Свалка

Так что нужно совсем уж тронуться мозгами, чтобы украсть огнестрел и хранить у себя.

Позеленевший от страха Мелкий, которого колотила крупная дрожь, едва переставляя ноги подошел ко мне. С обреченностью смертника он прошептал:

— Ким. Сюда лично идет Ким. Нас убьют, да?..

Мое молчание Мелкого не порадовало, но сказать что-то ободряющее язык не поворачивался. Все было хуже некуда.

Ждать Кима долго не пришлось, впрочем, напарник успел навернуть пару кругов вокруг здания цеха и пропотеть до нитки. Теперь, телепающуюся на нем футболку, можно было выжимать от пота. А уж когда он увидел первых головорезов, которые выбрались из катакомб, то еле устоял на ногах и громко клацнул прогнившими зубами.

Меня и Мелкого быстро оттеснили в сторону, но направленные стволы автоматов явственно намекали, что лучше нам не дергаться. Сколько ни вглядывайся в рожи личных охранников старшего Суорэ, ни черта хорошего не увидишь. Одного я даже узнал, когда мы пересеклись взглядами. Здоровенный бугай с квадратным лицом и выпирающей челюстью устраивал зачистки в доках в прошлом месяце. В отличие от Бочонка с явными садистскими наклонностями, этот убивал просто и без всяких эмоций. Такой услышит приказ пристрелить — пристрелит и пойдет дальше обедать. Впрочем, мое внимание привлекли отнюдь не охранники.

Впервые я увидел Кима вживую: не слишком высокий, но крепко сбитый — такой и голыми руками мог сломать шею. С Тоннори общего было мало, разве что глаза, напоминающие угольки, и будто измазанные в саже короткие волосы. За версту от Суорэ несло опасностью, из-за которой даже мне хотелось забиться в угол и не высовываться, чтобы не попасть под раздачу. Только оказавшись рядом с ним я понял: он презирал всех вокруг. Для Кима все мы — шавки, только и умеющие, что вилять хвостами и подобострастно заглядывать в глаза.

Старший Суорэ замер над телом Тоннори и спрятал руки в карманах куртки, небрежно наброшенной на плечи.

— Доложить, — спокойно приказал он.

Стив на ватных ногах сделал шаг вперед и, заплетающимся языком, выдавил:

— Мы.. Мы д-дежур-р-рили...

— Заткнулся. Пусть говорит второй. Надеюсь, хоть один из вас не заикается, — не меняясь в лице, сказал Ким, продолжая пялиться на убитую дочь.

Мелкий жалобно глянул на меня и попятился, впрочем, далеко не отошел: в вспотевшую спину уткнулся ствол автомата. Всем видом напарник молил, не упоминать выстрел, да только прикрывать еще и мальчишку, рискуя шкурой, желания не было. Тем более, тогда возникало слишком много вопросов. Сам стрелял — сам пусть и отдувается.

— Двадцать минут назад раздался грохот в цеху у одного из бидонов. Это оказалась Тоннори, которая случайно оторвала одну из трубок. У нас был приказ стрелять по всем чужакам, так что Стив, не зная, что это ваша дочь, открыл огонь, но попал в бак. Девочка испугалась и рванула на улицу, а я, остановив Стива, побежал следом, чтобы вернуть ее. К сожалению, она уже успела скрыться за гаражами. Затем прозвучал еще один выстрел. Когда я подбежал, то она уже лежала вот так... Пульса не было, — стараясь говорить коротко и по делу, не выдавая эмоций, ответил я.

Ким молчал, и от гулкой тишины, давящей на нервы, делалось только хуже. Просчитывай, не просчитывай пути отхода, но смыться мне вряд ли бы удалось. Оставалось лишь надеяться, что Ким не просто так пару дней назад отдал приказ сохранить мне жизнь.

— То есть, ты потерял время, — наконец с расстановкой произнес он и повернул голову, но посмотрел не на меня, а на Мелкого. Тот весь сжался и втянул голову в плечи, будто хотел провалиться под землю.

— Я... я не знал... Тай с-сказал стрелять по всем... — нарушив приказ заткнуться, залепетал Мелкий. — Жизнью клянусь, я не знал, что это ваша дочь!

