Созерцающие путь

Моё внимание привлёк некий предмет в глубине города, более всего похожий на огромное блюдце. Он располагался на крыше самого высокого здания, и я поначалу принял его за один из множества сверкающих вокруг куполов. Но в отличие от них он двигался: выпуклое кверху блюдце из своего горизонтального положения начало подниматься на ребро, поворачивая вогнутое донце в нашу сторону. На солнце оно сверкало не хуже зеркала.

И тут мне пришлось зажмуриться: из блюдца ударил ослепительный луч, ударил в ближайший аэроскаф. Затем оглушительно грохнуло, и воздушный корабль разнесло в клочья: взорвался газ, наполнявший баллон. Корзины полетели вниз, переворачиваясь в воздухе, и десантники горохом посыпались из них на городские дома. В наших рядах хором ахнули, потом загалдели на все лады.

— Что же это за хренотень такая? — послышалось откуда-то сбоку. — Эк она наших-то поджарила!

— Какое-то новое оружие, — отзывались сзади. — Надо же, до чего додумались проклятые варвары!

Не успели мы опомниться, как жуткое блюдце развернулось к следующей цели и снова испустило убийственный луч. И опять над городом расцвёл кошмарный огненный цветок, далеко разметав ошмётки летательного аппарата. Вскоре та же участь постигла и третий аэроскаф. Люди сверху всё падали и падали, усеивая телами крыши и улицы.

А тем временем на земле воспламенились ещё несколько штурмовых ба-шен, так и не сумевших подойти к укреплениям вплотную. Стена полыхала уже по всей длине, но катапульты противника с завидной методичностью обстреливали атакующих. Знающие люди говорили, что мощные козырьки над бойницами не позволяют жидкому огню затечь туда, а попасть в узкое отверстие можно только при большом везении. У самой стены земля к этому времени превратилась в огненную реку.

Взвыли трубы и рожки, подавая сигнал к отходу, а могли бы и не трудиться: наши изрядно поредевшие отряды, где пятились, а где и вовсе бежали от огня и смрада, оставив на поле горящие механизмы и раненых солдат. Очередной штурм неприятельской столицы был отбит.

* * *

Командование нашей армии, по всей видимости, было сильно обескуражено. Штурм сорвался, высадка десанта за вражеские укрепления не удалась, воздушный флот был потерян... И всё из-за странного нового оружия, которое противник впервые применил против войск Империи. Оставалось непонятным, что это за штука и что за лучи она испускает. А если они могут поражать и наземные цели, причём на большом расстоянии? Пока всё не выяснится, никто не сможет нам гарантировать здесь безопасность. Вся осада может прахом пойти. Если вообще уцелеем...

Лагерь уже несколько дней гудел, как растревоженный улей. Туда-сюда бегали офицеры, сновали Серые Псы, которых с каждым днём становилось всё больше. Не стало покоя и простым солдатам. Непрестанно вокруг что-то менялось, перемещалось с места на место, переделывалось. Специально отряженные бригады вкопали внутри лагеря столбы, солдатские шатры спешно переставили, освободив широкую площадку, куда тут же выкатили огромные катушки с жуткой на вид металлической проволокой. Никто из нас не мог даже предположить, что тут затевается.

Когда я притащил на новое место мешок со скарбом, сердце ёкнуло, предчувствуя неладное.

— Что случилось? — спросил я товарищей, растерянно топтавшихся на новой становке.

— Щерые нашего дещатника увели, — прошепелявил беззубым ртом Сморчок.

— Как? За что увели? — Удивлённо встал я напротив них, так и не скинув с себя поклажи.

— А за что схватили, за то и увели, — мрачно буркнул Весельчак и принялся рыться в своём мешке.

— Его объявили предателем интересов Империи, обвинили в подрыве устоев государственности, — сообщил Чернявый. — Вот только-только арестовали.

— Похоже, донесли на него. Причём кто-то из наших, — со злостью бросил Перекошенный. — Попадись мне эта тварь, придушил бы.

— А куда... куда его увели? — спросил я.

