегу я не выдержу — замёрзну. И нужно мне сейчас, невзирая на болезнь, идти дальше. Что я, собрав в кулак свою волю и остатки сил, и проделал...
Шёл я вниз по течению ручья дней шесть или семь — точнее сказать не могу, потому что нескольких дней я просто не помню. Остались лишь смутные воспоминания — я брёл, падал, поднимался и снова брёл, изредка возвращаясь к ручью для того, чтобы напиться. Иногда наталкивался на заросли местного орешника и ел его плоды, даже не ощущая вкуса. Кажется, даже столкнулся с одним из лесных обитателей, делавшим то же самое, что и я — то есть объедавшим орешник. Зверь выглядел как гибрид свиньи с жирафом, но толком я его внешность так и не разобрал — сквозь мутную пелену в моём сознании я увидел, что мои орехи кто-то без моего разрешения нагло жрёт, и издал по этому поводу возмущённый то ли хрип, то ли рёв. Зверь обиделся и быстро покинул место своей трапезы, хотя мне приятнее было бы сознавать, что он меня испугался.
Или орехи оказались всё-таки целебными, или организм наконец-то переборол неведомую заразу, но по прошествии примерно семи дней я почувствовал себя относительно здоровым. Слабость никуда не ушла, но мысли текли в голове предельно ясно, да и температура, похоже, пришла в норму. Ещё одной хорошей новостью стала наконец-то установившаяся ясная солнечная погода. Резко потеплело, и по ночам я уже не мёрз, а днём даже становилось жарковато, и появлялись мысли снять мой лётный комбинезон и путешествовать налегке, в одном нижнем белье. Останавливала от подобного шага лишь мысль о том, что я в любой момент могу выйти к человеческому жилью, а выходить к людям в одних трусах представлялось мне неприличным. Умом я, конечно же, понимал, что в любом случае успею быстро одеться, но побороть внутреннее предубеждение так и не смог, продолжая идти одетым.
Одежда меня и спасла, когда из лесной чащи на меня бросился... Даже не знаю, как сказать — существо, выскочившее на меня, казалось помесью оленя с дикобразом. Длинные стройные ноги, ветвистые рога и покрытое топорщащимися иголками тело, вылетевшее из растущих впереди кустов. Зверь, даже не обратив на меня внимания, снёс мою тушку с дороги, оттолкнув своей колючей грудью, как надоедливую помеху, и помчался дальше. Вернее, попытался помчаться — я же не зря столько времени потратил на изучение боевых искусств, и реакция на нападение у меня ушла на уровень рефлексов. Сбитый с ног, я в падении успел резко выбросить руку вперёд и попасть костяшками кулака зверю в область уха, куда, собственно говоря, и целился — у большинства животных там находится одна из уязвимых точек. Окрестности прорезал полный боли визг оленедикобраза — похоже, мой удар достиг цели и всё же попал куда надо, проломив тонкие кости черепа и повредив мозг. Перевернувшись через голову и отлетев на несколько шагов, я быстро поднялся, чтобы не оказаться затоптанным обезумевшим от боли зверем, и под непрекращающийся визг быстро огляделся по сторонам. Оленедикобраз катался по земле в нескольких шагах от меня, и я не нашёл ничего лучше, как стремительно, в несколько длинных стелющихся шагов подскочить к нему и нанести ещё один удар под ухо, теперь уже пяткой ноги. Зверь хрюкнул и затих — последний удар оказался для него смертельным. Подождав, пока адреналиновый угар схлынет, и организм немного успокоится от встряски, я осмотрел сначала себя, а затем и убитое мною животное. О себе можно сказать коротко — если бы не комбинезон, то сейчас рядом со зверем лежал бы и я. Иголки на шкуре животного оказались настолько острыми, что буквально порезали мою одежду на лоскуты, превратив прочный, армированный углеволокном материал комбинезона если не в лохмотья, то во что-то сильно на них смахивающее. Досталось и моему телу, но вместо глубоких резаных ран на нём виднелись лишь многочисленные ссадины да неглубокие порезы, из которых потихоньку сочилась кровь, набухая на груди мелкими красными каплями. Без встроенной в ткань комбинезона лёгкой защиты острые, как бритвы иглы располосовали бы мою грудь до кости, и я истёк бы кровью. Причём края порезов, на что я в горячке схватки не обратил внимания, онемели и жутко чесались — похоже, с иголок зверя в кровь попала какая-то гадость. Впрочем, жжение быстро прекратилось, кровь свернулась, а ссадины и порезы начали быстро, буквально на глазах, подживать. Убедившись, что в ближайшем обозримом будущем смерть от кровопотери мне не грозит, а полученные в схватке с представителем местной фауны ранения скоро затянутся сами собой, если их, разумеется, не тревожить какое-то время, я бросил ощупывать себя и занялся тщательным осмотром убитого мною зверя.
Осмотр выявил массу интересной информации и дал разгадку того, почему явно травоядный зверь вместо того, чтобы убежать, бросился на первого же попавшегося на глаза человека — он оказался тяжело раненым неизвестным охотником. Глубоко в боку лежащей на земле звериной туши засел обломок охотничьей стрелы, пущенной, надо полагать, сильной и умелой рукой — наконечник стрелы с лёгкостью пробил прочную, покрытую иглами шкуру и глубоко вошёл в тело. Из крупной глубокой раны продолжала обильно сочиться кровь, пачкая покрывающие тело иглы и стекая на траву — сердце убитого зверя ещё билось. Древко стрелы сломалось примерно посередине — видимо, тогда, когда зверь катался по траве, пытаясь притушить боль от моего удара. Обломок древка, перемазанный кровью, оказался очень скользким, и я с большим трудом, расширив рану пальцами, вытащил из убитого животного наконечник стрелы. Положив широкую листовидную полосу окровавленного металла на свою ладонь, я внимательно исследовал оружие неизвестного охотника, лучше всяких слов подтверждающее, что мир, в который я попал, обитаем и населён разумными.