Ким, все также не вынимая руки из карманов, подошел к Стиву. Пялился прямо в глаза, а напарник, будто попав под гипноз, даже не мог опустить голову. Так и стоял с жалобным выражением на роже. Теперь на лице Кима проступило неприкрытое отвращение. Ох, не ту тактику выбрал Мелкий. Совсем не ту.

— Ты мало того, что стрелял в мою дочь, так еще и не смог попасть в девчонку с пары шагов. Как ты думаешь, нужны ли мне люди, которые не умеют ни включать голову, ни стрелять?..

Стив хотел было что-то ляпнуть в свое оправдание, но не успел: заточенный хирургический ланцет, мелькнувший в ладони Кима, одним движением вскрыл глотку поперек. Из открытого рта донеслось лишь жалкое бульканье, а кровь потоком хлынула из разорванной гортани. Пошатнувшись, Мелкий рухнул на колени и нелепо попытался зажать дрожащими руками шею. Скривив уголок рта, Ким добавил удар ногой по ребрам.

Будто больше не слыша жалобных хрипов поваленного на бетон Мелкого, старший Суорэ, вытерев о рукав куртки ланцет, повернулся ко мне. От проницательного взгляда не ускользнула выпирающая из штанов рукоятка револьвера.

— Ты забрал оружие. Что же, хорошо. Пусть будет у тебя. Пока ты меня окончательно не разочаровал. Писать умеешь? — дождавшись кивка, Ким продолжил: — Чтобы сдал полный отчет. Все, что слышал и видел. Тебя сейчас отведут в комнату. Брай — обыщи здесь все. Мне нужно знать, кто это был. Вызови бригаду зачистки, чтобы они убрали это, когда он наконец-то сдохнет, а тело моей дочери отнесли в шестую комнату.

Ким крутанулся на месте и все тем же спокойным шагом направился в сторону цеха. Мне же зарядили стволом в спину, намекая шевелить ногами.

Каморка, в которую меня запихнули, мало чем отличалась от той, где обосновалась Бэт. Разве что здесь нашлось подобие стола, вручную спаянного из железных пластин, а вот о стуле никто не позаботился. Так что пришлось писать, подбирая каждое слово, скрючившись в три погибели. Когда листы оказались исписаны грубым квадратным почерком, дверь открылась, позволяя заподозрить, что за мной неотрывно следили.

Глубоко внутри я с отвратным предчувствием ожидал увидеть очередного головореза, готового тумаками выбить все мыслишки, что залетели мне в башку, но пришла Слепая.

В отличие от непроницаемой физиономии Кима, на лице Бэт в кои-то веки читалась искренняя печаль. Верить или нет — другой вопрос. Устроившись на сваленных подушках, Слепая обратилась ко мне:

— Мне уже все рассказали, Кристиан. Это ужасная трагедия. Просто чудовищно.

Наверное, к лучшему, что Бэт не видела скептическую ухмылку, невольно вырвавшуюся у меня. Причитания той, что пела оды насилию, смотрелись откровенно смешно.

Ощущение, что чем дольше я нахожусь в катакомбах, тем больше измазываюсь в дерьме, усиливалось. Так что мне хотелось скорее убраться домой и с грохотом захлопнуть дверь гаража, отстраняясь от Свалки и отвратной реальности. В последнее время все вокруг меня дохли как мухи. Хотелось признавать или нет, но очередной труп выбил из колеи, навалившись жуткой и всепоглощающей усталостью. Осталось только Ники захлебнуться кровью — и все, на Свалке не останется никого, кто бы вызывал во мне хоть какие-то чувства.

— Жаль, что вы не успели заметить убийцу, — между тем, сказала Слепая. Сказала будто с намеком и сделала выразительную паузу. Но разевать рот и ляпать что-то про подругу я не собирался. Даже если у нее поехала крыша, то я скорее самолично ее пристрелю, чем дам на растерзания головорезам.

— Как Тоннори оказалась на улице? — чтобы разорвать затянувшуюся паузу, спросил я.

— Это мы и пытаемся выяснить. Сама бы она не смогла. Кто-то ей рассказал про тоннель в цех очистки. Теперь главный вопрос — кто. Поверьте, Ким это выяснит, чего бы это не стоило.