— Надо думать, в дознавательский шатер, — Перекошенный ухмыльнулся здоровой правой стороной и от этого стал ещё страшнее. — Ну, где они обычно допросы с пристрастием учиняют.

Меня словно по голове стукнули. Придя, наконец, в себя, хотел, было пойти к серым и объяснить, что они ошиблись, но товарищи не пустили, уверенные, что те и меня загребут. Всё равно, сказали, я ничем ему помочь не смогу, только беду на себя навлеку. Да и на остальных тоже.

Ближе к вечеру пригнали пленных. Длинной вереницей они шли в центр лагеря, где их ждал загон, оплетённый кошмарной саморежущей проволокой. Снаружи по его периметру уже стояли караульные.

Прибывших расселили в длинные палатки, ряды которых плотно заполняли пространство огороженного участка. Пленные мало походили на солдат, среди них попадались старики, женщины, даже дети. Наши, глядя на это, недоумевали: зачем понадобилось сгонять их сюда, под стены осаждённого города? Но объяснять нам что-либо начальство не сочло нужным.

Наконец, сгустились сумерки, и лагерь начал затихать. То тут, то там мигали красные огоньки — это солдаты откидывали пологи шатров, чтобы глотнуть свежего воздуха. Возле костров слышалось позвякивание посуды, а порой и хохот. Откуда-то донеслась страшная ругань: наверное, какой-нибудь унтер подпил и раздухарился. Только в загоне для пленных, словно зияющая дыра в живой плоти, стояла мёртвая тишина, довольно странная для такого скопления народа.

А в воздухе уже явственно пахло весной. С полей тянуло сыростью подтаивающих снегов. На темнеющем небосклоне одна за другой начали появляться звёзды. Холодные и недоступные, они мерцали в вышине, равнодушно взирая на обитателей суетного мира.

* * *

Я изо всех своих сил отговаривал его от безумной затеи. Но он остался непреклонен.

— Я просто обязан пойти туда. Пойми меня, Лэйдвиг, и не удерживай.

— Но зачем так рисковать, Отче? Мне кажется, это бессмысленно. Разве будет от этого хоть какой-нибудь толк?

— Нет ничего бессмысленного, сын мой. И поверь мне, это далеко не бес-полезный шаг.

— Но с чего ты взял, что сможешь как-то на них повлиять? Что твоё сло-во остановит казни?

— Возможно, это будет не слово. Вероятнее всего, залогом станет моя жизнь.

— Но можно же потерпеть... ещё чуть-чуть. Совсем скоро, не сегодня, так завтра, с севера подойдут наши войска. Тогда разговор у нас с ними пойдёт на равных.

— И сегодня, и завтра, сын мой, перед стенами Мэйдла будут распинать на столбах десятки невинных, таких же служителей Единого, как и я. И что же мне, наблюдать за их муками из-за крепких стен? Я — первосвященник, и потому не могу их оставить. Мне надлежит быть там, рядом с ними.

— Но я вот тоже отсиживаюсь за этими стенами, несмотря на бесчеловеч-ный ультиматум имперцев. Они будут каждый день предавать мучительной смерти по тридцать моих подданных до тех пор, пока Мэйдл не сдастся на милость победителя.

— Да... — Святейший кивнул. — Сначала священников, а там и остальных. Народу они пригнали много.

— Может, мне тоже стоит пойти с тобой? Или ещё лучше: сдать последний наш оплот, перечеркнув жирным крестом всё будущее Сэксондии?

— Ни в коем случае. Ты нужен именно здесь. А иначе кто возглавит армию в решающем сражении?

— Значит, я буду здесь, а ты там, Отче? Быть может, идёшь на неоправданную жертву?

— Прости меня, но так надо, Лэйдвиг. А сейчас мне пора. Вчера на холме перед городом уже распяли тридцать человек. Сегодня это не должно повториться.

Вскоре после этого нашего разговора ворота в одной из башен открылись, выпуская делегацию с белым флагом. День ещё только начинался, солнце резво поднималось в голубое небо с редкими белыми облачками.

