Солнце для всех!

     А вот вторая, Трил Тэббиш, была куда интереснее. Альва была удивлена, когда вскрыла почту Тэббиш и обнаружила, что та почтой совершенно не пользовалась. То есть, конечно, использовала выделенный ей государством почтовый ящик, — если бы она этого не делала, это вызвало бы подозрения. Тэббиш была подписана на персональную рекламу, участвовала в социальных опросах, получала предложения по работе (она периодически устраивалась на работу в разные — в совершенно разные! — места, работала там несколько декад и увольнялась, оставаясь некоторое время безработной), иногда она отправляла разным людям шаблонные поздравления с праздниками... но никакой личной переписки, какую вели обычные граждане, в почте Тэббиш не было. Если, углубившись в корреспонденцию Морет Оддир можно было набрать материала на пару любовных романов, то почта Тэббиш не давала совершенно никакой информации о личной жизни женщины. Дальше ещё интереснее! Коммуникатор Трил Тэббиш находился всё время в одном месте — в её квартире в районе, где жили, преимущественно, люди среднего достатка (те же клерки, вроде Оддир, торговки и разная мелкая буржуазия). Альва сама второй год жила в подобном месте.

     Полночи ушло у неё на то, чтобы выяснить действующий коммуникационный номер Тэббиш (совершено «левый», естественно). К тому времени Альва уже не сомневалась, что Трил Тэббиш — сестра. Она попробовала проверить историю звонков и сообщений по номеру Трил и лишь утвердилась в своём убеждении: все входящие и исходящие вызовы тонули в знакомых клубках переадресаций (пока не полезешь в такой клубок, следуя по цепочке несуществующих абонентов, не поймешь, что имеешь дело с подпольной телефонией иблиссиан), сообщений же попросту не было.

     «Кто же ты?.. Кто ты, сестра? Может быть, ты — одна из координаторов?..»

     Альва чувствовала, что обязана предупредить Тэббиш. Но как лучше поступить? Сообщить координатору? Но та станет уточнять детали, спросит о том, откуда Альва узнала о намечающейся операции. Придётся рассказать...

     Координатор будет в ярости. Альва не должна была взламывать серверы государственных служб. Это — огромный риск! Лейтенант не глупа и вполне может заподозрить её в случае, если станет очевидным, что революционеров предупредили, а дальше останется только присмотреться к ней более внимательно... Спецы наверняка отыщут её следы в закрытых сетях госслужб (зная где и что нужно искать, это несложно) и сержанту жандармерии Альве Аввар будет предъявлено обвинение в государственной измене. В инструкциях было ясно сказано: она не должна прибегать к таким крайне рискованным мерам, как проникновение в базы данных жандармерии, без прямого указания координатора; не должна предпринимать действий, способных повлечь её раскрытие как агента иблиссиан...

     Что делать? Сообщить самой Тэббиш? Отправить сообщение? Нельзя. Все сообщения проходят через перлюстрационные фильтры. Позвонить, сказать: «сёстры, уходите, спасайтесь!» — много ли в жандармерии агентов? Проще уже сразу сказать координатору... Да и, в любом случае, сорвать операцию — значит навлечь на себя подозрения.

     Есть ещё один вариант...

     ...ничего не предпринимать. И тогда никто не станет её подозревать и искать следов. И всё будет как раньше.

     «Ну, нет!»

     Альва решила, как поступит.

     Она запустила программу-перехватчик, настроив её непосредственно на коммуникатор Тэббиш: ей не было дела до того, откуда и куда поступали вызовы (пытаться отследить цепочки постоянно меняющихся переадресаций — задача для множества специалистов с серьёзными аппаратными ресурсами, а не для действующей в одиночку взломщицы), Альву интересовало только одно: содержание разговоров. Так она надеялась узнать больше о Тэббиш. Потом Аввар занялась планированием своей собственной операции. Нужно было заглянуть на пару серверов городских служб и кое-кому позвонить...

     Когда она легла спать, до «рассвета» — времени, когда уличное освещение с тусклого «ночного» переключали на «дневное», более яркое — оставалось всего четыре часа.

     Проснувшись утром, Альва Аввар приняла прохладный тонизирующий душ и после за завтраком выпила двойную порцию кофе. Приведя себя таким образом в бодрое состояние, она надела ненавистную чёрную форму, положила в форменный ранец кое-какие дорогие ей вещи и вышла из квартиры, которую в качестве сладкой косточки для верной служивой собаки ей предоставляло государство. Больше она сюда не вернётся.

     ЧАСТЬ ВТОРАЯ

     Капитализм — это то, что делает меня, моих сестёр и бóльшую часть человечества, несчастными. Я несчастна, потому, что я живу в уродливом, мерзком, отвратительном мире частной собственности, в котором правят грязные твари, установившие бесчеловечные правила и законы. Я живу в мире корысти, расчёта, жадности, прямой и завуалированной проституции.