— Охотно верю. Я могу идти домой? Тяжелый выдался день, знаете ли.

Бэт задумчиво пожевала губами, а затем тихо выдохнула:

— Конечно, Кристиан. У Кима возникли некоторые вопросы, но я поручилась за вас. Не забывайте об этом. В последнее время я уже не ощущаю той связи, что была между нами. Отчего-то вы отстранились... Мне остается лишь надеяться, что вы не злоупотребляете моим доверием и никого не покрываете. Вы же не покрываете?..

Посмотрев прямо в затуманенные глаза Слепой, хоть в этом и не было особого смысла, я уверенно ответил:

— Нет, я же не идиот, чтобы скрывать убийцу дочери Суорэ.

... И поспешно покинул каморку, оставляя тяжело вздохнувшую Бэт один на один с исписанными листами. Чувствуя как пульс зашкаливает за сотню, но глаза при этом слипаются от усталости, я подумал, что вряд ли мне удастся поспать. Нужно было срочно найти Ники, а в этом мне могли помочь только люди, копошащиеся на бумажных склонах. Хоть кто-то да должен был распустить язык.

В конце концов, многие заприметили меня на Арене. Слухи же на Свалке разносятся быстро — наверняка уже каждая собака знает, что я стал одним из банды. А им не врут, а докладывают, чтобы не найти неприятности на задницу. Если же не захотят говорить, то теперь у меня за поясом находится револьвер Мелкого. Хоть чем-то да удружил.

До отбоя оставалось меньше часа. Оценив количество пуль в барабане, я кратчайшей дорогой поспешил к бумажным склонам. Спиной чуял чей-то прожигающий взгляд, но как ни оборачивался — никого.

Похоже, после случившегося у меня развилась паранойя. Но паранойя на Свалке — это хорошо.

16 глава. Уборка

На бумажных склонах все еще копошились люди, но большинство столпилось в очереди у перерабатывающего бака. Под конец смены образовалась привычная толкотня, где каждый норовил недовольно побурчать на нерасторопного соседа и посетовать на всего один медленно работающий контейнер, дышащий на ладан. Оно и понятно: торчать после отбоя в темноте, чтобы закинуть партию, никому не хотелось. Взятка патрулю обойдется дороже, чем дневной паек.

Приглядевшись, я увидел девчонку, которая в прошлый раз провела к Шепелявому. Теперь она стояла, вцепившись в измазанную типографской краской руку матери, и недовольно канючила: "Хосю домой! Домой! Мама, домой!". Мамаша, сутулая, грязная и прибитая усталостью к земле, только плечом дергала и шикала — до них очередь еще не дошла. Стоило мне приблизиться, как она заголосила нетрезвым голосом:

— Куда прешь?! Наше место!

— Мне нужен Шепелявый. С ним еще должна быть низкая рыжая девчонка — Ники, видели? — спросил я, поморщившись от перегара, и прежде чем получить посыл в задницу, распахнул куртку. Пустой взгляд мамаши остановился на револьвере, и она прикусила язык.

— Не знаю такого, — раздраженно буркнула и отвернулась.

Зато мелкая бесхитростно вновь дернула мать за руку и громко воскликнула:

— Знаесь! Ма, это же Сепелявый! Ма!

Мамаша зло выдернула руку и тут же отвесила девчонке подзатыльник, от которого та едва устояла на ногах. На детской мордашке тут же выступили слезы обиды, а губы задрожали. Невольно я поморщился: только детских визгов не хватало.

— Повторяю еще раз: где мне найти Шепелявого?..

— Не знаю! Че мне нянькой за ним бегать? — зарывшись подрагивающей рукой в сбитые в колтун волосы мышиного цвета, ответила мамаша. На лице читалась одно желание, чтобы я отцепился и убрался подальше.

Рядом стоящий мужчина, тоже не отличавшийся трезвостью, отхаркнул и вставил слово в защиту:

— Хэй-хэй не трожь ее, парень. Где Шепелявого носит, никто не знает. Он с нами не живет.

— Но где-то же живет, — нахмурился я.