Я смотрел через бойницу, как Его Святейшество в одеждах простого священника шёл через выжженное поле к имперскому лагерю. С ним пошли ещё пять человек. Пройдя несколько сотен шагов, они вдруг остановились. Казалось, что Святейший о чём-то спорит со своими спутниками. Судя по энергичной жестикуляции, они пытались что-то ему втолковать, но без особого успеха. Он, как всегда, умел убеждать. Вскоре его тёмная фигурка с белым полотнищем над головой двинулась дальше уже одна, остальные же, потоптавшись какое-то время на месте, подались к городу.

Я всё стоял и смотрел. Священник приблизился к группе имперцев, вы-шедшей ему навстречу. Они обступили его и увели в лагерь. Белый флаг по-следний раз мелькнул меж шатров, словно старик так попрощался со мною.

* * *

Мы сидели тесным кружком вокруг костра, поглощая незамысловатую пищу. Я без особого аппетита разгребал ложкой месиво в миске. Тревога не отпускала меня. Об аресте нашего командира не говорили, разговор шёл, по преимуществу, о казни пленных.

— И такими вот методами наши хотят убедить саков сдать столицу? — промямлил Рукоблуд, опасливо глянув по сторонам.

— 'Наши'! — фыркнул Чернявый. — Военные никогда бы до такого не додумались. Это всё проклятые серые. За дело их псами зовут.

На некоторое время все примолкли, только ложки позвякивали.

— Да плевать они, похоже, хотят на своих распятых священников, — нарушил молчание Весельчак. — К ним, по слухам, с севера целая армия идёт.

— И притом немалая, — подал голос Тёртый. — Остальные королевства Северного Союза всё-таки выставили свои войска.

— Оно и понятно, — задумчиво проронил Чернявый. — Ведь сейчас под угрозой их общая религия. Тут и самые осторожные восстанут, да и маловеры тоже.

— А я слышал, будто сюда прибыли люди из Бабиллского ордена магов, — полушёпотом сообщил вдруг Циклоп. Его глаз при этом загадочно сверкнул из-под шапки.

Все повернулись к нему.

— Я тоже слышал о странных людях в красном, — сказал Краб. — Но они держатся особняком, в лагере почти не показываются.

— Так вот, — продолжал одноглазый. — Их, говорят, прислали из столицы для участия в следующем штурме.

— И что же они будут делать? — поинтересовался Рукоблуд.

— Кабы знать... — Циклоп пожал плечами. — Но маги Бабиллского ордена считаются сильнейшими во всей Империи.

— Попроси их наколдовать тебе неувядаемый стояк, — посоветовал Краб. — Чтоб снова с бабой не обломиться, как в прошлый раз.

— Хватит похабничать, дурень! — обиделся Циклоп. — О серьёзных ведь вещах говорим...

Серые балахоны появились внезапно, заставив всех разом смолкнуть. Пять фигур в надвинутых на самые глаза капюшонах шли прямо к нашему костру. Красные собачьи головы на их балахонах, казалось, неустанно вынюхивали крамолу и преступные сговоры. Серые подошли, постояли недолго, разглядывая нас. Их глаза скрывались в тени клобуков.

— Юлиус Сезариус по прозвищу Школяр! — Прозвучало от одной из фигур, как гром среди ясного неба.

Меня обдало холодом, а в голове поплыло. Всё сделалось каким-то далёким, будто и не я вовсе поднялся сейчас на ноги.

— Пойдёшь сейчас с нами, — продолжал вещать хрипловатый тенор из-под капюшона.

Четверо в балахонах обошли костёр и встали по бокам от меня.

— В чём меня обвиняют? — Собственный голос показался мне чужим.

Я глянул на своих товарищей, пытаясь обрести хоть какую-то поддержку, но они смотрели на серых, кто с нарочитым равнодушием, а кто и с явной неприязнью. И все молчали.

— В чём обвиняют? — Главный мерзко ухмыльнулся. — Был бы человек, а обвинение для него найдётся. Если захочешь, отыщем для тебя что-нибудь особенное.