     Я ненавижу действующие порядки и правила. Я желаю этому миру большого кризиса, нестабильности, коллапса и краха. Поэтому, я — изгой. Смерть этой мерзкой системе!

     Из последнего слова подсудимой Геи Алилл, осуждённой за «терроризм» (8.10.4.541)

     Интерлюдия. Испытание Джелис

     Это было последнее комплексное испытание, которым заканчивался третий год обучения в Школе. Итог, трёхлетней муштры, боевой и специальной подготовки. Четвёртый — последний — курс Академии Южного Неба, или Южной Школы, или просто Школы, как называли её сами кадеты, — имел целью сделать из профессиональных солдат, в коих за три года превращались кадеты, настоящих офицеров — людей всесторонне образованных, способных быть примером для жителей Неба и вызывать трепет у черни с Поверхности. Весь следующий год Джелис и её подругам по курсу предстояло посвятить углублённому изучению естественных наук, а также светских дисциплин и церемониалов. Что, впрочем, не отменяло таких предметов, как «выявление и розыск», «практика внедрения» или «комплексная перлюстрация»...

     «Башней» заканчивалось время, которое будущие офицеры небесной милиции и спецслужб будут вспоминать, несмотря на пережитые трудности, как лучшие годы юности. Именно в это время завязывается дружба на годы, разжигается страсть, возникают первые серьёзные противоречия и приходят соблазны. До «Башни» были пустынные небесные острова, был южный полюс, была Поверхность (разумеется, вдали от городов — скопищ черни), была баржа в океане... После — будут залитые светом аудитории днём и частые увольнения по вечерам, пьянки и сопутствующие пьянкам приключения. Боевые комбинезоны заменит парадная форма и затрахавшие их старшие лейтенанты пойдут трахать неоперившихся желторотиков, уступив место профессорам (которые трахать будут исключительно мозг, и только в известные дневные часы).

     Джелис Таллед Шейл — младшая дочь генерала небесной милиции, поступила в Академию Южного Неба за год до выпуска сестры, окончившей Школу с отличием и в звании почётного сержанта. Не сказать, что Джелис больше всего на свете желала надеть мундир... но она — Шейл, а все Шейл, вот уже три века как становились офицерами. Конечно, можно было выбрать другую школу, — Южная Школа — не единственное приличное небесной знати заведение, — но Джелис решила пойти по стопам матери и сестры (другая сестра, андрогин, самая старшая среди детей Этэр Ланы Шейл, двадцать лет назад прошла Школу Великого Севера). Три года, проведённые в Школе, Джелис из кожи вон лезла, прилагая все усилия, на какие была способна, для того, чтобы мать могла ею гордиться. И ей удалось достичь успеха — она стала лучшим сержантом, а её отделение — лучшим отделением в Школе. «Башня» станет тому ярким подтверждением, решила она.

     Наружу они вышли через высокую — в три средних человеческих роста (около шести метров) — округлую дверь-диафрагму, оказавшись на залитой ярким дневным светом галерее, тянувшейся в обе стороны и опоясывавшей башню по кругу. Высота и глубина галереи была около двадцати метров; через каждые семьдесят метров по краю не имевшего ограждения обрыва потолок галереи подпирали массивные — тридцать метров в длину и десять в ширину — пилоны со скруглёнными углами.

     Осмотревшись, Джелис отметила, что при достаточном мастерстве здесь можно посадить флаер.

     Все поверхности внутри галереи — пол, потолок, пилоны (за исключением внешней стороны) и саму стену башни — сплошным узором покрывали напоминавшие иероглифы символы. Похожие символы встречались и внутри башни, но именно наружные знаки оказывали на рассматривавших их людей странное успокаивающее действие: узоры эти действовали не усыпляюще, не понижали внимательность, а именно успокаивали каким-то непонятным образом, снимали нервное напряжение. Эпиграфисты и криптологи уже несколько веков пытались расшифровать эти символы, а психологи — понять механизм воздействия символов на психику человека, но ни первые, ни последние так и не преуспели в своих исследованиях.

     Закручиваясь вокруг пилонов, галерею продувал ледяной, никогда не стихающий на этой высоте тропосферный ветер; его порывы так и норовили сбить лёгкие человеческие фигурки с ног и утащить в пропасть.

     За обрывом, насколько хватало глаз, лежала облачная Завеса, неизменная в любой точке планеты, из которой вдали вырастали другие башни. До слоя густых облаков внизу было не меньше шести или семи километров. Высоко в небе виднелись цепочки небесных островов, удерживаемые натянутыми между башнями сверхпрочными нитями. Границы выделенного отделению сержанта Шейл участка — около пятисот метров — отмечали красные флажки, за которыми начинались участки других отделений. Ни с одной ни с другой стороны за флажками никого не было видно, что неудивительно: отделение Шейл было здесь первым.