— Где-то живет, — абсолютно серьезно, без издевки, ответил местный, но развить мысль не спешил. Даже выразительное постукивание пальцами по револьверу не дало ожидаемого озарения. Тот только нахохлился весь и примирительно выставил грязные ладони. — Хэй, парень, нам неприятности не нужны! Знать не знаем, где этот чудик ночует.

— Он уже ушел?..

— Он и не приходил. Пару дней уж не появлялся. И рыжую тоже, что за ним хвостиком бегала, ни одним глазком не видели. Не там ищешь, парниша.

Девчонка все еще обиженно дула губы — даже от мамаши на пару шагов отошла и, пыхтя, сложила ручонки на груди. На фразе местного вся аж задрожала и закусила губу. Похоже, хотела что-то да ляпнуть, но вместо этого под мрачный взгляд мамаши испуганно вжала голову в плечи.

— Эй, милая, — опустившись на корточки и постаравшись говорить как можно мягче, сказал я. — Ты что-то знаешь? Мне сказать можешь. Я хороший — просто подругу ищу, переживаю за нее. Ты же тоже за своих друзей переживаешь, когда найти не можешь?..

— У меня неть друс-сей, — тут же буркнула девчонка.

— Но мама есть. Вот ты бы переживала, если бы она пропала, — стараясь сохранять терпение, которого мне чертовски не хватало при общении с детьми, сказал я. Даже шалопаев вроде Микки и Рикки переносил с трудом. Увидев неуверенный кивок, продолжил: — Так скажи мне, что знаешь...

— Слысала. Ма, я не хотела слысать!

Мамаша уже стояла мрачнее тучи, но, судя по лицу, о тайнах дочери даже не подозревала. Хотя, скорее, ей было просто насрать. Махнув рукой, мол, рассказывай, она подхватила несколько стопок книг и пошла к перерабатывающему баку — как раз подошла ее очередь.

— Сепелявый про бах-бах масины говорил, — тут же выдала девочка и выразительно раздвинула руки, показывая размер тех самых "масин". Судя по всему, речь шла об автоматизированных машинах для уборки. — Седня ночью они к масинам на металл идут.

— Кто "они"? — уточнил я, еще ничерта не понимая.

Суорэ смогли починить где-то с пяток машин для уборки, которые помогали разгребать завалы. Вещь полезная, учитывая, что еще лет двенадцать назад на Свалке ни о каких железных коридорах и улочках речь не шла. Сплошные горы мусора до самого железного потолка, с которыми в ручную при всем желании не справишься. Сейчас машины запускали не так часто, хотя бы потому что ломались они исправно. В основном, работали они по ночам, чтобы алкаши вроде моего покойного папаши не отправлялись на тот свет раньше времени. Так что на кой черт идти ночью к машинам, рядом с которыми всегда крутились головорезы, — одному Верхнему городу ведомо.

— Они, — между тем, ответила девчонка и пожала плечами. — Сепелявый и рыжая.

— Понятно. Ты молодец, — выдавил я из себя улыбку и встал. Уже обращаясь к местному алкашу, спросил: — Значит, ни в общежитии, ни в ближайших гаражах Шепелявый не ночует?

— Неа. В канаве какой-то, наверное, ночует, ха, — ответил тот и осклабился. — Так воняет — жуть. Даже мне хреново.

Уже поворачиваясь, чтобы уйти, я вдруг спросил, припомнив старый разговор с Бэт:

— Мазутом?..

— Ага, ага, типа того. Горечь такая — тьфу, — дыхнув перегаром, довольно закивал местный, словно не замечая иронии ситуации.

На бумажных склонах стоял тот еще штын из-за пропитки листов. Нет, конечно, хорошо, что бумага почти не гнила, но от вони тянуло блевать.Впрочем, может, дело еще было в том, что нюх у меня в последнее время обостроился, и от каждого резкого запаха передергивало. Организм всеми силами требовал гребаную дозу, ни на секунду не давая забыть о закрытом пакетике в кармане штанов.

Мой уход восприняли облегченными вздохами и перешептываниями. Все-таки головорезов никто не любил, а я перестал быть для местных своим, когда показал револьвер. Но сейчас мне было не до того.