Стражи, обступившие меня, расхохотались. 'Странный у них юмор. Профессиональный, наверное...' — отстранённо подумал я.

— Да хотя бы в крамольных разговорах со своим командиром. В возведении хулы на власть, — сообщил он, наконец. — Идём, идём. Нам не терпится познакомиться с тобой поближе.

— А что с нашим десятником? — Я повёл плечами, пытаясь освободиться от рук конвоиров, но те лишь крепче вцепились.

— Там всё узнаешь, — пообещал серый. Потом он повернулся и пошёл, а меня повели следом.

* * *

Дознавательский шатёр только снаружи казался шатром. Внутри была довольно глубокая яма, кое-как выложенная кирпичом. Там, надо полагать, и производили дознание. Когда я спустился туда по крутой лестнице, в ноздри ударил сильный запах палёных волос, железа и крови. Казалось, этот смрадный каменный мешок насквозь пропитался ужасом и болью. От всего этого волосы у меня зашевелились, а в ногах началась мелкая дрожь. Тусклый свет масляных ламп позволял разглядеть расставленные внизу кошмарные механизмы и орудия. Да, с таким арсеналом кому угодно язык развяжешь... В стенах ямы были проходы в другие помещения, некоторые были затворены обитыми железом дверями. Каждый шаг по вымощенному камнем полу отдавался вокруг гулким эхом.

Меня провели в довольно обширную комнату и поставили перед боль-шим столом, заваленным бумагами. Чадные лампы кое-как разгоняли над ним тьму, но больше освещали место, где мне пришлось стоять. На краю столешницы я увидел какую-то тёмную лужу... то ли чернила, то ли кровь. Дознаватель сел за стол напротив меня и откинул капюшон, открыв лысеющую голову. Наконец-то, я смог рассмотреть его лицо. В полумраке оно больше напоминало обтянутый морщинистой кожей череп с глубоко ввалившимися глазами. И что самое неприятное: кожа на этом черепе могла двигаться, растягиваться, пародируя человеческую мимику.

— Ну что, Сезариус, начнём нашу беседу. — Щель внизу черепа растяну-лась, что должно было, наверное, означать добрую улыбку.

Я молчал, стиснутый с двух сторон громилами в сером.

— Давно ли ты знаком со своим командиром, десятником Мойсой? Ведь так он вам представлялся?

Я не ответил, пытаясь овладеть собой, и меня ощутимо двинули локтем в рёбра.

— С тех пор, как завербовался в императорскую армию, — наконец, выдохнул я. — Он с самого начала был нашим наставником.

— Очень хорошо, — череп удовлетворённо ухмыльнулся, будто я сообщил ему нечто важное. — А каких-нибудь странностей за ним не замечал? Ну, вёл он себя не так, как прочие унтер-офицеры? Или разговоры необычные?

— Честно сказать, так я его считаю самым лучшим из всех командиров.

— Понятно... — Улыбка за столом чуть пригасла. — Ну, а наедине с тобой он что говорил, а? Рассказывал что-нибудь о себе? Откуда он? Чем раньше занимался? И что собирался делать дальше?

Я начинал понимать, что юлить здесь бессмысленно. Внутренний голос подсказывал, что им и так всё давно уже известно, что они знают об этом деле куда больше меня самого, а весь этот допрос — просто фарс, устроенный ради какой-то неведомой цели. Сидящий за столом не без презрения смотрел на дрожащий перед ним кусок ничтожной плоти. Он беспредельно властвовал в этом царстве ужаса и упивался страхом своей жертвы; как кот, играющий придушенной мышью, или паук, готовящийся вонзить жвалы в муху. Поэтому я решил не запираться.

— Говорил, что изучал историю... при Бабиллском университете, — ответил я, чуть запнувшись. — Не знаю, чем он тогда досадил властям, но ему пришлось бросить всё и податься в императорскую армию. — Тут мой голос окреп, я заговорил громко и отчётливо, глядя дознавателю прямо в глаза: — Как я понял, он всю жизнь был противником сложившейся системы. Теперь, видя, что творится вокруг, я его понимаю и даже начинаю симпатизировать его взглядам.