     Парализованную Седьмую теперь несли Третья и Шестая — андрогин по имени Хэáр Ойéн. Они недавно сменили Джелис и Вторую. Седьмая уже могла немного шевелить пальцами рук, но о скором возвращении её в строй не могло быть и речи. Подобно тряпичной кукле, Седьмая безвольно болталась между подругами, которые удерживали её, закинув расслабленные руки на свои плечи.

     — Время двенадцать сорок... — объявила Джелис, когда они приблизились к третьему из пяти, обозначенных флажками, пилонов. — У нас остаётся двадцать четыре часа и шестьдесят минут на то, чтобы закончить... Впереди сто метров подъёма по сетке и — конец испытания... — она немного помолчала, обведя затемнёнными окулярами обступивших её кадетов — её подруг, находившихся у неё в подчинении.

     Впервые за последние четыре дня Джелис видела перед собой обычных, хорошо ей знакомых людей в форме, а не светящиеся серо-зелёные фигуры с номерами. Перейдя с ночного видения, забрала шлемов работали теперь в режиме светоподавления (даже привыкшим от рождения к яркому солнечному свету небожительницам после проведённых в абсолютной темноте четырёх с лишним суток требовалось некоторое время для адаптации), и оттого день вокруг казался пасмурным.

     — Сейчас, — продолжила она, — я должна провести требуемый уставом инструктаж... но, как мне кажется, вам он не нужен. Вы сами могли бы инструктировать тех, кто сейчас в нескольких километрах под нами прорывается сюда... Я желаю им пройти это испытание с первой попытки, а вам и мне — подняться наверх без оплошностей и... без потерь. Хочу лишь напомнить о важности согласованных действий. Одна допущенная ошибка может стоить вам жизни... и не только вам...

     Пока Джелис говорила, никто из отделения не позволил себе словом, позой или даже мимикой лица, которую за маской-респиратором никто бы и не заметил, выразить пренебрежение: случай с Седьмой служил для всех наглядным примером и подтверждением важности произносимых сержантом слов. Если бы не страховка, Седьмая, после того как робот-паук выстрелил в неё дротиком с транквилизатором, упала бы вниз, на самое дно лифтовой шахты.

     Оставив Третью и Шестую с Седьмой, Джелис разбила отделение на пары и приказала осмотреть пилоны: сетка, по которой им предстояло подняться выше, должна была крепиться у основания одного из них. Себе в напарницы она выбрала Вторую и с ней направилась к самому дальнему пилону.

     Не успели они дойти до «своего» пилона, поступили доклады от двух пар: сетка нашлась и не одна. Через минуту они убедились, что и на последнем сетка тоже была.

     Поначалу они решили, что можно выбрать любой из трёх путей — первый, третий или пятый пилон, но вскоре выяснилось, что на всех трёх сетка повреждена. Двигаться всей группой по одной сетке крайне рискованно: неповреждённая сеть выдержала бы и большее число людей, но поврежденная...

     — Думаю, троих человек любая сетка выдержит, — заключила Джелис, осмотрев каждую сеть, — но третьей будет Селен. Кому-то придётся вдвоем поднимать её... — она помолчала, собираясь с мыслями («Сто метров по отвесной стене, при непрерывном ветре!» — добавила она про себя) — Что скажешь, Келли... — она посмотрела на подругу, — справимся?

     — Справимся, — ответила та. — Нужно только покрепче обвязать нашу героиню...

     Было за полдень, солнце уже покинуло зенит (местоположение светила легко определялось по отбрасываемой на облака внизу длинной тени), жёлтые лучи заливали сейчас обратную сторону башни и светофильтр шлема Джелис почти не подавлял яркость, — видимость была хорошей и сквозь «пасмурное» стекло она рассмотрела на горизонте иглы двух соседних башен. На западе и на востоке по небу медленно, едва заметно глазу, двигались две из трёх лун; третья спутница, образующая вместе с этими двумя идеальный треугольник, находилась в тот момент по другую сторону мира. От начала подъема прошло полчаса (ровно пятьдесят минут), за которые они с Келли порядком устали. Перебирая одеревеневшими пальцами синтетические тросы, из которых была сплетена сеть, Джелис чувствовала, как капли пота проступали у неё на шее и меж лопаток и впитывались порами комбинезона, когда ткань касалась кожи. Шкала температуры на тактическом дисплее колебалась с порывами ветра между четырьмястами ровно и четырьмястами пятью градусами по шкале Ранкли (в случае неисправности комбинезона, при такой температуре смерть от переохлаждения наступает в считанные минуты). Они с Келли взобрались по сетке на семьдесят пять метров, когда прямой подъём закончился, — дальше вверх от сети тянулись только одиночные тросы. Джелис проверила показания комбинезона Седьмой и, закрепившись на одном из тросов рядом с подругой, расслабила гудевшие от напряжения мышцы.